По-моему, речь об этом никогда не заходила.
- Не ложь ли источают твои уста?
- Кля… То есть все, что я говорю – истинная правда. Я бы и дня не остался там, где оскорбляют власть. Я не бунтовщик.
- Ты хочешь уверить меня, что ни разу не слышал проповедей, в которых назарей нападал на фарисеев?
- Это я слышал… Вернее, слышал спор с фарисеями. Но я неискушен в богословии и думал, что это обычный ученый спор знатоков. А вот про Синедрион ни разу ничего плохого не слышал.
- Ну, хорошо, - примирительно произнес Главный, - а не провозглашал ли назарей себя царем израильским?
Вопрос был задан спокойным и доброжелательным тоном, но каждой своей напряженной, трепещущей клеткой тела Иуда почувствовал опасность. Он уловил затаенное внимание дознателя и смолкнувший хруст ореховой скорлупы. Иуда облизнул пересохшие губы. «Знают!» - мелькнула у него в мозгу.
- Да… - выдавил он из себя.
- Когда это случилось?
- Вчера… когда подходили к городу… В шутку… Кто-то закричал, а все подхватили…
- А назаретянин?
- Он – нет.
- Вот как. А ты вспомни. Или тебе помочь?
Иуда с ужасом увидел, как Главный поворачивается к палачу.
- Да, наверное, и он, - вырвалось с хрипом из груди Иуды.
Главный обмяк, опять всем туловищем повернулся к пленнику.
- Хорошо, - произнес он. – Если понадобится, ты повторишь это еще раз, но без «наверное»!
«Будет суд», - обреченно подумал Иуда.
- Провозгласив себя царем, назарей выдал себя как бунтовщик, и долг каждого остановить такого человека, пока он не смутил сердца других. Ведь так?
Иуда машинально кивнул. Главный продолжил, неспешно, с расстановкой, уверенный, что его слова будут слушать с должным вниманием.
- У нас много свидетелей его преступных замыслов и богопротивных высказываний. Но если и в его свите найдутся такие, кто в ужасе отвернется от лжепророка…
«Вот оно что!» - сказал себе Иуда, и мрак отчаяния покрыл его душу. В один миг он предоставил себе, как при огромном стечении народа указывает пальцем на Исуса и своих …его товарищей, обрекая их на позорную смерть. И что потом? Неужели и про него будут говорить так же, как про тех, кто покусился на Иоанна Крестителя?
Слова дознателя стали доходить до него издалека, неразборчиво, будто доносимые эхом. Его отточенные слова: «долг… совесть… искупление… жизнь в ладах с Богом и Храмом…» барабанили по черепной коробке, черными жалами застревая в размякшем, горячем мозгу.
«Что мудрость, слова, проповеди, - мелькнуло в голове Иуды, - если можно просто взять и раздробить человеку пальцы и тот превратится в визжащую, дрожащую от страха скотину?»
Допрашиваемый отупело смотрел в угол, а голова его кивала, кивала…
- Ты должен передать его нам сегодня так, чтобы его ученики не успели вступиться и наделать шума и глупостей, - жестко закончил Главный.
Голова Иуды замерла, а потом вновь бессильно качнулась вперед.
- Ты выманишь его из дома, приблизишься и укажешь на него. Ну… хотя бы обнимешь его. Ясно?
Иуда подтвердил.
Главный взял свиток.
- Твои слова записаны. А теперь поклянись на верность Храму. Возложи руки на Книгу и скажи: «Я осознал свои заблуждения и готов очиститься от скверны греха и отступничества».
Иуда положил руку на свиток и произнес требуемое.
- Теперь ты не принадлежишь себе. В случае бегства или ослушания тебя ждет смерть. Ты понял?
Иуда поспешно кивнул.
- Мы умеем карать, но мы умеем протягивать руку оступившимся. Вот тебе деньги. Здесь хватит, чтобы начать правильную жизнь. Ты должен перестать бродяжничать и заняться каким-нибудь ремеслом.
Иуда словно во сне протянул руку и ощутил тяжесть кошелька.
…- Как повел себя ученик назаретянина? – спросил Ханнас Каифу вечером.
- Как и следовало ожидать – одумался. Все дело в вожаках. Без них всё быстро успокаивается.
5
Иуду вывели из здания Синедриона и, захлопнув дверь, оставили одного. В изнеможении припал он к холодной стене, ощупывая бугры и впадины серых камней, грязными, обломанными ногтями стараясь в ярости выцарапать хоть мизерный кусочек. Но ногти лишь слегка царапали поверхность, а пальцы в бессилии заныли от боли.
Иуда поднял голову и долго смотрел на нависшую громаду здания. Задранная бородка при каждом глотке слюны предупредительно смахивала пыль с презрительно-равнодушных камней.
- Не-ет, Учитель не прав! – простонал Иуда. – Стену не пробить. Пло-о-ть, она такая мягкая. А то, возомнил!..
В набат пробили второй полдень. Иуда встрепенулся. «Уже? Надо спешить», - сказал он себе. Оттолкнувшись от стены, он почти бегом устремился по кривым улочкам. Если дорогу перегораживала какая-нибудь тележка – он, не дожидаясь, лез вперед. Его то и дело толкали, и он толкал в свою очередь. Но если ему вслед кричали ругательства, он не отвечал, а бежал, не оглядываясь, повторяя: «Надо спешить! Надо спешить!»
Он успел до начала обеда. Ученики еще не собрались, и Учитель в комнате был один. Иуда замер у порога, всматриваясь, как уже бывший его Учитель сидит у окна, задумчивый, созерцая распахнувшийся перед ним день. Этот человек был теперь в его власти, и Иуда понимал это. Судьба один-единственный раз дала ему такой шанс – подержать в руках нити жизни другого человека. Но он не был рад такому обороту. Вот если б в другой раз и с другим… Иуда прислушался к своим чувствам, чтобы понять, как ощущают себя люди, коим дано право ежедневно держать чужие судьбы в своих руках… Но внутри было пусто.
- Что тебе, Иуда? Где ты опять пропадал так долго?
Иуда сбросил оцепенение, приблизился к Учителю и сказал, почти выкрикнул:
- Ты все говоришь душа, душа… Нет. Плоть! Вот что властвует над человеком!
Учитель удивленно посмотрел на бледного, дрожащего от волнения ученика.
- Да-да! – кричал тот, кружась вокруг него. – Да! Меня рвали щипцами, и плоти было больно. Очень больно! Но дух бестелесен, ему-то что? Он должен отлететь от тела, вознестись и взирать на то, как мучают никчемную оболочку, ведь я не молод и не красив! Но он… он не смог воспарить! Он толкался во плоти, как рыба в сетях… Душе сделалось страшно и больно! Больно и страшно! «Иуда! - вопила душа. – Прекрасный Иуда, отступись, дай вздохнуть! Плюнь на все и скажи что им нужно. Пусть отступятся!»
Иуда остановился и, тяжело дыша, опустил руки.
- Я предал тебя! – сказал он.
Учитель не шевельнулся. Сидел, как статуя, и сходство с ней придавала покрывшая его лицо мраморная бледность.
- Я предал тебя! – повторил Иуда. – Мне было больно…
Учитель не шелохнулся.
- Тебе нужно бежать, - сказал Иуда, всматриваясь в его лицо. – Сегодня. Сейчас. Пока стражники не закрыли ворота. Пока они всех выпускают. Осталось немного времени. Вечером ты уже не сможешь уйти.
Учитель оставался недвижим.
- Очнись! – закричал Иуда. – Беги! …беги!
Он не смел коснуться плеча Учителя, чтобы встряхнуть этого человека, но правая рука непроизвольно тянулась к нему и дрожала, будто и в самом деле встряхивая что-то.
- Беги в Галилею, - уже шептал Иуда. – Беги от этого города, как от чумы! Я видел, видел близко, как тебя, этих людей. Они столь праведны, что готовы на любую подлость. Их благочестивое дыхание убьет даже гиену. Беги же! У меня есть деньги – да, да! Вот они.
Он достал из кармана кошель с блестящими монетками.
- Возьми. Этого хватит на дорогу.
Учителя взглянул на деньги, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на ужас. Иуда это заметил.
- А? Что?… Ну да. Да! Это их деньги. Задаток. За тебя. Хе! Я нарочно выпросил их, чтобы помочь тебе. Я не просто испугался. Я не какой-то там… Я думал, как обхитрить их! И вот… Вражьими руками я спасу тебя от вражьих рук. На. Возьми. Бери же!
Учитель отшатнулся, словно от скорпиона.
- Ты послан искушать меня!
Пальцы Иуды дрогнули, и монеты серебряной струйкой ссыпались из кошеля. Учитель вскочил, будто в ноги ему падали ядовитые змеи. Он рванулся мимо Иуды к дверям и уже с порога выкрикнул свое слово:
- Нет!
- Какой из меня искуситель? – только и успел крикнуть Иуда, когда дверь затворилась.
Иуда разом обмяк, ссутулился. Руки плетьми повисли вдоль тела. Лишь голова болталась из стороны в сторону на шее-веревочке. В груди что-то хрипело.
- Одумается, - прошептал Иуда. – Одумается, - повторил он. – Одумается, одумается! Жизнь всего дороже, - твердил Иуда, ползая по полу, сбирая со всех щелей рассыпанные деньги. – Одумается. Закон жизни един для всех…
6
Из внутренних комнат доносились голоса многочисленных постояльцев, закончивших свои дела в городе и пришедших отобедать. Иуда сидел у окна на низенькой скамеечке недвижно, в упорном оцепенелом ожидании. Он сделал все, что мог, и с ним сделали все, что могли. Иуда чувствовал себя усталым, разбитым, растерявшим силы и потому в остальном положился на судьбу. Одна лишь мысль служила ему стержнем в разваливающемся мире – «он одумается».
«Жизнь возьмет свое, - размышлял Иуда. – Что там стремления! Суета… Что вера? В конечном счете, мы верим в одно – авось жизнь у нас сложится удачней, чем у других».
В нестройном сонме уличных шумов Иуда вдруг различил голоса своих товарищей. Нервы его напряглись. Что им скажет равви, увидев его? Вдруг: «Возьмите, растерзайте его – он предатель!»
Холодок пробежал по спине, когда дверь распахнулась и кто-то вошел в комнату. Иуда медленно поворотился и обмяк. Вошел один лишь Хоам и то, как всегда хмурый, замкнутый, полный потаенных мыслей и сомнений.
«Вот человек! – подумалось Иуде. – Исследуя свою душу, он через нее хочет понять душу мира. И удивляется – отчего это мир не столь плоский, как его душа?»
- Добрый день, Иуда, - приветствовал Хоам.
- День добрый, - ответил Иуда, силясь быть приветливым.
- Что это у тебя на коленях? Ты читаешь? Что?
- Скоро Пасха, и я прочитал в книге «Исход» место о том, как возник праздник. Хочешь послушать?
- Да, почитай мне.
И Хоам с готовностью опустился на корточки.
- Я слушаю тебя.
Иуда откашлялся, расправил свиток и начал мерно:
- «И сказал господь Моисею и Аарону в земле Египетской: месяц сей да будет у вас началом месяцев. Скажите всему обществу Израильтян: в десятый день сего месяца пусть возьмут себе каждый одного агнца. Агнец у вас должен быть без порока, мужского пола, однолетний; возьмите его от овец или от коз… И пусть возьмут от крови его и помажут на обоих косяках и на перекладине дверей в домах, где будут есть его. Пусть едят мясо его в сию самую ночь, испеченное в огне, с пресным хлебом и с горькими травами… Ешьте же его так: пусть будут чресла ваши перепоясаны, обувь ваша на ногах ваших и посохи ваши в руках ваших, и ешьте его с поспешностью; это Пасха Господня. А Я в сию самую ночь пройду по земле Египетской, и поражу всякого первенца в земле Египетской о человека до скота, и над всеми богами Египетскими произведу суд. Я Господь. И будет у вас кровь знамением на домах, где вы находитесь, и увижу кровь, и пройду мимо вас, и не будет между вами язвы губительной, когда буду поражать землю Египетскую. И да будет вам день сей памятен, и празднуйте в оный праздник Господу, во все роды ваши; как установление вечное празднуйте его».
Иуда умолк.
Хоам помолчал, а потом спросил:
- Что ты этим хочешь сказать?
- Все стоит на крови. С крови начиналось и кровью
