Кавтарадзе-младшим за выданный когда-то кредит, и стал после этого - о, чудо чудное! - полноправным и законным москвичом, хозяином столичной жилплощади. Можно было бы уже начинать искать Мезенцеву и ехать к ней, брать её за руки крепко-крепко и везти в Москву - одинокую или замужнюю - не важно! Теперь-то он смог бы убедить её бросить всё и переехать жить к нему на Лесную улицу: у него были для этого деньги и силы, а в сердце ещё не остыла страсть… Но и теперь, к тихому ужасу для Кремнёва, между ним и его БОГИНЕЙ стоял незримый, но мощный и непролазный барьер могучей стеной Кремлёвской! Теперь он, оперившийся богатый москвич, был бандюком - правой рукой и держателем общака криминального авторитета Гиви Кутаисского, известного вора-законника, владельца столичных притонов, игорных клубов и публичных домов, торговых палаток, ресторанов и баров! Хорошая должность и аттестация для предполагаемой встречи с любимой девушкой, у которой за плечами был Московский государственный Университет и безукоризненная биография! Первый же её вопрос: а где Вы сейчас работаете, Максим, чего добились в жизни? - собьёт его с толку и заставит краснеть и прятать глаза от стыда, покрываться потом и заикаться. Не рассказывать же ей, БОГИНЕ, про прошлую судимость свою и про теперешние кабаки, казино и бордели, битком набитые сутенёрами и проститутками, от которых он и вся его гоп-компания кормится.
Нет, надо было ему побыстрей и подальше уходить от Гиви, который уже по уши в криминальном дерьме увяз, и над которым зримо сгущались тучи. Несколько покушений уже было на него; после последнего он чудом выжил, но получил контузию от взрыва ручной гранаты. После чего он выезжал в Москву уже исключительно по делам и в окружении нескольких джипов с охраною. А так безвылазно сидел в Абрамцево - пьянствовал и кололся, бильярдные шары от скуки катал, да срамных баб мочалил. И казначею-Максиму он строго-настрого запретил бывать в Москве одному - только под присмотром крепких бойцов, охранявших его круглосуточно…
Настроившемуся на выход Кремнёву всё это сильно не нравилось, ясное дело, - такая нервозная атмосфера вокруг и внутри коллектива. Он всё пытался поговорить с Гиви по душам, попросить того отпустить его по-доброму и по-хорошему, найти кого-то другого на его место: желающие, мол, найдутся. Такая возможность выпала на его 40-летний юбилей в феврале 1995 года, который, по настоянию шефа, ему пришлось отмечать в кабаке на Новом Арбате в окружении лихой братвы, для которой тихоня и отшельник-Кремнёв становился своим в доску парнем. Там-то и состоялась длинная душещипательная беседа Максима с Гиви, когда они, подвыпившие, уединились в дальнем углу зала, пока все танцевали под музыку и куражились, - беседа, которая напрягла и расстроила их обоих, и даже заставила протрезветь.
- Гиви, - сказал ему тогда Максим, заметно волнуясь. - Давно поговорить с тобою хочу, да всё никак не получается что-то: дела совсем замучили, будь они трижды неладны.
- Давай, говори, коли так, коли давно того хочешь, а я буду тебя внимательно слушать, - добродушно ответил коронованный вор, ещё не зная, куда именинник клонит. - Сегодня твой день, Макс, сегодня ты заказываешь музыку, под которую мы все плясать должны. Так у нас в Грузии повелось справлять дни рождения близкого человека.
- Да плясать-то как раз и не обязательно, а вот просьба у меня к тебе есть, для меня очень и очень важная.
- Говори: какая, - куражно ответил Гиви, весело оскалившись и весь во внимание обратясь. - Всё, что ни скажешь, всё выполню.
- Уйти от тебя хочу, Гиви Нодарович. Отпусти меня с миром на волю. Пожалуйста! Любимым делом заняться мечтаю - Древней Русской Историей, которой меня когда-то учили профессора и по которой я сильно соскучился. Так, что и сил уже никаких нет жить без любимой с детства науки.
-…Подожди, Макс, - сразу же ощетинился Кавтарадзе-младший, меняясь в лице. - Я что-то не врубился в твои слова: про какую волю ты говоришь? Ты что, жизнь рядом со мной в Абрамцево тюрьмой считаешь что ли, каторгой?
- Я не про то, Гиви Нодарович, не про то, - затараторил Кремнёв взволнованно. - Я душевную тюрьму имею в виду, и хочу, осмелюсь тебе сказать, что давно уже живу не своей жизнь, которая тягостна и чужда мне, а порою и вовсе противна. Я - кабинетный работник по натуре своей. Понимаешь?! Моё призвание - сидеть за столом, думать и анализировать научный материал, читать и писать книги. Я для этого рождён, к этому всё моё естество стремится.
- Так и читай, и пиши на здоровье. Кто тебе мешает? - удивлённо развёл руками Гиви. - Ты этим и занимаешься по вечерам, насколько я знаю. И я - заметь! - не против. Главное, чтобы ты дело делал порученное, - а ты его делаешь, и хорошо: я тобой доволен. Поэтому занимайся, чем хочешь в свободное время, которого у тебя предостаточно: хоть Историей, хоть литературой, хоть кухарку-Татьяну строчи день и ночь, а то баба совсем ошалела от переизбытка похоти. Засади ей засандулечку в задницу - и поглубже! - глядишь, и настроение переменится… Историей он хочет заниматься, видите ли! Так занимайся! - скажу ещё раз. Кто мешает?! В твоём распоряжении целый дом, огромная библиотека и куча прислуги, которая тебя поит и кормит, пылинки с тебя сдувает. А вокруг тишина, покой, благодать Божия! Да таких условий, как у тебя сейчас, ещё и не всякий профессор имеет. Согласись?! А ты говнишься и ерепенишься, куда-то бежать от меня хочешь, искать добро от добра. Чем тебя Абрамцево-то не устраивает, не пойму? Или ты хочешь лично от меня свалить, чуя, что вокруг что-то неладное творится? Давай, колись, коли так, а я послушаю.
- Я покоя хочу, Гиви Нодарович, душевного покоя и чистоты помыслов, - нервно ответил Максим, не желая выдавать истинную причину ухода, впутывать в разговор Мезенцеву. - А вокруг тебя ежедневные страсти кипят как лава в вулкане разбуженном, которые меня отвлекают и утомляют, мешают настроиться и собраться с мыслями. Ведь чтобы книги писать - недюжинные силы нужны, душевные и физические, пойми. А их-то у меня и не остаётся совсем: всё на подсчёт и выдачу денег братве в последнее время уходит, на без-конечные похороны и банкеты, на дебет и кредит. Зачем это мне - тихому и смирному человеку?
- Тишины и покоя хочешь, Макс. Молодец! - зло ответил Гиви, чернея и заводясь. - Я бы тоже в детство вернуться хотел, под надёжное крыло родительское. Да только что-то не получается этого. И не получится уже никогда: деньги на хлеб с колбасой самому вот зарабатывать приходится, потому что никто их мне на блюдечке не принесёт, деньги эти вонючие… И у тебя тоже не получится, дорогой мой Максим Александрович, пожить в покое и тишине: даже и не мечтай об этом… И дело даже не во мне, или не только во мне, если уж совсем по-честному. Хотя найти замену тебе мне будет крайне проблематично: не много в нашей уголовно-криминальной среде выпускников Университета крутится… Но, допустим, я тебя отпущу. Допустим только! Сниму охрану с тебя, и ты уедешь к себе на Лесную улицу жить - наслаждаться тишиной, покоем и одиночеством. Деньги у тебя есть, и ты сможешь это сделать гипотетически - не работать до пенсии и просто жить и балдеть. Учёные книги писать, как мечтаешь, жену завести приличную, а не кухарку-Татьяну, толстуху малороссийскую… Одна есть загвоздка только: делать тебе этого не позволят и не дадут - в этом-то вся беда и заключается. Мои конкуренты, когда узнают про твой внезапный уход, сложа руки сидеть не будут, не думай. Возьмут тебя сразу в полон, привезут в подземелье какое-нибудь и будут пытать до последнего самыми зверскими методами - пока всё из тебя не выкачают, всю информацию про меня: схемы торговые и денежные обороты, связи и всё такое. А знаешь ты очень много уже: всю подноготную мою фактически и тайную бухгалтерию. Это они из тебя и выкачают успешно, а тебя самого убьют: ты им будешь больше не нужен и не интересен. Это ж обычная практика в нашем воровском мiре, Макс. Как ты до сих пор её не понял-то, дожив до 40-летнего возраста? Я из-за этого стольких нормальных и преданных пацанов потерял - не счесть, которых выкрали и до смерти запытали мои соперники… А тебя я терять не хочу, извини. Жалко и обидно будет! И твой детский лепет про вольную и спокойную жизнь также слушать не намерен - тошно это! Спокойно жить и работать, и заниматься Историей ты можешь теперь только у меня и под моей защитой. Крепко-накрепко запомни это, дружок, и мысли об уходе выброси из головы, не морочь себе и мне голову в праздник. Воли - её даже и детском саду нет, и быть не может. Потому что и там карапузов за малейшее непослушание воспитатели по задницам регулярно хлопают и в угол ставят. Полный покой и уют будут только на кладбище. Но туда нам ещё рано с тобой: тут, на земле, ещё дел много…
После этого разговоров про увольнение Кремнёв с Кавтарадзе больше не заводил, понимая без-смысленность и опасность темы. Всё своё неудовлетворение жизнью с тех пор, разраставшуюся апатию и тоску он глубоко в душу прятал, которая от этого чернела и болела всё больше и всё сильней, напоминая внутренность туберкулёзника…
16
И длилось подобное самоедство и самоистязание ровно 5-ть лет ещё - до начала нового 21-го века. 2000-ый год, напомним читателям, стал переломный в судьбе России. Молодой и физически здоровый В.В.Путин сменил в этот год в Кремле измочаленного и полностью одряхлевшего и деградировавшего президента Бориса Ельцина, потерявшего человеческий облик от водки, которую он, алкаш запойный, вёдрами пил, как диабетик хлебает весь день сладкую воду.
И покатился БОЛЬШОЙ ПЕРЕДЕЛ по стране сверху и донизу, по всей вертикали Власти, который затронул, естественно, и уголовно-криминальный мiр. Там молодые и жадные до жизни и больших денег “волки’ стали рвать на части старых и выживших из ума “волков”. Чтобы поделить потом между собой их движимое и недвижимое имущество и сферы влияния. Это - обычная практика переломных моментов Истории, которой не было, нет, и не будет конца, пока природа человеческая не переменится.
Печальная судьба ждала и Гиви Кутаисского, намеревавшегося отметить с помпой своё 60-летие в сентябре. Но не успел старый матёрый вор порадоваться жизни и власти, которую он так долго и упорно копил: не дали ему сделать этого лихие и подлые люди, ходившие у него в корешах, в наперсниках даже. В июне 2000-го он поехал на сходку с ворами-законниками, какие-то важные вопросы пообсуждать. И на Щёлковском шоссе у завода «Хромотрон», на выезде из города, на перекрёстке к его «Мерседесу», остановившемуся на светофоре, внезапно подъехал мотоциклист в тёмной кожаной куртке и шлеме с забралом, положил ему дипломат на крышу и тут же скрылся в потоке машин, как в воду канул. Сидевшие в джипах охранники Кавтарадзе не успели ничего сообразить: до того всё грамотно и быстро тогда случилось. И как только они, почуяв неладное, отворили дверцы авто, чтобы выскочить наружу и спасти шефа, - раздался оглушительный взрыв, разворотивший приговорённый «Мерседес» основательно, до самой станины. Все, кто были внутри: водитель, сам Гиви и начальник его охраны, - погибли на месте. Их потом хоронили в закрытых гробах на Котляковском кладбище столицы...
На Кремнёва, успевшего отметить своё 45-летие в феврале
