давать его?
- Нет, мой повелитель.
- Ты веришь в выздоровление?
- Да.
- Тогда неси.
И Фризон внес его: большой, тяжелый, серебряный кубок с коричневой жидкостью.
Александр, не колеблясь, взял его и, не сводя глаз с лица врача, осушил.
Фризон принял назад кубок.
- Скоро начнется обильное потовыделение и жар, - сказал он. – Приготовьтесь к испытанию огнем.
И удалился.
- Если я угоден богам, мне не дадут умереть, - прошептал Александр и устало закрыл глаза.
Александр пробыл в забытьи с небольшими перерывами трое суток и очнулся здоровым и бодрым. Фортуна улыбнулось и Александру, и безвестному дотоле врачу. Оба спаслись от смерти, и неизвестно еще кто испытывал при этом большую радость.
- Говорят, богиня счастья улыбается человеку трижды, чтобы потом отвернуться от него навсегда. Будем считать, что первую улыбку базилевс уже получил, - сказал Парменион сыну.
Филота подумал иначе.
«А разве смерть отца для Александра не стала удачей?»
Как только Александр оказался на ногах, то сразу отдал приказ идти дальше. Потерянное время требовалось наверстать. Вперед – в Сирию!
Войско споро снялось с места и углубилось в горы Тавра. Это совпало по времени с движением персов. Только те шли другой, северной дорогой, и потому обе армии разминулись. С удивлением Дарий выслушал доклад о том, что яваны еще несколько дней назад были в Тарсе, а теперь уже находятся в его тылу. Персы поспешно повернули назад. Тут пришел черед удивляться Александру, когда ему сообщили, что персы находятся позади него. Александр тут же приказал поворачивать.
Блуждания противников кончились у реки Пинар, стекавшей с гор и впадавшей в море. Первым к этому рубежу прибыли войска Дария. В прибрежном городе Исса было захвачено с десяток раненых и больных македонян, оставленных там на излечение. Копившаяся жажда мести обрушилась на их головы. Им отрубили руки, которыми они убивали персов, а затем казнили. Теперь оставалось наказать всех прочих воинов Александра.
Войско Александра подошло на следующий день около полудня и сразу изготовилось к бою. Левое крыло, где сосредоточилась конница и пехота эллинских союзников, возглавил Парменион. Правым, где была македонская конница, командовал сам Александр. В центре, как обычно, располагалась грозная фаланга. В ее силе базилевс был уверен как в самом себе. В каждом ряду воины были подобраны одного роста и с одним шагом, чтобы не нарушался строй. Ощетинившаяся копьями и наглухо зарытая щитами, она представляла собой живую крепостную стену, где каждый «камень» подогнан друг к другу. Стена против волн.
Впереди изготовившихся регулярных войск рассыпались копейщики, метатели дротиков, лучники, задачей которых было расстроить плотные ряды врага. Они первыми и начали сражение. Македонские лучники и копейщики довольно легко обратили в бегство плохо обученных пехотинцев первой линии противника, расчистив путь коннице. Александр надел шлем, выхватил меч и тут же прозвучал чистый голос рожка, зовущий к атаке. Плотная масса конницы пришла в движение и уверенно ринулась на персидскую пехоту. Ни разу не воевавшие в своей жизни молодые пехотинцы противника дрогнули. Не приученные сражаться во взаимодействии друг с другом, не зная твердой дисциплины строя, они держались кучно, пока на них всей массой не обрушились конники, и тогда каждый стал сражаться как мог, борясь в первую очередь за свою жизнь. И стоило одному побежать, как за ним устремлялись другие.
Итак, персы на правом фланге были опрокинуты первым же ударом. Куда трудней пришлось македонянам на других участках. Парменион и его командиры готовились к натиску. Но как противостоять горному обвалу? Стоило лишь взглянуть на огромную сомкнутую массу конницы врага, и без донесений разведчиков становилось ясно, где персы готовили главный удар. Александр перед битвой отдал лишь одно приказание: «Продержаться!» Продержаться, пока он не сделает свое дело. Но как его исполнить? Привычные к охоте на зверей персидские всадники дрались довольно умело, нигде не разрывая строя и, в то же время, не сбиваясь в кучу, не мешая друг другу. Они упрямо теснили численно уступающих им фессалийских всадников. Тяжело пришлось пехоте. Противник достался достойный – эллинские наемники. Они были выдвинуты в первые ряды и сражались упорно, спокойно сдерживая закаленную в десятках сражений фалангу. Парменион понял: исход битвы - дело времени, и численный перевес противника сделает свое дело, о чем и сообщил базилевсу через гонца. Спасти сражение можно было только сокрушив правый фланг противника. Его, Александра, фланг… И базилевс неистовствовал на поле боя, врываясь с бешенством в самую гущу врагов, увлекая за собой соратников. И вчерашние земледельцы и ремесленники, ставшие ополченцами, ошеломленно пятились и расступались перед этим буйством молодой силы.
Александр сразу же нацелился на главную жизненную точку персидской воинской силы – ставку Дария.
Персидский владыка сначала с удивлением, потом со все более возрастающим беспокойством взирал на приближение македонской конницы, где в середине вала с неумолимостью рока крушил его воинов закованный в броню всадник в пурпурном плаще. Дарий, стоя в колеснице, напряжено всматривался в приближающуюся смертоносную бурю. И страх проник в его душу. Тонкой струйкой просачиваясь в сердце, захолодил его. А затем скачком судорожной волной прошел по жилам и проник в мозг, затуманив его. За годы спокойной и размеренной жизни, сладкого и привычного ощущения всевластия и неуязвимости, Дарий утерял главное качество души – мужественность. И он сделал шаг, решавший судьбу сражения: царь царей ударил плетью возницу, подавая знак к движению.
- Закончить без меня! – крикнул он своим военачальникам и вместе с телохранителями помчался подальше от страшного и непонятного.
Битва, набрав силу, еще железной колесницей катилась вперед, персидская конница на фланге Пармениона продолжала теснить ряды изнемогающих эллинов, центр продолжал сопротивляться фаланге, но незримая струна сражения лопнула. Слух о бегстве Дария пронесся среди войск, и воины дрогнули, попятились. Настроение поменялось в одно мгновение. Еще немного и вся огромная человеческая масса устремилась к спасительным горным дорогам и тропинкам. Воинские отряды превратились в толпы напуганных, орущих и ругающихся людей. Оружие и доспехи стали обузой, от которых следовало избавиться, а редкие командиры, пытающиеся остановить бегство, – в помеху еще более досадную, чем противник. Лишь эллинские наемники отступали в боевом порядке. Плечом к плечу, ощетинившись мечами и копьями, отбиваясь от македонян и безжалостно рубя мешающих их движению персов, они уходили в горы. Служба у Дария для них кончилась, оставалось одно – пройти свой анабазис.
Пришельцы с севера торжествовали полную победу. Сам Александр устремился в погоню за Дарием, но ему досталась лишь его колесница вместе с роскошным щитом и золотым жезлом в придачу.
- Бери их, Александр! - крикнул Гефестион. – Эти знаки царской власти тебе достались по праву!
Но базилевс отмахнулся.
- Этими игрушками я буду заниматься в старости, чтобы навести страх на молодых военачальников. А пока боевой меч мне дороже!
Преследование остатков войск Дария продолжалась до темноты. Вернувшемуся Александру доложили, что кроме обоза победителям достались наложницы Дария.
- За них можно взять большой выкуп, - сказал Парменион.
- Говорят, там первые красавицы Востока, - вставил Филота.
Александр беспечно отмахнулся.
- Окружить их подобающими удобствами и пусть путешествуют с нами до Дамаска, раз они приехали из самой Персиды. А там выдадим их замуж, как и следует благопристойным девушкам.
Друзья посмеялись, отпустив с десяток подобающих шуток.
- Разве ты не хочешь посмотреть на них? – воскликнул Филота.
- Нет, - ответил Александр. – Я хочу искупаться. Я взмылен не меньше моей лошади.
- Базилевс, - откликнулся человек свиты. – В шатре Дария есть купальня.
- Купальня? – удивился Александр. – В шатре? Или это походный дворец? Что ж, пойдем посмотрим.
Александр с друзьями направился к огромному, куполообразному сооружению, скроенному из темно-красных полотнищ. Раскинувшись на холме, шатер угрюмым исполином взирал на смешливых, оживленно переговаривающихся молодых людей. У входа в низком поклоне застыли слуги, еще вчера кланявшиеся Дарию. Они приподняли полог, пропуская внутрь своих новых господ. Македоняне вошли и смех их оборвался. Прямо с порога они вступили на ярчайшие по краскам и мягкие, как болотный мох, ковры. В глубине, на постаменте, стоял украшенный тонкой резьбой золоченый трон. По бокам его горели светильники на серебряных подставках. Стены шатра были украшены искусными росписями сцен охоты и изображениями птиц и зверей.
Продолжая кланяться, слуги почтительно указали притихшим варварам дальнейший путь. Поднялся боковой полог и друзья вступили в купальню. Она представляла собой подобие корабля. Борта ее были сделаны из красного дерева с золотыми поручнями. От голубой воды исходил запах цветов.
- Вот как живут истинные цари! – вырвалось у Александра.
Его товарищи с восхищением осматривали многочисленную утварь: тазы, кувшины, гребни – все из золота; флаконы из горного хрусталя, отделанную серебром подставку для ног, инкрустированный бирюзой столик…
Вдруг в тишине раздался смех. Это смеялся Гефестион.
- Что тебя развеселило? – спросил Александр.
- Я вспомнил, как ты собирался в поход. Ты, базилевс, продал все, что можно продать и все равно остался должен 20 талантов. Тогда Пердикка спросил тебя: «Ты все потратил для снаряжения воинов, что же ты оставляешь себе?» И ты ответил…
- Надежду! – подхватил Пердикка.
- И вот надежда обернулась золотом и всем этим великолепием!
- Теперь пусть Дарий купается в надеждах! – ответил Александр смеясь…»
***
В дверь постучали. Вошел слуга.
- Ваш ужин, экселенц.
- Поставь, мне надо закончить работу.
Слуга поставил поднос на стол и вышел.
Он отложил свое сочинение об Александре и посмотрел на еду. Вино, лепешка, кусочки жареного мяса, оливки… Все как всегда. Жизнь налажена и слуга знает время, когда подавать ужин, завтрак и обед. И так год за годом. Неужели он родился, чтобы сделать карьеру, съесть положенное количество пищи и умереть от старости с сознанием выполненного долга? Но вот перед ним свитки с описанием великого похода. Сколько людей вошло в анналы благодаря Александру! А ведь многие из них роптали за то, что он вырвал их из спокойного течения жизни. Но те, кто остался дома, исчезли из памяти потомков, а об ушедших в поход помнят, о них пишут и говорят. Лишь обернувшись на прожитое, человек способен верно оценить случившиеся с ним. Вот только поправить уже ничего не может. Даже боги не в силах повернуть время вспять. Они могут только предвидеть будущее и сделать так, чтобы сбылись их желания в подступающем грядущем… Интересно, всегда ли им это удается? Нет, конечно. На одну божественную волю приходится другая воля, а на всех них падает тень всесильного рока, перед которым бессильны все имеющие
