способное быть собой, то есть. таким, каким есть. Нет, не являющееся, но способное быть. Само собой, самим ходом вещей, человек не может быть человеком. Ведь он не вещь, а живое существо, которое может быть лучше, чем есть, благодаря своему усилию, воле. Если у человека есть воля, то он свободен от не-свободы, от принуждения тела для свободы духа. Человек не свободен от тела, ибо он жив телом. Но если он в духе, то свободен, волен вести этическую жизнь.
Повторю: если и только если человек в духе, но никак не дух в человеке (потом поясню, почему так, а не иначе), то он может выбирать. Он может выбрать свободу и стать свободным настолько, насколько в нем хватит духа. В нем никогда не должно быть больше духа, чем его в духе, иначе он потеряет меру, разум. Дух, который находит себя в человеке, ищет в нем воплощения, может потерять связь с самим собой вне человека, будучи ограниченным телом человека как своей объективацией, овеществлением. От полного овеществления, повторного, вторичного (первичное было еще дочеловеческим, природным, естественным), ничтожного его спасает душевность, ведь материализовавшись в воплощении дух стал душой. Как душа он постоянно искушаем грубыми и тонкими (душевными) желаниями, соблазнами довоплотиться, слиться с материей, окружающей его со всех сторон как светоч тьмой.
Человек, который не светится умом, а только тлеет, перестает чувствовать этот свет, он погружается во тьму невежества. Свет разума не только освещает дорогу человека к духу, но и жжет его душу, если человек идет не туда, куда следует, блуждает в поисках света. Но это жжение как предупреждение о том, что человек блуждает, блудит, грешит, не знает самого себя, работает только на грани, на границе света и тьмы. Если человек переходит на темную сторону, то он уже не чует света, не видит его, он слепнет не от света, а от тьмы. Затруднение с восприятием света возникает у человека, когда он выходит на сторону света, идет на сам свет. Он слепнет от света. Так проявляется диалектика света и тьмы. Это две опасные зоны, где человек нарушает меру. В том месте, где много света для человека, должно случиться чудо слепой на свет должен стать слепым на тьму, перестать быть грешником. Грешник должен прозреть. Пробудиться, стать буддой, стать таким существом, которое просветилось, достигло состояния боддхи. Это пробуждение делает человека светоносным существом, святым. Это порог, предел человечности.
Нижний порог человечности опознается человеком совестью, ее угрызениями, когда он находится на пороге тьмы. Зайдя за порог, он теряет совесть, нить света ведущую его во тьме, обступающей со всех сторон. Тьма погружает человека в пучину страха. Дух в нем волнуется беспорядочными душевными движениями. Душа сбивается со своего (мерного) ритма вибрации, человек теряет голову и начинает блудить. В блуде дух в человеке потеряв свой ориентир на всеобъемлющий дух подталкивает человека чинить произвол. Человеческий произвол есть проявление волнения духа. Разум как тело духа придает ему спокойствие. Дух чувствует в нем как в собственном теле свою опору, но во тьме материи он сливается с ней, начинает волноваться, становиться непроизвольным хаосом.
Спонтанность природы является сущностью такого явления как человеческий произвол. В человеке дух пробует собраться, представляя мир, от которого он отгородился своим телом воплощения, как враждебную для него среду. Свет разума Бога как Духа, объемлющего все как одно, он воспринимает как тьму, которая соблазняет его легионом желаний. Эти желания как дрова разжигают в нем дымящий грехом огонь самомнения, гордыни. Так появляется источник света, альтернативный свету разума. Это свет, который светит, но не греет, не спасает, у губит незрелые души грешником. Это мертвый свет от пламени ада, которое вспыхнуло от искры трения света и тьмы.
Поэтому человеку важно держаться середины, меры человечности между ее порогами: нижним порогом совести и верхним порогом святости. Удержание себя в коридоре умеренного (разумного) света есть практикование этики как жизни. Живя этикой, человек сохраняет свою человечность. Он становится адептом «живой этики». Но важно помнить, что огонь бывает как спасающий в качестве райского огня жизни, так и губительный в качестве адского огня смерти.
Это живая этика человека. Но есть еще и умная этика ангела. Такая этика недоступна человеку, даже святому. Потому что эта этика не усилия, не силы, власти, обладания, но бессилия, слабости, безвластия, отсутствия собственности, своего. Чтобы ее практиковать нужно уже быть ангелом. Только для ангела как сверхъестественного существа она естественна. Разумеется, такая неестественная для человека этика губительна в земной жизни. Но она норма в небесной жизни. В раю нет силы, власти, собственности. Там нет деления, нечего делить и владеть им, оберегая в войне со всем миром от посягательств. В раю нет возможности выбирать и отбирать. Там нет господина и слуги. Там Дух не является Господом. Там все равны и все свободны. Но не все духи есть ангелы. Есть еще демоны. Это те духи, которые решились держаться не ангельского чина, качества, лишили с другими разделиться, стать им чужими, одинокими. Естественно, они стали практиковать силу, ибо не нашли себя в ангельской среде Бога как Духа, потому что противопоставили себя Богу. Нарушив меру, они увидели в раю не светлый мир гармонии, но темный мир хаоса, подменили рай, адом. Нарушение меры разума было вызвано тем, что некоторые духи решили стать духовнее, совершеннее самого Духа, самого Абсолюта (Бога) после того, как он стал Творцом мира не Его природы, не из Него, и из ничего. Они отказались поклониться человеку как символу, знаку божественного всемогущества. В отместку из-за стремления к чрезмерной идеализации (идиллии) демоны решили стать еще чище Бога. Что может быть более чистым, чем Бог. Ничто. Вот это «ничто» и стало для них камнем преткновения. В наказание за безумие демоны обречены вечно искать свое воплощение и не находить его.
Естественно, сверхъестественная жизнь непостижима для человека. В немощи духа рождается сила мира. Такая абсолютная диалектика. Мужскому уму рай недоступен. Он доступен только женскому сердцу. Райский разум для человека запределен, непостижим. Его, как правильно утверждал, Кузанец, можно постичь лишь его же непостижимостью. Это и есть та антиномичность для человеческого разума, о которой говорили наши мистики «серебряного века русской культуры».
Мистика. Мистика – это тайное дело, тайная работа. Но нельзя мистику путать с мистификацией. Мистификация – это ложная (лживая) мистика, лже-мистика, псевдо-мистика. Буквально это мистика фикции, точнее, мистика фикции – тайна введения в заблуждение, тайно лгать, скрывать вранье, прикрывать, маскировать его правдой, делать тайну из лжи, делать тайну лживой. Мистифицировать – значит прикидываться, притворяться, фокусничать.
Другое дело, сама мистика, настоящая мистика, мистика как таковая.
Интересно, есть ли тайна, мистика в философии и есть ли философия в мистике? Когда спрашивают о том, есть ли философия в мистике, то имеют в виду смысл, - есть ли смысл в мистике или она бессмысленна, глупа? Да, в мистике есть смысл. Этот смысл скрывается в тайне, утаивается. Если намеренно утаивается тайна, то мистика превращается в мистификацию. Иное явление мы находим в той тайне, которая сама утаивает себя, таится, естественно, а не намеренно, является тайной. Ей и занимается мистика, мистика как таковая. Значит, мистика занимается тайной. Является ли смыслом мистики скрывать тайну? Конечно, нет, ведь мы уже выше высказались на этот счет, назвав специальное утаивание тайны мистификацией. То есть, мистификация бывает двоякой, двусмысленной. Как намеренное сокрытие тайны она может скрывать то, что есть, и тогда она естественная мистификация. Но мистификация может скрывать и то, чего нет и выдавать эту фикцию за тайну, симулировать тайну. Это искусственная мистификация, симулятивная мистификация. То есть, естественная мистификация является маскировкой тайны откровением, а симулятивная мистификация является утаиванием того, что нет тайны, откровенным обманом.
Однако вернемся к самой мистике. Целью мистики является не утаивание тайны, но молчание о ней в присутствии непосвященных. Нет смысла в том, чтобы говорить о том, что другим непонятно, в принципе. Мистика предполагает посвящение в тайну, сообщение о ней только тому, кто способен сохранить ее. Для чего? Для утаивания. Если да, то мистика неизбежно скатывается, упрощается до естественной мистификации. Но не так проста мистика, как хочет казаться, конечно, не сама, но тот, кто ее практикует. Тот, кто ее практикует, - мистик - должен воздержаться от излишней таинственности, ему следует держаться меры в сохранении тайны. Ведь его целью является посвящение в тайну. Конечно. Такое посвящение не может сделать его самого, мистика. Таинственным. Но не эта таинственность его цель. Целью мистика является откровение тайны. Он посвящается в тайну для того, чтобы она пооткровенничала с ним, посвятила его в саму себя, стала для него откровением, во всяком случае, если не открылась ему полностью. То приоткрыла себя для исследования, для толкования, для понимания. Иначе, зачем тогда ей заниматься этой тайной, какой в этом смысл? Поэтому мистика – это познание, но особое познание. Она философична. Но это особая философия, не только в том смысле, что философия не для всех, званных, но только для некоторых, посвященных, избранных, адептов.
Тогда еще в каком смысле? В том смысле, что в отличие от философской науки, философская мистика занимается не проблемами, а тайнами, которые не решаются, как в науке, а в них посвящаются, как в мистике. Нельзя решить тайну. Мистика не магия, которая заклинанием решает проблему мага или того, кто обратился к нему за помощью. Разумеется, в магии есть момент мистики, таинственности, но в мистике нет прагматики, нет использования таинственных сил в корыстных интересах мистика, естественно, при условии, что мистик есть мистик, а не маг. И потом мистик физически не может использовать высшие силы. Это они используют его при посвящении. Маг же использует низшие силы природный стихий (стихиалии). Или он использует высшие силы в том смысле, что они делают вид, что его слушаются, для того, чтобы крепче привязать его к себе и сделать его послушным орудием, покорным проводником своего проявления в этом мире.
Не-иное и Иное. Не-иное – это то же самое, тождественное. Чему, точнее, кому? Себе. Во всем есть Одно. Все есть в Одном. Все еть в Одном в качестве чего? В своем качестве. Одно есть во всем в качестве чего? Меры, разумного устройства. Все есть Иное. Все есть иное чему? Одному. В каком смысле? В смысле отдельно взятого, не в связи со всем. Все становится причастным Одному вместе со всем и всеми. Если не вместе со всем, то существует не как партикулярия, но как сингулярия. В этом и только в этом смысле Одно или Бог существует отдельно от всего, всему трансцендентен в
