что я ей сделаю, она невменяемая! Лучше помогите в машину ее отвести.
-Помогу, помогу! Лиза вставая, вставай дочка.
-Марк пришел?- спросила Лиза.
-Да, поедите к Марку! Он вас ждет, поднимайтесь, поднимайтесь!
-Зачем вы ее обманываете доктор?- заплакал Коля. - Она же, как ребенок всему верит.
-Надо так, не влезайте. Пошлите, пошлите, отвезем вас к Марку!
-К Марку?
-Да к Марку, Марку. Вот так, вот так.
Лизу посадили в машину обещая встречу с мертвым Марком и увезли, а Коля стоял и плакал. И страшное чувство зародилось на сердце у старика, такое, что он может, видел свою Лизу последний раз в жизни.
Часть шестая
Мурат
I
Вениамин Яковлевич Короленко пилил ножовкой шкаф напополам, чтобы похоронить соседей Виктора и Лиду Петровых.
Пилилось легко. Острые стальные зубья без усилий справлялись с прессованными опилками.
Шкаф стоял у окна в квартире на седьмом этаже десятиэтажного дома. Когда-то это трехкомнатная квартира в самом центре Грозного принадлежала Короленко летчику гражданской авиации. Квартира и сейчас по ордеру принадлежала Короленка, но больше он в ней не жил, а многочисленные личные вещи за тридцать лет нажитые Короленко с женой оставались в квартире. В подвал их было собой не забрать.
Мебель, ковры, посуда, цветной телевизор- все останется в квартире, новым жальцам. Все светлое и счастливое в Грозном куда-то пропало, оказалось проглоченным войной. Как чуда рыба кит глотала на море корабли, а с ними людей и жизни, война расправлялась с самыми слабыми и теми, кому просто не повезло: боец, у которого кончились патроны или ребенок оставшийся без присмотра. Войне все ровно. Люди все пропадали и пропадали, гибли в ее ненасытном огненном грохочущем чреве.
Кто-то показал на окна Петровых на втором этаже и сказал, и что там прячутся милиционеры из отделения первомайского района. Жахнули в квартиру из гранатомета прямо в спальню, где спали пенсионеры. Пожар потушили, милиционеров не нашли. Обгоревшие почерневшие тела супругов Петровых Короленко с женой долго поливали водой, чтобы остыли, и закрывали носы от тошнотворного запаха от паленой человеческой кожи и тканей.
Кладбища не работали. Да них было просто не добраться. Хоронили прямо во дворе, заворачивая трупы в ковры или в самодельных «гробах» в распиленной мебели напополам.
Для чего и зачем спрашивается стоять и уродоваться с ножовкой, если можно было просто, то, что осталось от друзей соседей завернуть в старый поеденный молью палас? Да, но если убило его Короленко, Виктор распилил бы для него свой шкаф и похоронил своего друга как человека. И поэтому Короленко пилил и пилил этот чертовый шкаф, и рука у пожилого летчика все дрожала сильней, а он все пилил и пилил, не останавливаясь пока вдруг ножовка не застряла где-то посередине. Но Короленко не остановился и все продолжал, дергать и дергать за пластмассовую гладкую ручку ножовки.
Короленко кричал и все дергал и дергал пока с опилками и щепками не вырвал ножовку.
Состарившийся заросший пятидесятилетний Короленко каждое утро шел на грозненский центральный рынок и ходил между рядов, где вместо картошки с морковкой лежало оружие автоматы пистолеты- все, что душа пожелает и на что хватит денег. Сразу рядышком и тир в бывшем мясном павильоне. Выбрал оружие, проверил, заплатил. Короленко хотел купить себе пистолет и пристрелить первого кого встретит на своей улице с оружием в руках. Все ровно кого русского или чеченца, летчику было уже наплевать.
Он переехал в Грозный с Ростова молодым пилотом с женой. Платили в Чечне больше, сразу дали квартиру, дачу. Что не работать и не жить, посадил на участке десять сортов винограда, через пять лет, купил Жигули и в отпуск катался с женой и родившемся маленьким колей по стране. И сколько бы Короленко не колесил по стране, казалось ему, что нет красивей города, чем Грозный. Ну что на Кавказе это уж точно. Парки, площади было их столько как негде на Кавказе. Современные жилые микрорайоны, кинотеатры гастрономы - город мечты в сказочной долине среди гор.
Город мечты и счастья летчика Короленко стоял в руинах и горел в огне. Остроконечные почерневшие стены разрушенных домов как клыки страшной пасти торчали повсюду по Грозному на многие километры и больно вонзались в сердца местных жителей знавших свой любимый город другим. Парки, вспаханные гусеницами танков, как открытые раны зияли на задыхающемся в дыму и пожарах Грозном. Редкие дома и улицы были не превращены в руины. Таким чудом оставшиеся целым уголком в городе дом был Короленко, и летчик хотел пистолет, чтобы убить любого, кто приблизиться к его дому, и защитить хоть кусочек хоть песчинку своего прошлого счастья, даже пусть ему продеться умереть.
Прежде до начала войны Короленко профессионального пилота в прямом смысле умаляли остаться. Обещали, чуть ли ни должность министра гражданской авиации. И Короленко остался.
Сын Короленка, Николай продал квартиру, когда ее еще за нее можно было хоть что-то получить, и с женой и ребенком уехал в Ростов к родне. Николай много раз звал отца на родину в Ростов, но Короленко наивно верил в светлую богатую жизнь, которую обещало каждому кто останется и не сбежит из Чечни.
И теперь, когда полный разгром и гибель Грозного были на лицо, Николай, зная чеченский язык, и имея на руках паспорт, где стояло место рождения город Грозный, ехал на машине за отцом. Блок посты, сотни километров горного серпантина, взрывы и автоматные очереди надо было преодолеть Николаю, чтобы добраться до отца с матерью и потом если повезет приехать всем живым обратно в Россию в Ростов. Если повезет! А пока Короленка продолжил пилить проклятый шкаф, ничего больше он не мог сделать для своих мертвых друзей. Да приезда сына примерно оставался день. Один день на войне!
II
Отряд Садыгава третье сутки пробирался к месту боевой задачи. Шли с наступлением темноты до рассвета. Днем укрывались в лесу или в ущельях. Костров не разводили. Ели консервы, пустые банки закапывали в землю. Воду для чая подогревали на примусе.
Всего в отряде было тридцать бойцов. Собой помимо привычных глазу автоматов «Калашникова» несли два тяжелых станковых пулеметов «ДШК», гранатометы и фугас весом двадцать пять килограмм.
Передвигались цепочкой, во время пути не разговаривали. Прежде чем после дневной стоянки выдвинуться на марш посылали вперед двоих разведчиков.
Отряд был многонационален, и если бы только можно было подкрасться к отряду вовремя стоянки, потребовалось бы с десяток переводчиков, чтобы не запутаться в языках и наречьях.
Было в отряде трое талибов с «лепешками» на головах. Смуглый начисто выбритый филиппинец, один беззубый араб, украинец Валентин. Трое наемников из Прибалтики – холодные худощавые двое молодых мужчин и женщина держались от всех особняком и присматривали друг за другом как родные братья с сестрой. Семья таджиков с Дона - отец с двумя сыновьями. И чеченцы.
Так такого постоянного отряда в том виде, в каком он представлял себя на задание, не было. Был поливой командир Кадыр Садыгин когда-то майор воздушно-десантных войск советских вооруженных сил, с кучкой приближенных чеченцев, выступавших под его командованием ни один десяток раз. Профессиональные военные - в основном младший офицерский состав из разных род войск.
Для выполнения диверсий помимо своих людей Садыгав в обязательном порядке набирал еще совсем не обстрелянных в Чечне профессиональных наемников исламистов и «добровольцев» - особенный контингент людей ехавших на войну в Чечню со всех бывших советских мусульманских республик. Обманутые несчастные бескорыстные люди, отдававшие свои жизни во имя «великой цели». Такие как Зарив и его сыновья, которых умело, вводили в заблуждение и прикрывались как щитом в политики и на войне.
Провала боевых операций пре наличие в отряде не проверенных бойцов Садыгин никогда не боялся.
Основная сила Садыгина преданные боевики в количестве примерно пятнадцати человек без труда справлялись с поставленными задачами, всегда реально сопоставимы с их навыками и возможностями. По другому Садыгин бы просто отказался. Один на батальон в Чечне никто не ходил. К примеру, ставилась задача - обстрелять автоколонну, взять пленных, взорвать мост. Закрывать грудью дзот, гореть живьем, взрывать вместе собой врага могли русские, такие как Зарив и их деды в великой отечественной войне. Садыгин и его люди, олицетворяющие семьдесят процентов всех воющих на стороне боевиков, зарабатывали деньги самым простым и известным способом- убийством. А так как геройства и деньги, вещи не совместимые (трудно я вам скажу потратить заработанное, будучи заживо сгоревшим или разорванным на части) героев среди них не было, и быть не могло по этому и задачи ставились выполнимые.
А брали только прибывших наемников и добровольцев, чтобы проверить пополнение в реальных условиях войны и чтобы элементарно заработать на них деньги. Бросая в первые дни их в самое пекло, те не редко погибали, и платить наемникам особо не приходилось. Ни так если бы они, окапавшись в лесу или засев в горах помимо денег за каждого убитого бойца противника, требовали условленную месячную зарплату (от 3-5 тысяч долларов США в зависимости от места дисклокации).
Помимо всего деньги платились за выполнение диверсий, на которых и специализировались Садыгин и его люди. Даже если операции проваливалась, деньги все ровно платили. Сама попытка совершение диверсии – так сказать заявление о себе огнем считалось успешным выполнением операции. А так как наемники гибли на первом задание, положенные им деньги Садыгин делил между своих людей, тем самым от операции, к операции завоевывая авторитет, сряди и без того преданных ему чеченцев.
Оставшиеся в живых наемники со стороны после выполнения операции окалывались от Садыгина. Бывший майор никому не доверял кроме чеченцев и главное с такой отлаженной системой дела карман самого Садыгина мог всегда пополниться намного больше запланированного, ни настолько, если бы отряд состоял полностью из чеченцев.
Деньги убитых чеченцев передавались их семье вплоть до дальних родственников, в отличие от наемников со стороны, чьи деньги чеченцы, не колеблясь, присваивали себе.
Все в отряде в зависимости от страны разговаривали на родном языке. Чеченцы с чеченцами на чеченском. Талибы друг с другом на афганском, и так далее. Если надо было что-то обсудить по текущей поставленной боевой задачи или просто, что не будь, требовалось в быту приходили на русский. Все сравнительно сносно объяснялись на русском, кто не говорил, все ровно все понимал. Именно русский язык, на войне в Чечне был международным, а ни какой другой.
Приближалось утро, и Отряд Садыгина сошел с горной тропы и укрылся в галереи не глубоких пещер.
Маршрут до места назначения был так распланирован что по окончанию каждого ночного марша (7-8 часов), стоянка
