танцевать на публике.
На спектакле я заметил на себе внимательный взгляд красивой и стройной молодой особы, которая интригующе мне кивнула так, чтобы никто, кроме меня, этого не увидел. Я был не на шутку заинтересован проявленным ко мне интересом столь привлекательной и обаятельной мадмуазель. Правда, Люлли своей восхитительной музыкой заставил меня забыть на время прекрасную незнакомку. К тому же я помнил предупреждение Кайрилет не соблазняться при дворе прелестными дамами, ибо они вполне могут быть шпионками, подосланными врагами для моей погибели. Я, конечно, понимал, что Кайрилет, проявлявшая ко мне тоже интерес, предупредила меня не только для моей же собственной безопасности, но и для своего удовольствия, справедливо подозревая меня в том, что я могу увлечься не ей, а опасными для меня дамами.
После бессмертного творения Люлли, заслуживающего более искусного исполнения музыкантами и певческим ансамблем, я поспешил найти прекрасную незнакомку. И все же некоторое время у меня еще звучали в ушах партии Атиса и его пассии Сангариды. Наверное, они оказались более умелыми в исполнении, чем все остальные артисты из труппы театра Месье из Пале-Ройяля. Но, увы, прекрасной незнакомки нигде не было. Я уже отчаялся ее найти, как кто-то неожиданно, но ласково меня взял за локоть из-за спины и увлек в боковую комнату с парадной лестницы дворца. Как только я обернулся, так сразу оказался в нежных объятьях моей незнакомки. Ощутив на своих губах сладострастный поцелуй ее мягких и волнующих губ, я почувствовал, как замерло мое сердце, и закружилась от счастья моя несчастная голова. Следом сердце бешено забилось, и я рефлекторно сжал ее стройный стан в своих страстных объятьях. Стан моей спутницы внезапно выгнулся назад, ножки подогнулись, и я едва успел ее подхватить и нежно взять на руки. Я понял, что прекрасная дама от избытка сердечных чувств потеряла сознание. Как удачно, что рядом оказалась роскошная тахта, на которую я положил мою незнакомку и сел рядом с ней, пробуя угадать, с кем имею дело.
Как учтивый кавалер, я не мог воспользоваться слабостью дамы и получить так долго ожидаемое мужское удовлетворение. К тому же так исполненное, оно бы оказалось неполным без участия самой дамы в его достижении. Поэтому я был вынужден пожирать лишь глазами ее желанное тело, свободно раскинувшееся на мягкой тахте. Кем она была? Очевидно, что она была возлюбленной моего внука, слишком давно не видевшей своего долгожданного графа. Черты ее лица были великолепно вылеплены: природа на славу постаралась. Она казалась богиней красоты, вышедшей из пенных волн Ионийского моря. И это были не просто слова. Действительно, она оказалась превосходной находкой, нашедшей самого охотника, за долгие мои мытарства по разным мирам в поисках желанной любви. Правда, у меня вскользь мелькнула мысль о Кайрилет, к которой я испытывал вполне определенные чувства, но приключение с удачным призом звало меня вперед навстречу манящей неизвестности.
Вдруг я услышал скрип открывшейся двери, и в них показалась фигура Людовика XIV в сопровождении Мадам короля. Они с удивлением уставились на меня и лежащую рядом незнакомку и одновременно развели руками.
- Однако, вы, сударь, время не теряли, - с осуждением, качая головой, молвила госпожа де Ментенон.
- Нет, дорогая, ты плохо о нем думаешь. Наш спаситель продолжает оказывать свои спасительные услуги уже прекрасным дамам. Так, кто это у нас, ах, да, это…
- Мария д'Арманьяк, дочь вашего конюшего.
Я был поражен этим известьем. И уже невнимательно слушал колкости короля и Ментенон. Впрочем, вскоре они нас оставили, а Мария стала приходить в себя. Я внимательнее присмотрелся к приходящей в себя прекрасной даме. Казалось бы, я должен был насторожиться, ведь она была племянницей шевалье де Лоррена. Возможно, поэтому ходили слухи, что в исчезновении д'Олонна замешан шевалье, который вовсе не желал, что возлюбленным его племянницы может быть внук его врага - герцога Ларошфуко, бывшего сердечным другом Мадам Месье. Однако я не испытывал к ней никакого другого чувства, кроме нежности. Мне было все равно, чья она родственница. Как только Мари очнулась, так нежно меня обняла и заплакала от счастья, что, наконец, меня нашла. Однако затем показала свой ревнивый характер и обидчиво стала упрекать за то, что я ее покинул и уехал без предупреждения в неизвестном направлении. Оказывается, я был в колониях в Новом Свете.
Я вошел в роль и подыграл Мари, оправдываясь тем, что ее семья была против меня, и я желал ей только счастья.
- А в результате, Шарль, ты причинил мне большую сердечную боль, которая со временем только усилилась. Я надеясь, теперь ты никуда больше не пропадешь, а не то я просто умру.
Я заверил Мари, что никогда больше ее не покину без ее на то соиволения.
- Что-то меня заставляет усомниться в твоем уверении, - ответила мне Мари, подозрительно погрозив мне своим чудесным пальчиком.
Я весело засмеялся и проводил ее до кареты, направив шаги к своей карете. Но на пути к ней мне преградила путь чья-то тень.
- Граф д'Олонн, вы не могли бы оказать мне любезность и выслушать меня.
По голосу я понял, что меня окликнул мой враг, шевалье де Лоррен. Шевалье выступил из тени и вопросительно посмотрел на меня.
- Не чаял вас здесь увидеть, шевалье де Лоррен. Я к вашим услугам.
Так обменявшись формальными любезностями, мы остановились в шаге друг от друга. Однако шевалье не проявлял обычной для себя дерзкой манеры дразнить остротами своего противника. Он неспешно собирался с мыслями в моем присутствии. Наконец, он нарушил молчание.
- Сударь, вы знаете, где вы находились все это время, как нас покинули.
- На аудиенции у короля речь шла об этом.
- Но мы то с вами знаем, где вы были. Версия о вашем пребывании не выдерживает никакой критики.
- Вы, что, шевалье, обвиняете меня во лжи.
- Что вы, граф. Может быть, вы просто забыли об этом. Как говорил мой знакомый герцог Ларошфуко: «Все жалуются на свою память, но никто не жалуется на свой ум».
- «…на свой разум».
- Вам лучше знать.
- В каком смысле?
- Ведь герцог был вашим дедом.
- Шевалье, вы намекали мне на то, что я был не в колониях. Почему же я, по-вашему, говорю обратное?
- Может быть, вы и были в колониях, но не все два года вашего отсутствия.
- Откуда вам это известно?
- Мне это известно, как родственнику Мари, любовником которой вы были.
- Так, где же я отсутствовал помимо колоний?
- Короткая у вас память, молодой человек. Вы были у меня в имении в Лотарингии, когда, возвращаясь со свидания с племянницей, наткнулись на засаду ее отца. В неравной схватке вы были ранены и получили сильный удар по голове, потеряв сознание. Только мое вмешательство спасло вам жизнь. Вас отнесли ко мне домой, где вы отлежались и потом исчезли. Не дождавшись меня из Парижа.
- Значит, я вам обязан жизнью? Если так, покорно вас благодарю.
- Не стоит благодарностей. Надеюсь, что на моем месте вы поступили бы также. Или я ошибаюсь?
- Мы все иногда ошибаемся. Но я думаю, что вы в данном случае не ошиблись.
- И на этом спасибо. Я вас не осуждаю за связь с моей племянницей, хотя и не являюсь вашим другом. Из-за дуэли с вашим отцом вы посчитали меня своим врагом, но не я нанес подлый удар ему в спину. Это дело ваше и маркиза д'Эффиа. Вероятно, вы, как многие другие, считаете меня и отравителем Мадам Месье. Я не буду вас в этом разубеждать. Я желал неприятностей Генриетте Английской, но я ее не убивал, как и не подсылал к ней отравителей. На вашем представлении двору мне подумалось, что все боятся смерти, и я ее боялся. Но теперь я понял, что она такое и мне стало легче переносить ее близость. Принято считать смерть мертвой, но она живая. Я не оговорился: она живая в том смысле, что никогда не исчезнет, не прекратит свое существование. Я даже стал завидовать мертвым, ведь они никогда не перестанут быть мертвыми. Именно смерть является вечным постоянством.
- Да, вы философ, любезный шевалье. Однако, по моему разумению, смерть тем то и отличается от жизни, что она есть то, чего нет. Когда есть смерть, ничего нет, включая и указанное вами постоянство. В смерти нет постоянства, как нет и ничего другого. Вот этим ничтожением всего она и страшна. Вы же пытаетесь смерть реабилитировать, придавая ей черты жизни. Возьмем меня. Когда есть смерть в отношении меня, тогда меня нет. Единственно чем смерть привлекательна, так это тем, что итак все знают, - она прекращает наши страдания. В этом смысле она есть утешение для страждущего. Иногда человеку очень плохо от сознания своего сознания.
- Возможно, вы правы. Мне смерть кажется благом, что она прекращает свойственное мне желание зла окружающим. Но теперь я меньше всего его желаю, и поэтому не буду чинить препятствий для вашего романа с моей племянницей. Могу даже замолвить словечко за вас моему брату.
- Чем я заслужил такую милость?
- Не в вас дело, а во мне. Я больше стал задумываться над странностями своего скверного характера.
- Вы советуете мне положиться на ваше слово и все забыть?
- Совсем нет. Я не рекомендую вам полагаться на мое слово или слово любого другого придворного. При дворе наивно искать дружбу и товарищескую солидарность. Я просто хочу сказать, что «не так страшен черт, как его малюют».
- Вы ждете от меня шага к примирению?
- Не совсем. Я жду от вас разумного решения. У нас нет причин для ссоры. Вот что я вам хотел сказать. Хорошо будет, если мы не будем давать друг другу повода для вражды. Договорились?
- Я за договоренность о нейтралитете.
- Я тоже. Не смею вас больше задерживать.
- Спешу откланяться.
За показной вежливостью шло прощупывание позиций и интересов сторон. Я отдал должное шевалье. Он далеко не так прост, каким хочет казаться. Естественно, он своим предложением хотел усыпить мою бдительность, чтобы ужалить исподтишка, когда я этого не жду. Сказку про мое спасение шевалье, очевидно, сочинял на ходу: его описание случившегося было «шито белыми нитками». Если бы это было так, то я не оказался бы Шарлем. Следовало быть начеку и ждать, когда Лоррен не сам, а через своих людей будет меня тестировать на бдительность. Вероятно, его стараниями реальный Шарль расплатился с ним своей жизнью и гниет где-нибудь под землей в укромном месте. Все эти соображения были продиктованы здравым смыслом. Но они не помогли мне понять объективного содержания самой беседы и особенно размышления шевалье о бренности жизни и смерти.
Когда я вернулся назад домой, то рассказал Кайрилет и о встрече с Мари, и о беседе с Лорреном, вкользь упомянув об аудиенции у короля. Кайрилет встревожилась из-за моей беседы с шевалье, сделав вид, что не придала значения моей встрече с возлюбленной Шарля.
На следующее утро я встал рано и вышел из спальни в сад. В саду уже прогуливалась Кайрилет, сосредоточенно шагающая из угла в угол буковой аллеи и что-то то ли напевающая, то ли с самой собой разговаривающая. Когда я подкрался к ней поближе, то увидел, что она с
