каком оно было прежде. Это возможно, если его контекстом будет вечность, причем такая вечность, которая есть вечность не такая или другая, а какая угодно. Тогда эта вечность будет не просто вечностью хаоса, а хаосом самой вечности, в которой возможны фрагменты-варианты порядка как мирового, так и личного характера.
Женщины и философия. Почему, как правило, философами являются мужчины, а не женщины? И почему зачастую преподавателями философии становятся женщины? Ответить на первый вопрос легко, а на второй еще легче, ибо мужчины, в отличие от женщин, склонны думать сами, а философия как раз есть занятие своим умом. Женщины же обычно думают так, как это принято. Так, кстати, и ведется преподавание философии: преподается то, что есть в наличие, при этом так точно, как это может быть буквально. Женщины оригинальны в чувствах, а не в мыслях. Если говорят о ветрености женщины, то ей не прощают ветреность чувства, но извиняют ветреность ума. В чувствах женщины должны быть постоянны и держаться своего выбора, за который несут ответственность. Другое дело мужчины: они ветрены в чувствах, но постоянны в мыслях, постоянны в том смысле, что держатся того, что надумали сами.
Другой вопрос: почему мужчины-философы предпочитают быть холостыми, а не женатыми? Скорее всего, потому, что их занятие – философия, не выносит жен-соперниц, которые отвлекают ее мужей от нее самой – от философии. В этом философы подобны монахам, а не ученым и поэтам (художникам), которым необходима природа и натура (а также муза) для занятий. Что до магов и мистиков, то их жены помощницы в магии и мистике. Даже если мистик монах все равно он нуждается в женственности, ибо без нее он не сможет слиться со стихией, ей отдаться.
О множестве существ. В самом деле, а что если Земля есть место обитания различных душевных существ? А может быть не только душевных, но и разумных существ? Причем различных не индивидуально, а в видовом качестве? Очевидно, что люди отличаются друг от друга индивидуально. Но не очевидно, что они отличаются друг от друга как виды. Возникает вопрос о том, существуют ли различные виды не психических, а душевных существ вообще и в частности на Земле? Вообще то, существуют. Возможность их существования не противоречит законам развития мира. Если есть множество психических существ, то почему нет душевных? Но вряд ли они есть непосредственно на Земле, за исключением людей. Но тем не менее они могут оказывать влияние на людей на космическом расстоянии. Благо космос им для этого не помеха. Например, падшие духи или бесы, которых условно можно назвать высшими душевными существами, ибо они существуют как чистые страсти, угнетающие людей, впадающих в них себе во вред. Точнее, в людей эти чистые душевные сущности вселяются, представляясь им ангелами, музами, великодушными существами (махатмами), якобы пламенеющими любовью и светящимися мудростью. Но чаще всего они являются в собственном безобразном виде бесов или демонов.
Есть еще разумные и духовные существа. Разумные существа, как правило, имеют материальный вид. А вот духовные существа вида не имеют. Они безвидны, условно говоря, прозрачны.
О духе, боге, бесах и людях. Люди хотят верить в бога, потому что так легче жить, верующим то. Веря в бога, вечную жизнь или в светлое будущее позволяет многим людям быть людьми. Без веры трудно быть человеком. Без нее, предполагающей надежду и любовь, человек как душевное существо звереет и в своем зверстве может зайти так далеко, как никакое другое живое существо, короче, животное, ограниченное инстинктом. Сокращенно: бог для людей, дух для разумных существ, явлением которого для них является разум. Человек без бога предоставлен самому себе. А наедине с собой его посещают бесы или падшие духи. Сам дух абсолютен и в своей абсолютности пустотен для всех (всего), чтобы все имело место. Пустотность духа оборачивается для человека соблазном человекобожества. Богочеловечность духа обратная сторона человекобожества. То есть, богочеловечность – это представление бога человеком. Тогда человекобожество – это представление человека богом. Когда человек представляет себя богом, то это свидетельство присутствия в нем демона или беса как редукции бога, этого духовного существа, к человеку. Иначе говоря, человеческое бесовство – это представление человека богом или человеческий образ бога. В присутствии бога человек встречается с ничто, в нем показывает себя его ничтожество. И вот, когда это ничтожество духа становится его чтожеством, нищие духом претендуют на царство духа, тогда появляются бесы. То, что дух пустотен для всего, есть испытание всего ничтожеством, всеобщим отрицанием. Ведь бесовство тем и опасно, что все отрицает и прежде всего то, что возвышает, а именно сам дух.
Наука жизни. Говорят: «Жизнь тебя научит». Но она еще никого ничему хорошему не научила. Естественен вопрос: «Почему?» Да потому, что когда так говорят, то имеют ввиду жизненный опыт. А он, как правило, есть такой путь или метод, который конфликтует со всеми другими путями, их отрицает, чтобы самоутвердиться в качестве оптимального. Он слишком, чрезмерно избирателен. Поэтому научить никого не может. У каждого он свой. Ведь жизнь нельзя прожить за другого.
Неразумность человека. Невозможно человеку постоянно контролировать умом не только жизнь своего тела, но и движения собственной души. Обыкновенно его разум включается тогда, когда что-то уже случилось, и имеет дело не с причинами событий, а с их по-следствиями. Грубо это определил Маркс, сказав: «Общественное бытие определяет общественное сознание». Человек умом слаб, а вот телом, своим телесным бытием крепок. И не важно, животное ли это тело или социальное. Человек признает и понимает, что то, что он делает недопустимо для его же безопасности и благополучия. Принимает решение больше так не поступать. Но через некоторое время совершает ту же самую ошибку или тот же самый проступок, что и до принятого решения. Это говорит о том, что разум не является врожденным качеством или признаком человека, а является привходящим фактором его сознательной жизни. Поэтому не имеет смысла отождествлять разум с человеком и называть его разумным существом. Единственное, что можно сделать, так это не поддаваться на провокации, и насколько это можно следить за тем, что с тобой происходит, в твоих же собственных интересах, без мазохистских и садистских проявлений как неадекватных реакций на акции окружающих. Надо понимать, что на самом деле человек одинок, а заботы окружающих, даже близких тебе людей, есть заботы не о тебе, а в лучшем случае заботы о представлении тебя другими, то есть, о твоем призраке. Причем в том, что с человеком происходит, виноват он сам. Поэтому нет смысла в своих бедах обвинять других. Возможным выходом из переживания этих бед, которые, естественно нельзя избежать, является снижение собственной чувствительности. Большинство это достигает путем совершения навязчивого действия, например, молитвословия, ставшего привычкой в качестве второй человеческой натуры. Самоанализ слишком тяжел, ведь тогда придется искать вину в самом себе. А между тем полезнее в таком случае о себе забыть. Для этого надо отвлечься на нечто другое, могущее тебя увлечь, например, заняться творчеством культурных артефактов. Но это спасает человека только на непродолжительное время.
О так называемом «ницшеанстве». До последнего времени я заблуждался относительно того, что якобы Ницше был мизантропом и любил сверхчеловека. Ярким показателем видимой ницшевской мизантропии было его выражение: «Там, где народ, дурно пахнет». Конечно, это чересчур сильное выражение человека чувствительного к запахам. Но в запахе ли здесь дело, ведь не парфюмер же был Ницше? Думаю, речь здесь не буквальная, а иносказательная. Идет она о том, что где много людей как существ душевных, одержимых аффектами и страстями, там царит душевных хаос, так опасный для тонких душевных натур, к которым имел несчастье относиться Ницше. Для него было тяжело это вынести – вынести бремя человечества. Ницше был не так бесчувственен, как, например, Иисус, который навязал себя людям, уговорив их тем, что бремя его легко.
О самоубийстве философа. Зачем убил себя Ильенков? Затем, зачем убивают себя все самоубийцы. Самоубийцы не могут вынести самих себя. Ильенков понимал, что всем надоел, что все от него устали. Все от него отвернулись. Казалось бы, это и хорошо: вот, когда есть времена заняться собой. Ильенков не любил заниматься собой. Он любил заниматься другими. Он буквально понимал марксистскую условность того, что сущность человека есть ансамбль общественных отношений. То, что другим стало не до Ильенкова, им переживалось так, что ему самому стало не до себя. Он оказался лишним человеком. А такие не жильцы на этом свете. Философский смысл самоубийства Ильенкова заключается в том, что жизнь человека социальная, а смерть индивидуальная. Если нет такой жизни, то есть смерть. Важно здесь помнить то, что философия важна тем, что занимается всеобщим.
Мистика. Мистика трудна для понимания. В отличие от других форм жизни в ней человек изначально несамостоятелен. Условием существования мистики является наведенное, внушенное состояние мистика. Кто это состояние на него наводит: другой или он сам, остается до конца неясным. То, что это неясно, и есть отличительная черта мистики. Обычно различают мистику и магию и считают, что маг более самостоятелен и субъектен в магии, чем мистик в мистике, ибо маг как бы управляет теми силами, к которым обращается. Тогда как мистик, напротив, управляем теми силами, которые в себе или в мире находит. Но это ложное впечатление. И в том и в другом случае имеет место быть зависимость от того, что непонятно, но, несмотря на это, работает, однако не обязательно в интересах мага или мистика. Непонимание и незнание рождает чудовищ подозрения.
Всевластие зла. Очевидно для любого здравомыслящего, что зло торжествует в этом мире. И у добрых людей нет против него защиты. В борьбе со злом они могут рассчитывать только на себя и не ждать ни от кого благодарности, зная по своему опыту то, что, в конце концов, они окажутся побежденными. Они будут побеждены не самими злодеями, (впрочем, и это бывает), но их пособниками, которых большинство, идущими с ними на соглашение, если это в интересах пособников.
Нечувствительность к разуму. Люди удивительно равнодушны к тому, что имеет хоть какое-то отношение к уму. Они не умеют слушать умные речи, а если слушают, то не слышат того, о чем действительно идет речь, и тем более не берут на себя труд разобрать то, что имеется в виду, в идее. И самое главное никогда не дослушают до конца. Для этого у них нет тех понятий, которыми нужно не манипулировать, но присматриваться и прислушиваться к их движению, не навязывая им ничего лишнего, не приписывая им
