Моя Богиня. Несентиментальный роман. Часть четвёртая

рассказывать начальник службы безопасности, - что… похоже заказали тебя. Нурлан, сука, Ореховским вчера тебя заказал. У меня там, у Ореховских, свой человечек есть, дружок бывший, фронтовой: в Афгане мы вместе с ним воевали в одном батальоне. Так вот, он мне вчера вечером позвонил по старой дружбе и шепнул строго конфиденциально, что к ним Нурлан приезжал с Талгатом, беседовал с шефом их, с Лёхой Шерстобитовым. О чём, он не знает, понятное дело. Слышал только краем уха, когда из кабинета Лёхи выходил, что Нурлан произнёс твою фамилию в разговоре зло… Такие вот дела, Саныч. Дела, сразу скажу, х…ровые. Атанбаев просто так не стал бы Шерстобита тревожить, на чай к нему приезжать: не тот это человек, не пустозвон ветреный, не перекати поле. Если уж он к Ореховским наведался самолично - значит привёз и оплатил заказ. Тут и гадать нечего. И они его заказ исполнят в точности: этим Ореховские и живут с давних пор, волки позорные, бешеные, этим и славятся… Поэтому, Саныч, тебе пока никуда выходить и выезжать нельзя. Категорически! Поживёшь с месячишко в Абрамцево, а там видно будет. Дела ты и здесь можешь делать, все нужные встречи здесь назначать. Так ведь? Ну а мы уж за тобой присмотрим. Это я беру на себя: парни мои теперь глаз не сомкнут, будут охранять тебя с удвоенным рвением и вниманием…

Сказав всё это, Синельников ещё посидел чуть-чуть, поболтал ни о чём, для вида больше, и потом ушёл. А Кремнёв остался один - продолжать далее изучать биржевые сводки…

6

Однако работа после этого не задалась, упорно не шла на ум, как он ни старался. Всё, что влетало в голову из прочитанного на экране, - всё сразу же вылетало обратно, не цепляясь в мозгу, не удерживаясь в памяти. Максима будто обухом по башке саданули, подкравшись сзади, или сообщили, что рак обнаружили у него врачи: какую-нибудь саркому или глиобластому. И после этого всё перепуталось и перевернулось в его сознании от отчаяния, показалось мелким и незначительным в сравнение с тем, что только что сообщил ему Славка…

Что ж получается? Если его и впрямь заказал Нурлан, - то жить ему остаётся не долго. А если говорить прямо - совсем чуть-чуть: дни, а не месяцы. В Абрамцево ведь долго не просидишь, за спинами братвы не спрячешься. Всё равно когда-нибудь выйти наружу придётся. Тем паче, что осенью он твёрдо планировал уволиться и распрощаться с Вано и Абрамцево, перебраться жить на Лесную. Он всем объявил об этом, и люди на это настроились: и сам Вано, и братва, и слуги домашние. Переигрывать будет и стыдно, и глупо, и неприятно очень. Как такое кривляние объяснить? Трусостью? Да и не сможет он продолжать дальше криминальную лямку тянуть, наступать на горло собственной песне…
Нет, увольняться придётся, Абрамцево осенью покидать и переезжать на Лесную улицу с вещами и книгами, на что он давно настроился и ждёт с нетерпением, как того же УДО когда-то в колонии ждал… Но там на Лесной он останется совсем один, как тот же ягнёнок в лесу. А значит будет лакомой и лёгкой добычей для Ореховских головорезов. Лёха Шерстобитов - опасный тип, коварный как сто чертей, жестокий, без-принципный и без-пощадный. Дурная слава про него в Москве давно ходит. Он - настоящий мясник, палач, Чикатило новый, дуреющий от вида крови куда больше даже, чем от наркоты. И если уж он бабло у Нурлана взял действительно, если не ошибся Славка Синельников, - он доведёт до конца кровавое дело своё и заказ исполнит в точности. Это как пить дать, и можно не сомневаться в успехе. Уговорить остановиться его нельзя, - да и некому его уговаривать. Гиви бы это смог, вероятно, - переиграть дело: он был очень авторитетным в криминальных кругах, его слушали. Но Гиви уже на том свете с ангелами беседует и в земных делах не подмога. А самого Кремнёва Лёха и близко к себе не подпустит: Максим был слишком мелок и незначителен для него как тот же сопливый солдат для генерала… Остаётся один вариант, самый постыдный и мерзкий: встречаться и падать в ноги Нурлану, умолять его отменить заказ в обмен на покупку всей партии дури. Но этот вариант Кремнёв категорически отвергал: валяться в ногах у этой желто-мордой скотины он бы себе ни за что не позволил. Даже и под страхом смерти.
И выходило по всем раскладам, что жизнь его молодая как-то внезапно и быстро подошла к концу, ещё даже и не начавшись, фактически, не раскрывшись полностью. Мучительно больно и, одновременно, грустно было сидеть и думать ему, 45-летнему одинокому мужику, что он ещё только планировал, только готовился начать жить полной и насыщенной до предела жизнью, перебравшись на Лесную улицу. А до этого он и не жил-то толком, а только настойчиво и упорно боролся за жизнь - за право быть свободным и независимым человеком, хозяином своей судьбы и тихого места под солнцем. Приобрести свой собственный угол в Москве он страстно и упорно мечтал со студенчества ещё - чтобы привезти туда любимую женщину и сделать её хозяйкой своего семейного очага, и одновременно другом надёжным и верным. Ведь её, Мезенцеву, он со второго курса боготворил - более 25-ти лет уже! - очумело стремился к ней долгие годы.
И вот когда он этого почти достиг, когда вплотную приблизился к цели, и осталось сделать всего-то один единственный шаг - потерпеть до осени и уволиться. Чтобы начать жить и дышать по-своему, наконец, не под кого не подстраиваться и никого не слушать, не подчиняться ни чьей воле и интересам! Это ж такая малость по сути! - жить и делать то, что тебе на роду написано!... Но именно в этот заревой и счастливый момент к нему приходят и объявляют громко, что некуда больше спешить-то и незачем. Пустое, мол, это. Потому что старуха-Смерть стоит уже у изголовья, оказывается, беззубо скалится и точит хладнокровно косу. И скоро она этой косой как ма-а-а-ахнёт! - что полетит буйная голова Кремнёва на землю, густо окропив её кровью, а душа его понесётся на небо быстрее ветра, оставив на земле всё то, к чему он так страстно стремился и что копил про запас, кем дышал и жил все эти годы.
Да-а-а, невесёлая получалась картина, и это мягко сказано. Максиму было отчего призадуматься, впасть в уныние и пессимизм, забыв про дела текущие, крайне важные, и про всё на свете…

7
 
Через полчаса после ухода Синельникова угарный Кремнёв не выдержал бешеного стука сердца в груди и выключил ноутбук, закрыл его механически и вышел из-за стола, как кипятком ошпаренный. Походил по кабинету взад и вперёд минут 15-ть, разгоняя по жилам кипевшую кровь, потом у окна постоял, природой полюбовался, горланивших птиц послушал через распахнутые настежь створки. А потом и вовсе на улицу решил пойти погулять, внутреннее напряжение и жар ходьбой сбросить. Спустился на первый этаж, на крыльцо вышел, к небу голову высоко задрал по привычке и подумал, пряча ладонью глаза от яркого света: «Хорошо всё-таки бывает летом: солнечно, тепло и светло. Лето - это лучшее время в году определённо». После чего он вторично пошёл бродить кругами по периметру участка вдоль забора, где два часа назад бегал, занимаясь спортом. Кругов десять сделал, а может и больше, не замечая никого вокруг. Даже и сторожевых собак не заметил, которые на него свирепо рычали и которых он в этот раз почему-то совсем не пугался. Потому что вплотную подошедшая Смерть гораздо страшнее была самых злых и свирепых собак, которая чёрной тучей над ним нависла…

Когда загудели уставшие от ходьбы ноги, он без-сознательно и по инерции пошёл в бассейн опять, где уже утром был, и вторично плавал там с час по времени. Плавал - и лишь об одном напряжённо думал: «Неужели ж это всё, конец? И жить мне осталось не долго? Прямо сюрреализм какой-то! Фильм ужасов! Фильм-катастрофа! Неужели всего 45 годков мне отпустил Господь - и посчитал, что этого будет достаточно? Почему? Чем я Господа прогневил, интересно, что он так немилосердно меня наказывает, не позволяет вольно пожить и реализоваться полностью в личностном и творческом плане? Неужто так и умру пустоцветом, шестёркой бандюков, ничего после себя не оставив стоящего, - ни жены, ни семьи, ни детей? Даже и книгу не успел написать - только-только приступил к ней, сделал первые черновые наброски. Но кому теперь нужна эта книга моя? Никому! Абсолютно! Да что там книга! - я даже и с любимой девушкой не успел ещё встретиться и переговорить, по-человечески объясниться и извиниться. С той, которую как священный небесный огонь держал в памяти, к которой все эти годы стремился как чумовой, как заблудившийся путник в пустыне к живительному колодцу стремится. Неужели же так и умру, не смыв с себя прошлый позор перед ней, прошлые кривляния и унижения? И останусь в её памяти мудаком, обыкновенным неудачником и пустозвоном…»

8

Из бассейна Кремнёв вернулся в дом в полдень и сразу же сел обедать, совсем не чувствуя вкуса и удовольствия от еды, которую ему наготовила гарная дивчина Татьяна, тайная его сожительница. Её он даже не поблагодарил как обычно, не поцеловал в щёчку, вылезая из-за стола, что сильно её удивило и даже чуть-чуть расстроило и обидело. Такого прежде Максим себе не позволял: всегда был корректен и вежлив со слугами.
После обеда жаром горевший Кремнёв ушёл к себе в кабинет, закрылся на ключ изнутри, чтобы не беспокоили, лёг на диван, не снимая ботинок, и провалялся на нём до ужина неподвижно с запрокинутой к потолку головой. Лежал и напряжённо думал, один и тот же мусолил в гудевшей голове вопрос: что ему делать дальше, если и впрямь Смерть стоит у него за спиной и в затылок тяжело дышит? Можно ли спрятаться от неё, старухи вредной, упорной, костлявой?
Защитить его от Ореховских некому, если они и впрямь за него взялись по заказу Нурлана: это ясно. Про это нечего было думать, порожняк напрасно гонять (это по фене). Тут ему не поможет никто, даже и Славка Синельников со всею своей братвой. Потому что убивать Максима будут подло, исподтишка, как убили и самого Гиви... Договориться с Нурланом и отыграть всё назад тоже не получится: что сделано - то сделано, и не надо о том жалеть. Плюнул он ему в рожу смачно - и правильно поступил, поставив негодяя на место. Пусть теперь утирается, гад, скрежещет зубами от злости. И место пусть знает своё, шакал, когда в Москву приезжает. Как гость пусть себя тут со всеми ведёт, а не как хозяин и благодетель… Идти к нему, к Нурлану, после всего случившегося на поклон будет и мелко, и пошло, и унизительно. Нурлан всё равно не простит - на хер пошлёт. И Максим только опозорится перед братвой, выставит себя трусом, ничтожеством полным, дерьмом; или глупой Моськой, посмевшей однажды на слона тявкнуть. Допустить этого он не мог, понятное дело, такого позора вселенского.
И оставался тогда всего-то один-единственный вариант у него - больше даже чисто теоретический, - чтобы выжить в сложившейся ситуации, остаться целым и невредимым, - внезапное и быстрое бегство из Москвы. Но вот только куда бежать, если нет у него ни родственников, ни знакомых нигде, если один он на Белом свете остался, совсем один, похоронив пару лет назад даже и тётку Тамару? И долго ли удастся прятаться? и где? При современном развитии мобильной связи и Интернета человека, при желании, везде найдут менты и бандиты, и быстро. В какой глуши ни покажешься - тут же слух про тебя пойдёт, что