поднимали пыль копыта лошадей и верблюдов и ноги путников, затрудняя видимость. Так мы теряем ориентир, идем как будто мы во сне.
Я силился вспомнить сон, что накануне видел. Но память была капризна и вела себя избирательно, как подсказывало ей время. Оно было настоящим автором того, что приходило мне в голову. Память, точнее, памятное Я могло воспроизвести в себе только отдельные фрагменты восприятия, переживания: шум голосов детей и взрослых у воды, их смех, плеск человеческих тел в воде, звук ее течения, открывающий вид из воды и под водой. Я вдруг поймал себя на мысли, что во сне спит наш разум. Эпизодически и не в любом сне может присутствовать не бессознательное сна, а его сознание, может иметь место осознание спящим того, что он спит, даже то, что он воспринимает, переживает и мыслит. Но в нем отсутствует нечто большее, сам разум, разумеется, в том объеме и содержании, в котором дан человеку. Если подобрать другие слова, можно сказать, что во сне бодрствует растительная и животная душа, но спит разумная душа. Да, мы можем присутствовать во сне в качестве мыслей, но как субъекты мысли мы в нем отсутствуем. В этом качестве мы спим, отдыхаем и наше сознание пассивно, реактивно действует на то, что на него давило, будило и заставляло быть не только в себе, но и для себя, прежде всего для самосохранения в реальности.
Выходит, что сознание, находясь во сне, является инерционным. Во сне мы по инерции реагируем на события минувшего, не отдавая себе отчет, что все уже прошло. Но тут возникает вопрос о том, не реагируем ли так же мы на мир, находясь уже не во сне, а в мире? Нет, мы реагируем иначе. Находясь в реальности, а не во сне, не в сновидении или во сне без сновидений, мы можем быть не только живущей, растущей, питающейся, ощущающей, представляющей, воспринимающей стороной или частью реальности, но и разумеющейся частью той же самой реальности. Мало того, такой частью, которая способна разумно изменять саму себя и всю реальность относительно себя.
Находясь во сне, мы как бы выключены из мира своим сознанием, одновременно в нем пребывая телесно. Но не это занимало мою мысль. Ее занимало то, что реальность, в которой мы находимся, продолжала действовать на спящего. Но это была уже не только та реальность, которая являлась ему в бодром, пробужденном состоянии его сознания. Эта реальность сна активно на него действовала, внушая ему то, что послужит причиной, условием и поводом для его мышления, представления, переживания и выражения в слове, действии, поступке или проступке в жизни после сна. Эта реальность всегда или почти всегда бывает заслонена и вытеснена тем, что нам является обычно, когда мы не спим. Мы от нее изолированы всеми нашими привычками, обычаями, обычным ходом нашей совместной жизни. Во сне мы не защищены от реальности сновидения. Поэтому после сна она является для нас в виде ночных кошмаров ада или полетов души в неведомых и сказочных мирах, полных радости и мира. Во сне мы беззащитны перед силами рая и ада. Поэтому наши сны бывают вещими. Снами с нами разговаривают светлые и темные силы о том, что им доступно: прошлое и будущее сразу, ибо они есть вестники вечности во времени. Вне сна ни прошлое, ни будущее нам не доступно: прошлого уже нет, будущего еще нет. А есть только воспоминание о прошлом, и мечта о будущем.
Сон можно уподобить паузе в игре актера на театральной сцене. Без такой паузы театральное действие становится непонятным как самому актеру, так и его зрителю. Ведь чтобы действие оказалось понятным, оно должно закончиться, состояться. Пауза есть своего рода итог, вывод, следствие того, что следует из поведения и выражения актера. Словами, той интонацией, с которой их он произносит, мимикой лица, позами, положениями на сценической площадке актер говорит о том, что занимает его мысль как персонажа театральной пьесы. Последствия этого всего аккумулирует, накапливает пауза, которую он берет для осмысления. Поэтому ее нельзя сделать, где и когда попало. Нужно уметь держать паузу на сцене. Так и в жизни и во сне. Сон есть пауза жизни. Именно во сне мы должны были бы подводить итоги минувшего и строить планы на будущее. Но сон мудрее нас. Он сокращает опыты нашей жизни и бессознательно действует на нас, когда мы уже не спим.
Сознает, знает ли сам актер о том, какое впечатление он произвел своей игрой на зрителя? Это будет ясно, если зритель даст об этом знать своим недобрым молчанием, криками критики или возгласом восхищения. Таким зрителем может быть он сам, но изнутри того места, в какое сам себя поставил. Это ролевое место персонажа. Он не может не отождествлять себя с персонажем, иначе пропадает магия перевоплощения. О произведенном эффекте надо судить со стороны сценариста, постановщика, наконец, самого зрителя, для которого и идет представление. В нашем случае таким зрителем является сам сон как наблюдатель за тем, чем естественно является наша душа, когда не следует условностям света. Сон, - мы так его зовем как нечто, «что». Но кто этот наблюдатель? Тот, кто посылает нам неведомые силы, нас испытывающие на закал в состоянии пробуждения.
Когда мы говорим об актере и его ролевой паузе, служащей в качестве предела возможности понимания того, что уже случилось, таким наблюдателем является автор. Автор нуждается в актере как в том, кто покажет своей ролью, то, что он хотел сказать. Но актер может сказать больше, чем положено автором. Вот тогда он становится соавтором, и представление произведения есть нечто большее, чем его буквальное повторение. Так произведение продолжает жить жизнью его читателей, берущих на себя риск и труд пожить в его границах. Пауза нужна для разграничения того, что уже прошло и «кануло в лету», вполне реализовав одну возможность действия характера героя или сюжетной перипетии самой пьесы, и того, что может быть как нечто новое из веера возможностей, могущих реализоваться или нет в будущем. Достаточным основанием такой реализации или осуществления может быть то, что зовется настоящим или тем, что еще не прошло. В этом случае пауза служит не только концом прошлого, но и логической связкой настоящего, а также завязкой будущего развития сюжета и характера персонажа.
Когда же мы говорим о сне, то его наблюдателем, создающим само пространство наблюдения, выступает сам Создатель. Таким образом он с минимальными потерями для нас вторгается в нашу жизнь, когда мы спим. Так он нам внушает принять наилучший образ жизни, мысли, чувства и действия, чтобы мы думали, что это мы решаем.
Так что же я должен был решить, вспоминая сон, который уже забыл. Возможно, я правильно забыл, иначе сделал бы нечто не подобающее. Как говорят, негативный опыт - это тоже опыт.
5 августа 1693 г. Смысл моего сна мне стал понятен только в Каире и как раз в тот момент, когда он оказался полезен. Это случилось в гостинице перед нашим решающим всю затею с путешествием походом к пирамидам. Мне стало ясно, как только я остался наедине с Кайрилет, что того, за чем мы приехали в такую даль, там нет. И тут я неожиданно для себя ее спросил, что означает ее имя.
- Ты же знаешь.
- А как сама ты это понимаешь?
- Зачем тебе. А впрочем, изволь. Кайрилет переводится на ваш язык как «светлое будущее».
- Так вот. Я только сейчас понял, что наше светлое будущее связано с солнечным светом, который на рассвете отбросит тень от пирамиды, стоящей прямо у основания излучины Нила напротив Фив. Тень укажет нам дорогу к искомому погребению, где находится посадочный модуль.
- Что за дикая фантазия тебе пришла в голову?
- Ночью я видел сон. Во сне мне было видение о том, что в Гизе у пирамиды Микерина или Менкаура, как его здесь еще называют, нас ждет несчастье. Но если мы его предупредим, то поиски продолжим там, где я сказал.
- Где?
- В Долине Царей.
- Нет, ты меня не понял. Ты предлагаешь нам продолжить поиски, еще не начав, в твоем сне.
- Ты не веришь в вещие сны?
- А почему ты думаешь, что твой ночной кошмар есть вещий сон?
- Потому что он имеет смысл, И еще: когда я его вспомнил, то он показался мне реальнее моего истолкования.
- Вот именно: реальнее того, что ты выдумал.
- Ну, тогда попробуй лучше истолкуй.
- Зачем мне заниматься твоими выдумками? Ты помнишь, чтобы я когда-нибудь занимала твою мысль своими вздорными фантазиями?
Я понял, что Кайрилет была раздражена моими предчувствиями, ибо они препятствовали тому, ради чего мы здесь появились. Если она откажется от своего намерения, то зайдет в тупик. А мои фантазии – это не свидетельства, которые она получила из надежного источника – архива данных слежения за египтянами альдебаранскими наблюдателями более, чем двухтысячелетней давности.
- Ну, ладно, извини. Я вышла из себя и на тебя накричала. Это все несносная египетская жара. Что ты думаешь о своем сне?
- Ничего хорошего. У пирамиды что-то плохое случится. Я это чувствую и помимо сна.
- Это можно легко объяснить. Просто ночная фобия уже настроила тебя на дурной лад.
- Все может быть: и то, что ты говоришь, и то, что я чувствую. Поэтому надо быть осторожнымb в Гизе. Была бы моя воля, я не оправился бы туда, тем более с тобой.
- Почему?
- Да, потому, что за тебя переживаю.
Кайрилет и так понимала мое беспокойство за ее жизнь, но ее еще больше тронуло то, что я сказал об этом вслух.
Взяв слугу и служанку, мы отправились к пирамидам в сопровождении Зейд ибн Сабита, который после того, как его представили Кайрилет, в изумлении промолвил, что та похожа как две капли воды на его двоюродную сестру, давным-давно пропавшую в пустыни.
- Меня почему-то часто путают со своими сестрами или племянницами, - нашлась, что сказать Кайрилет.
Эта новость меня заинтересовала, и я стал уговаривать шейха Зейда, чтобы он подробнее поведал об исчезновении сестры.
- Да, что рассказывать. Уж минуло больше… так, надо вспомнить, 20 лет, как она исчезла. Звали ее Акила, что в переводе означает «разумная». Акила поехала в Фаюмский оазис. По пути в оазис она и пропала в песках ливийской пустыни. Мы ее искали, но так и не нашли. За помощью обращались даже к магрибскому колдуну. Тот произнес свое заклятие, а потом сообщил, что Дамбалла, это почитаемый ими дух пустыни, взял ее к себе и никогда больше не отпустит домой. Вот и вся история.
В поездке к пирамидам нас сопровождал шевалье де Мержи с двумя стражниками, да еще два слуги шейха Зейда ибн Сабита. Проводника нам помог найти друг шейха, служивший в придворной канцелярии в качестве помощника советника каирского султана.
Мы выехали на рассвете на верблюдах, чтобы до полудня добраться до пирамид. В полуденное время там было очень жарко. Пока на улице было тепло, в спину нам дул приятный легкий ветер. Путешествие обещало быть интересным и приятным. Так заверял нас проводник по имени Али. Горевший в глубине моего сердца уголек тревоги стал угасать, пока совсем не потух. Картина, которая открывалась нашему вниманию, поражала своим диким очарованием. Небо было залито солнечным светом, по нижнему краю подкрашенным опускавшейся к горизонту
