Моя Богиня. Несентиментальный роман. Часть четвёртая

2000-го, смерть шефа подействовала двояким образом. С одной стороны, ему было жалко Гиви Нодаровича, безусловно жалко. Ведь Максим был многим обязан ему, и в колонии его опекавшему, и к брату Арсену устроившему его, рязанского бродягу с судимостью, и квартиру быстро купить помогшему на Лесной выдачей без-процентного кредита. Всё это так, всё правильно и справедливо, и из памяти благодеяния Кавтарадзе-младшего вычеркнуть было трудно, если возможно вообще. Максим был искренне за них благодарен Гиви: он благодарным был человеком, преданным.
Но с другой стороны, узнавший о кончине своего грозного начальника Кремнёв почувствовал заметное облегчение на душе и некоторую внутреннюю радость даже. Потому что не стало вдруг человека, который на долгие 9 лет поработил его, втянул в поганую воровскую среду и заставил жить не своей жизнью. Даже у рыночника-Арсена, напомним, Максим чувствовал себя гораздо спокойнее, легче и веселей в морально-нравственном плане. А всё потому, что там откровенного разбоя, крови и человеческой грязи и мерзости не было...

И вот теперь Кавтарадзе Гиви Нодаровича не стало: он Богу душу отдал, чтобы держать ответ перед Господом, суровый, но справедливый. И Максим свободным себя почувствовал, о чём так долго и безуспешно мечтал: он разом избавился из-под пресса будто бы, нещадно давившего его… Мало того, после пышных похорон и поминок шефа, проходивших в Абрамцево, он ждал больших перемен - и в коллективной работе и в собственной своей жизни в частности. Теперь, был уверен он, молодые наследники возглавят “империю” Гиви, которым Кремнёв уже ничем не будет обязан - ничем! И потому он сможет спокойно уйти на покой, сославшись на моральную и физическую усталость… И те отпустят его, не станут рядом держать. Зачем и кому нужны уставшие и выжатые как лимон подчинённые…

Вот тогда-то и начнётся для мученика-Кремнёва по-настоящему счастливая и вольная столичная жизнь, к которой он, коренной рязанец, со студенческих лет очумело и страстно стремился, за которую даже на нары однажды сел: так сильно ему этой богемной московской жизни хотелось, полной любви, красоты и добра, покоя, правды и истины...


Глава 24

«На севере диком стоит одиноко
На голой вершине сосна,
И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим
Одета, как ризой, она.

И снится ей всё, что в пустыне далёкой,
В том крае, где солнца восход,
Одна и грустна на утёсе горючем
Прекрасная пальма растёт».
                            М.Ю. Лермонтов <1841 год>

1

Наследником у Гиви Кутаисского был собственно всего один человек - племянник его Вано Сулаквелидзе, сын одной из его сестёр. Это был 40-летний огромного роста и веса грузин - дерзкий, волевой, решительный и часто даже нахрапистый до неприличия. А всё потому, что по молодости был боксёром, мастером спорта в супертяжёлом весе, чемпионом Грузии. Был человеком, короче, который умел за себя постоять и вправить мозги обидчику. Его-то Гиви и оставил вместо себя в Краснодаре в 1991-ом году, когда сам в Москву перебрался. И справлялся Вано с обязанностями смотрящего за крупным южно-российским городом неплохо, судя по отзывам. Дела его шли в гору там, авторитет в криминальных кругах рос: Гиви Нодарович мог быть им вполне доволен.
Максим Вано хорошо знал: тот часто приезжал в Москву и неделями жил в особняке дяди в Абрамцево, пьянствовал, девушек мял по одиночке и группой; развратничал, одним словом. Общался он и с Кремнёвым в эти приезды, правой рукой Гиви все последние годы, часами разговаривал с ним по душам: они симпатизировали друг другу.
Неудивительно и даже закономерно поэтому, что, похоронив и помянув за столом дядю, Вано сразу же уединился с Кремнёвым в кабинете покойника, где у них произошёл следующий разговор.
- Давай с тобой, Макс, поговорим о ближайшем будущем и о совместной работе, которая нам теперь предстоит, - начал без раскачки Вано. - Всеми делами дяди в Москве отныне буду управлять я как его единственный законный наследник. Он пару лет назад, как чувствовал, составил на меня генеральную доверенность, чтобы после его кончины всё его хозяйство столичное и имущество досталось мне. Ты, наверное, знаешь о этом?
- Да, знаю, - согласно кивнул головой Кремнёв, дымя сигаретой. - Мне Гиви Нодарович говорил.
- Ну, я и вступлю в наследство, конечно же, приеду и начну тут всем рулить с Божьей помощью, свои наводить порядки - но не сейчас, не сразу, а месяца через два. Понимаешь меня? Потому что мне перед этим надо в Краснодаре все дела утрясти и вместо себя там надёжного человека оставить. А это быстро не делается, по щелчку, на это время нужно - и не малое. Дел там у меня скопилось выше крыши, которые только множатся день ото дня, не убывают, падлы… Я там в загородном доме живу: его, наверное, продать придётся. Чего он будет стоять и пылиться без пользы, если я в Москву переберусь навсегда? С ментами местными разобраться надо и все косяки разгрести, с мэром тем же, который меня достал уже своей патологической жадностью. Сколько ему ни даю, козлу алчному, - всё мало и мало, всё добавки требует!... Да и братву местную, молодых сосунков, давно хочу к порядку призвать, и пожёстче: разбаловалась братва, оборзела вконец и страх потеряла. Вот я и хочу кое-кому штырь металлический в задницу запихнуть, да поглубже - чтобы прочувствовали, суки, кто в городе реальный хозяин…
- Я к чему тебе всё это рассказываю, Макс, так длинно и долго? - остановился на полуслове Вано, переводя дух и виновато взглянув на Кремнёва. - Рассказываю к тому, чтобы ты до конца понял всю сложившуюся обстановку, критическую для меня - скажу честно. Внезапная смерть человека, - она уже тем плоха и горька, помимо всего остального, душевного и сердечного, что вносит большую сумятицу и неразбериху в каждодневную жизнь его родственников и друзей. Вот и дядя Гиви такую сумятицу внёс, хотя вины его здесь никакой нету, царствие ему Небесное: мы все смертны. Да и сама сумятица - ерунда! Всё в итоге устаканется и утрясётся, войдёт в свою новую колею - но не сразу, не быстро, не по щелчку, скажу ещё раз. Время для этого нужно… Поэтому-то у меня большая просьба к тебе, Макс: возьми пока на себя управление всеми делами дяди, всеми его столичными активами, тайными и явными. Ты хорошо знаешь тут всё и всех, со всеми близко знаком: с конца 91-го года с дядей бок о бок работал, и работал честно и добросовестно. Дядя Гиви очень тебя всегда хвалил, когда про тебя меж нами разговор заводился. Утверждал, что таких мужиков как ты ещё походить-поискать надобно; что ты абсолютно надёжен и верен в работе и в жизни, и вообще - кремень. Недаром такая фамилия тебе при рождении дадена. Вот и покомандуй тут пока без меня, порули. Право подписи у тебя есть, вера к тебе абсолютная. А другого ничего и не требуется. Я братве скажу, чтобы слушали тебя и выполняли приказы твои быстро, чётко и без-прекословно. А они дальше передадут по цепочке. Так что назавтра уже вся Москва знать будет, что вместо дяди Гиви ты теперь тут стоишь, и стоишь весомо и крепко… Ну что, Макс, возьмёшь на себя управление “империей” дяди, пока я в Краснодаре всё как надо решу?...

Максим слушал племянника Гиви молча, не перебивал. Только кис и мрачнел лицом и душой с каждой новой минутой. И когда Вано наконец кончил, он ответил ему тихо, прямо и просто, тщательно подбирая и взвешивая каждое своё слово, чтобы горячего южного собеседника не обидеть - это во-первых; а во-вторых, чтобы тот правильно понял всё и его отпустил.
- Послушай, Вано, - в свою очередь сказал он сидевшему перед ним наследнику покойного Кавтарадзе. - Не хочу тебя расстраивать и обижать, тем более - в день поминок Гиви Нодаровича, но я не смогу принять твоего предложения. Извини, но подыщи кого-нибудь ещё на место временного управляющего.
- А почему ты не можешь, Макс? - опешил Вано, тараща карие глаза на Кремнёва. - Объясни. Со здоровьем что-то?
- Да нет, со здоровьем нормально всё, слава Богу. Пока ни на что не жалуюсь. Просто… просто я давно уже нацелился уволиться и с вашим бизнесом завязать, давно. Не моё это дело, Вано, категорически не моё. Хоть убей! Я ведь историк по профессии - ты знаешь. Вот и хочу заняться Историей наконец, пока есть ещё желание и силы, пока мозги работают, не сбоят. Книгу хочу закончить и издать, которую я пару лет назад писать начал, к которой кучу материалов уже приготовил, вырезок и цитат. Но для этого - чтобы книга моя получилась в итоге и увидела свет, - для этого надо спрятаться ото всех как можно дальше, закрыться дома на ключ - и работать денно и нощно в полном покое и тишине. А не урывками и ущипками, как сейчас, в свободное от братвы время. Так хорошие книги не пишутся, поверь. А пустопорожнее дерьмо после себя оставлять не хочется: его уже столько в библиотеках и на складах скопилось - тьма тьмущая!… Я про это Гиви Нодаровичу 5 лет назад говорил, между прочим, когда своё 40-летие отмечал, что хочу от него уволиться. Но он тогда меня на смех поднял - и не отпустил, приказал работать дальше, не заниматься дурью. Спорить с ним я не стал - послушался. Потому что был многим обязан ему, очень многим. Он меня и в колонии опекал, и после выхода на свободу не бросил на произвол Судьбы - к брату Арсену пристроил: ты прекрасно знаешь про то, Вано, наверняка слышал мою историю в подробностях. А после разгрома ГКЧП и отъезда Арсена Гурамовича в Америку он меня и вовсе к себе взял, да на хорошую должность своего помощника и консультанта. В особняк вон какой поселил одного, да с охраною круглосуточной и прислугой. В таких условиях при Романовых только одни князья с графами жили, элита общества. А теперь вот я живу - простой рязанский парень. И всё благодаря твоему дяде: спасибо ему за это и низкий земной поклон. Всегда буду помощь его и заботу помнить…
- А теперь вот его нет, увы. Царствие ему Небесное, рабу Божьему Гиви. И меня теперь здесь никто и ничто не держит, я уже никому и ничем не обязан. В том числе, и тебе, Вано. Прости за откровенность. Прости и пойми, что в торговлю я вынужденно попал - из-за отсутствия собственного угла и московской прописки, без которой меня тут никуда не брали долгие годы, как пса шелудивого гнали прочь, только в рожу разве что не плевали. И я, сжав своё естество в кулак, гордость и волю, терпел, скрежеща по ночам зубами, юлою на койке крутясь и кляня всех и всё на свете. А теперь терпелка моя иссякла как лужа после дождя, нервы напряглись до предела и как нитки тонкими стали. Бояться стал самого себя последнее время: что однажды не выдержу - и взорвусь, разнесу всё вокруг к чёртовой матери или вообще сожгу. А потом соберу вещи в рюкзак, уеду в аэропорт на такси и улечу на Камчатку или на Чукотку ту же, чтобы от меня все отстали наконец, чтобы там никого не видеть и не слышать, душой наконец отдохнуть и собраться с мыслями. Уеду от вас однажды, забросив к чертям собачьим дела - и делайте потом со мной что хотите: хоть вешайте. Мне будет всё равно, мне уже будет ничего не страшно… Вот какие мысли и настроения владеют мной последние несколько лет, которые я гоню от себя прочь что есть мочи, а нервы сигаретами лечу, которые изо рта не выпускаю. Потому что силы мои кончаются, и терпение тоже, скажу тебе ещё раз - и последний. Так что извини, Вано, но лучше отпусти меня