при гадании (толковании, интерпретации) над загадкой, – той проблемой, которая показалась в ситуации разлада между фактом и теорией, которую он не подтверждает, но, напротив, опровергает. Философ, конструируя (или конституируя) понятие, должен раскрыть тот смысл, который свернут в интуитивно данной идее, чтобы понять истину как соответствие мысли смыслу предмета мышления. Тем самым философ занят самоедством, размножением мыслей. Генератором производства мыслей является его мыслящее Я. Он преумножает мысли, а не собирает и толкует факты. В мыслях он пробует найти смысл того факта, который надоумил его на размышление. Этот факт должен навести его на мысль. И уже в мысли ему следует увидеть умом идею, которой он подкладывает его под понятие. Одной мысли мало, чтобы понять, ибо понимание рефлективно, отобразительно. Ведь философу следует не просто проверить фактом теорию, но и понять в чем ее толк, в чем ее смысл и правилен ли он, то есть, является ли смысл условием выбора верного решения. Смысл понятия должен соответствовать сущности предмета мысли. Так думает философ. Чем больше он думает, тем лучше, тем больше мыслей появляется у него. Хорошо, когда есть мысли, но лучше когда эти мысли опознаются умом в понятии как примеры идеи. Отлично, когда за мыслями, стоят идеи.
Но как думает обыватель, как у него устроены мозги? Обыватель путаем свои мысли с чужими для него идеями, а мысли представляет чувствами. Так проще разобраться в них. Он живет не мыслями, а чужими слухами и своим мнением. У него не научные факты, а слухи как информационный мусор, и не мысль и тем более идея, но мнения заполняют ум. Своим мнением как палкой он копается в информационном мусоре (г…). В результате у него в голове сидит не понятие на термине, а г… (информационный шум) на палке (мнении). Мнение – это ощущение, например, в каком ухе звенит от звонкой информации. Главное: слышать звон и нутром чуять, откуда он, - из какого вышестоящего кабинета.
Как думает управляющий? Странный вопрос. Он думает так же, как тот, кем он управляет. Кем он управляет? Разумеется, обывателем. Кто бывает обывателем? Естественно, то же самый ученый или философ, а не только работник производства или обслуживания, когда не занят научным исследованием и философским размышлением. Для чего управляющий управляет человеком как обывателем? Разумеется, чтобы с ним управится, то есть, справиться, использовать по назначению в качестве вещи для вещей, номенклатуры изделий. Единственно, в чем между ними есть различие, так это в мнении и слухах. Мнение у управляющего не свое, а вышестоящего начальника. Слухи же не любые, а только рекомендованные для внушения управляемым тем же самым начальством. Слухи и мнения избирательны. Выбирают те, что способствуют производству (питанию, росту) и воспроизводству (размножению) номенклатуры в иерархическом (субординационном) порядке. Слухи докладывают начальству, чтобы услышать от него мнение: есть такое мнение. Если есть, то это закон для исполнения.
Кредо ученого историка. «Есть (ф)акты и ничего, кроме (ф)актов» («Нет связи никакой, кроме связи исторической, генетической, связи происхождения»). Таково кредо ученого историка. Поэтому последнее дело - оставить историка без факта. Думать не надо, следует помнить факты, иметь хорошую, целую, а не дырявую память. Лучше знать пофамильно, с именем и отчеством, всех начальников всех времен и народов. Если у тебя еще и в голове дырка, а не только в других местах, то время пришло сливать воду, а не лить ее на историю как бальзам на душу. В истории много воды, исторических случайностей, которые сбивают с толку, вводя в сознание человека ложный тезис: «История не знает сослагательного наклонения, она необратима». Еще как обратима в угоду начальства, власти. Нет другой истории, кроме истории подхалимства сервильных или, напротив, дерзких историков, угождающих правящей власти или оппозиционной власти, готовящейся к управлению, чтобы управиться с историей по своему произволу.
Принципом истории является факт. А факт можно толковать, как угодно, - угодно власти, подверстывая под «есть такое мнение» любой документ как историческое свидетельство. Свидетельство того, что господство нынешней власти имеет историческое основание. Факту соответствует мнение. Мнение ведет происхождение от мнительности, кажимости. Факты видят, когда они налицо, наличны. Историку обязательно их обналичить и конвертировать в ценность, в лучшем, моральном смысле не материальную. Ничто человеческое ему не чуждо. Поэтому он сервилен и корыстен. В своем рабском состоянии сознания и настроенности на вещественный результат историк воистину научен. Он раболепствует перед фактами, им служит верой и правдой, если он честный историк. Много таких? Единицы. И это лучшие из них, - рабы истории. Больше других, которые раболепствуют перед вышестоящими инстанциями, указывающими на то, какими фактами им следует заниматься, что считать фактом, а что нет.
Ученый историк служит факту, поклоняется ему, молится на него. Для него факт – Господин. Поэтому он настоящий крохобор фактов, фактический Плюшкин. Он думает, если умеет (это редко встречается в ученой среде, в частности, в среде профессиональных историков), ничтоже сумняшеся, что чем больше фактов, тем лучше для него. Почему? Не ученому, тем более, не историку-профессионалу, например, любителю истории, это трудно понять. Почему? Потому что он собирает факты, а не отбирает их, как ученый. У кого ученый отбирает факты? Разумеется, у нас. Отбирает, мусолит их, ухаживает за ними, их обхаживает, склоняет к связи друг с другом, любуется на них, милуется с ними. Он находится с ними в непосредственной, интимной связи. Если любитель истории, взирает на нее как на госпожу и сдувает с нее пылинки, пылая к ней неразделенной страстью, то ученый историк имеет историю по полной программе имения в виду. Дилетанту нельзя и пальцем прикоснуться к истории, как к музейному экспонату: «Руками не трогать». Поэтому история и ведет себя с ним как недотрога, как недотра-та-та.
Вот ученый историк знает ее, он угадывает любые ее желания и удовлетворяет ее так, как она того пожелает. То есть, он знает, имеет ее вдоль и поперек. Поэтому, почему бы не попользоваться ей по своему уже личному, частному, а не публичному желанию. Почему бы не совершить с ней этакий, уже не публичный, под присмотром начальства, а глубоко личный, интимный адюльтер. Ученый историк посвящен в ее интимные тайны, которые скрыты за семью печатями: сверху, снизу, справа, слева на боку, в прошлом, в настоящем и в будущем. Он открыл все печати. Если любитель истории, исторический дилетант еще эротоман истории, то ученый историк уже порнограф. Он любит описывать ее факт за фактом. И не устанет этакий негодник. Любителю же достаточно показать только один факт, приоткрыть лишь одну цепочку фактов, чтобы привести его в чувство зависимости; избыточного волнения, и тогда он будет ползать перед историей на коленях, сдирая их об ее острые углы. Госпожа «История» – Клио – дама угловатая. Поэтому будет лучше предоставить ее ученым историкам. Они обработают ее чем нужно, продуют во все дырки, где убавят, где прибавят. В результате с их термина уже слезет вполне обтекаемая, общедоступная дама, а не угловатая дева. Она будет знать, что именно нужно клиенту истории и как лучше удовлетворить его любое желание, каприз. Главное, чтобы клиент истории, ее потребитель был доволен, полон фактов, которыми она его наградила. История ужасно заразительная особа. После знакомства с ней большинство начинает чесать свое причинное место, то есть, интересоваться своим происхождением. Откуда есть пошел он или она. Пошел известно куда. Именно туда отправляет нас история, - куда не надо: в музей. Ученый историк как записной писака любит все описывать, составлять опись времени. Что же он описывает7 То, что превратилось в «это самое», в камень истории, исторический копролит. Смотри историк, не усердствуй в описании камней истории, иначе сам окаменеешь и превратишься в такой же копролит. История, она заразная дама. С кем поведешься, от того и наберешься.
Что хранится в музее? Известно «что». Там просто кладовая, целые залежи «этого самого» (отхода истории), которое отвалами разложено по порядку для того, чтобы посетители музея любовались на него. Людям жаль своего прошлого, поэтому они хранят о нем свои воспоминания, любуясь на то, что от него осталось в виде отходов истории в соответствующем «отхожем месте», то бишь, в «музэе». А главное: какой запах от этих отходов, тем более, если история еще не отлилась в камень, но продолжает жить, тлеть, выпариваться. Такая «живая история» с запашком раздражает современного любителя истории, заставляет его спорить, совать свой «длинный нос» в «узкое историческое место», расширять его своим комментарием, выяснять отношения с учеными историками за доступ к «телу (трупу) истории», предлагать свои объяснения, интерпретации (толкования) еще, если позволит сказать приличный читатель, «голых фактов», которые ученые историки не успели приправить и украсить своими терминами («концами»), сделать фактами, готовыми к употреблению.
Ученому историку некогда думать, ему пора описывать словами, пробовать на язык факты – «помет истории». Вот такая профессия. Если же историк начнет думать, то он будет не описывать тело истории, а выдумывать ее идею. Тогда идея овладеет им, а не он историей, и погонит его туда, куда «Макар своих телят не водил», - в утопическое место как место без места. Идея уведет его прямо в царство идей, где место уже не историку, но философу. Чтобы этого не случилось, следует забить идею фактами, сделать ее саму фактом истории. Это можно сделать только в одном случае, - когда не человек будет служить идее, а идея человеку. Для этого годится не философия, а идеология. Это помесь науки с философией, не выведение, а возведение факта в ранг идеи. Идеология относится к идеям, как к фактам, употребляет их в своих интересах. Между тем идея, на то она и идея, чтобы быть не фактом, но формой, образом понимания того, что дано как факт ее воплощения. Факт есть событие явления идеи, но не она сама.
Человеческий характер. Есть человек с характером, характерный человек. Есть и артист с характером, и характерный артист. Ну, есть, и что? Да, ничего, он показывает свой характер, а ты все: и что, ну, и что. Да, ничего, сломает тебя.
Человека с характером замучаешься ломать. Его не сломаешь. Но с ним трудно жить. Как правило, человек с характером, неприятный, даже пренеприятный человек. Приятный человек – это слабохарактерный человек. Он не еж, не колется. Но мало быть приятным человеком. Следует быть не только приятным, но еще и добрым человеком. Доброта – это и есть характер. Доброта умеет прощать, не стоит на своем как на пьедестале, как камень, памятник.
Человек же с характером – это такой человек, который для характера, но не характер для него, для человечности. Человеку с характером с самим собой трудно ужиться. Человека с характером не сломать. Почему? Да, потому
