натуральную б...ь, которую каждый имеет в виду, может ей овладеть. Теперь любой силой («сила есть - ума не надо») может овладеть ей, особенно тот, кто качает право власти. Так философия из любви к мудрости, к этой добродетели мысли, превратилась, соблазнившись льстивыми речами врагов мысли (болтунов, софистов (врунов), так называемых «интеллигентов»), в идеологию – «продажную дев(уш)ку» власти не идеи, но материи, капитала.
Как они, эти болтуны, ее нахваливают, «имеют» во все дырки, которые проделали в некогда цельной мысли. Они расхваливают ее доступность, называя «неисчерпаемостью» смысла. Но это не ее искомый смысл, а их неисчерпаемая глупость, которую они впускают в нее. Она как лохань, как корыто переполнена до краев их грязными намерениями и последствиями тех надругательств, которые они совершили над ней. Известный случай: «было бы корыто, а «гурманы» всегда найдутся». Попользовавшись философией, болтуны спешат продать ее власти, так сказать, «просвещают» ее как пользоваться мыслью для укрепления власти слова, ее обоснования мыслью. Власть, господство слова, подкрепленная рабством мысли, оборачивается в слово, точнее, словом власти, становится так называемой «идеологией».
Что делать? Кто виноват? Что делать, что делать – нужно не делать руками, но думать головой. Но дело уже сделано, мудрость изгажена глупой болтовней невежд. Они не ведают, что творят, не видя дальше своего носа, своей убогой корысти. Кто виноват? Конечно, жених, который покинул свою добродетельную невесту мысли. Зачем же он покинул ее, променял на кого? Он увлекся наукой и оставил ее в покое. Вот на нее и слетелись вороны ворожбы да сороки красноречия. Обратилась мудрость чревовещанием телепатии и красными речами лжи. И пошел среди людей мор внушения и обвинения. Заразили людей ложью. Научились они лгать, чтобы избегать наказания и не поддаваться внушению, делая вид, что говорят правду.
И все же почему философ отказался от сомнительной славы мыслителя? В том то и дело, что эта слава сомнительна. Ну, какой мыслитель мудрец?! Мудр один только Бог. Философ является не мудрецом, но любителем мудрости. Он так и не смог стать мудрым мужем. Почему? Потому что человек способен быть только дилетантом мысли, ее женихом. И все потому что он не разумное, а лишь душевное существо. Это в лучшем случае. В худшем случае он только телесное существо, животное. Но как телесное существо он выдающееся животное, ибо тело у него соразмерное миру. От тела у него и душа как мера его телесности, ее гармония. Поэтому человеку как телесному существу с душой удобнее заниматься научным знанием или художественным творчеством. И в том, и в другом случае он имеет дело с телесным, материальным, а не с идеальным, - с вещью, со словом, но никак не с идеей. Конечно, в исключительных случаях человек сообщается с идеей в смысле, в чувстве возвышенного (чувство прекрасного в лучшем случае душевно, но обычно телесно, материально), но они требуют от него прямо нечеловеческих усилий. На волне напряжения, на ее пике трудно удержаться. Приходится вырабатывать умение канатоходца и эквилибриста в мысли. Трудно, неимоверно трудно держать равновесие в воздухе, в духе на нити смысла, - она в любой момент может порваться, оборваться. Легче жонглировать мыслями как уже готовыми схемами, как объектами (объективациями) мысли, ведь невозможно материально (в слове, в букве) уловить дух как неуловимое в мысли.
Поэтому философия – это в лучшем случае цирк для философа, мыслителя как эквилибриста, а в худшем случае цирк как развлечение зрителя, который, затаив дыхание (дух), пассивно созерцает то, что вытворяет канатоходец под куполом (котелком, в котором варится смысл, заваренный как идея) цирка (представления), когда идет по канату смысла, протянутому над и одновременно под бездной духа, обступающего всех со всех сторон и проницающего того, кто из зрителей (мыслящих) отождествляет себя с канатоходцем-мыслителем. Обычно философия есть цирк для философа как жонглера терминами, в исключительных случаях, понятиями. Есть в философском цирке и укротители зверей. Они критики чужих идей и теорий, укрощающие их ударами хлыста критики и приманивающие их своим расположением, апологией той крупицы смысла, который в них находят и на который ловят их как на сладкую приманку дрессированных зверей). Укротители мысли пугают зрителей своими глубокими, малодоступными для понимания дикими загадками. Но не они веселят публику. Ее смешат и утешают клоуны мысли, вроде Сократа, и уродцы безумия, вроде Ницше.
Одним словом, философия – это цирк, а философ, мыслитель – циркач. Цирк, да и только. Это я вам говорю как человек, который на дух не переносит цирк. Не я виноват, что люди превратили мышление в бег белки по колесу, по цирковой арене. От такого мышления у меня все крутится в голове, а я кручусь на одном месте. И в результате в сознании после раскрутки остается только цирковой мусор в виде терминологического конфетти. Между тем место философии должна быть не цирковой ареной, калейдоскопом мысли, а колесом обозрения всего как одного, которым вяжется все, ведь во всем есть свой собственный смысл. Достаточно сделать один, но полный круг смысла вокруг идеи, чтобы понять его, а не бессмысленно крутиться вокруг идеи, наматывая круги слов на пустоту.
Умение держать две мысли сразу. Многие люди, правда, далеко не все, не большинство из них, думают. Но как? Просто, одной мыслью. Если у них появляется друга мысль, то у них сразу ум заходит за разум, то есть, ум нарушает меру одной мысли, заскакивает за порог, за край мысли, там сталкивается с другой мыслью, порой прямо противоположной. В результате, будучи не в состоянии совладать с двумя мыслями сразу, он теряет обе мысли. Как только у обычного человека появляется в голове больше, чем одна мысль, у него появляется каша в голове. Вот тогда он восклицает: «Лучше ни одной»! Поэтому лучше всего чтобы в жизни было больше фактов и меньше мыслей. Достояно ее одной, чтобы осмыслить ей все факты. Так и бывает у интеллигенции, особенно научной и технической. Все прочие категории населения не имеют и одной мысли. Они заимствуют ее у интеллигенции, которая намеренно распространяет ее на всех, чтобы думать за всех одинаково, и зовет это мышление в одну мысль «Просвещением».
Автор и рассказчик. Автор пишет, а рассказчик говорит. Автор говорит, как пишет. Чтобы сказать, ему следует написать. Ему есть, что сказать. Но чтобы сказать, он должен уметь писать. Кто умеет писать? Конечно, писатель. Кто такой писатель? Это такой человек, который живет письмом. Обыкновенно люди понимают, кто писатель, если видят, что он живет на то, что напишет, на литературный гонорар. Так они судят о писателе по результату публикации, по количеству проданных книг. Такой писатель, который «хорошо продается», является известным человеком, получившим признание в качестве писателя, то есть, выделяется читателями из писательской среды. Он - читательский избранник. Почему они выбрали именно его? Просто потому что он им нравится, нравится, как он пишет и то, что он рассказывает, о чем он пишет.
Для писателя же важно получить признание не только у читающей публики, но и у других писателей. Получить признание писателю у других писателей очень трудно, если вообще возможно? Почему? Потому что все писатели про себя думают, что они не хуже других писателей пишут, или даже лучше. Если они не хуже пишут, то они хорошие писатели, если лучше пишут, то лучше всех, превосходные, совершенные, настоящие. Зависть, власть и обидчивость никто не отменял. Как правило, писатели завистливые люди. Если кто-то из них добился популярности, а они нет, то они завидуют ему. Они считают себя не хуже. Так почему же он популярен, а они нет? Это несправедливо. Поэтому у них есть основание для обиды. Популярный, успешный писатель является властителем дум публики читателей. Он задает тон в обществе, устанавливает свой вкус в качестве культурной нормы, господствует в умах и чувствах читателей, привлекает их внимание, естественное, отвлекая его от других писателей. Поэтому они злы на него, завидуют ему, проклинают его. Как ему добиться у них признания при всех указанных обстоятельствах? Никак. Или, может быть, только признав их талант писателя не хуже, а порой и лучше своего. Только так.
Но самое важное для настоящего писателя получить признание у самого себя, Для писателя важнее готового произведения его рабочий вариант, который он постоянно совершенствует. Это совершенствование подтверждает затаенное желание писателя быть лучше самого себя. Значит, он способен стать лучше, чем есть как данность. То есть, своим письмом он обязан только самому себе, потому что пишет сам. Поэтому писатель часто переписывает, редактирует уже готовый текст, чтобы сделать его еще лучше.
Вот он пишет и ему интересно то, что он пишет и уже написал. Ему нравится он сам как рассказчик. И он прописывает себя в произведении как рассказчика. Он как бы наблюдает за самим собой, любуется собой в его, не своем лице. Таким образом, он хочет получить не субъективное признание от лица автора, но объективное признание от лица персонажа, как если бы произведение говорило само за себя. Естественно, у любого писателя есть самомнение, Писатель тщеславен, хвастлив. У большого писателя большое самомнение, большое тщеславие, большое хвастовство. Это так. Ведь писатель человек и ничто человеческое ему не чуждо. У него есть достоинства, успехи, но есть и слабости, грехи.
Девушка и женщина с человеческой и надчеловеческой точек зрения. Девушка есть существо еще неопределенное, переходное от девочки к женщине. Она еще сама не знает, что хочет. Женщина уже знает; она определилась, выбрала желание. Она выбрала мужчину, оказалась замужем. Она уже чья-то. Опасно быть ничьей. Нужно успеть выскочить замуж, чтобы избежать горькой участи быть ничьей, не получить признание, не быть избранной. Или, наоборот, быть избранной многими мужчинами, быть общедоступной, быть «давалкой». Принято, чтобы девушка до поры до времени, до замужества, берегла себя. Для людей она сама есть одна ее честь. То есть, самость девушки сводится к одному месту, которое она никому не должна давать, отдавать. Ладно, люди, - с ними все ясно. Но если девушка сама считает, а не только делает вид, чтобы не настраивать против себя всех, что ее главное достоинство состоит в том, чтобы никому не давать то, что она должна отдать своему мужу, то она только девушка, привязанная к этому самому месту.
Другое дело, та девушка, для которой быть девушкой не главное, а второстепенное качество, которое с возрастом никому уже не будет нужно, даже ей, - ей в первую очередь. Почему? Потому, что главное для нее не быть девушкой, а стать женщиной. И быть женщиной для того, чтобы иметь возможность стать матерью. Вот чего ждут от нее люди. Но то ли ждет она от себя? Да, естественно, по природе ей самой индивидуально, а не только для рода, для родственников, полезно для нормальной физиологии, для здоровья стать женщиной и быть матерью. Но
