окном, открытым настежь. Но все равно запах в комнате был настолько резким, что хотелось заткнуть нос.
Немытый, заросший, в грязной одежде, которая, наверное, не снималась долгие недели, Марк лежал тихо, словно знал, что придет его Лиза, и не выступал и не буянил, как часто случалось с ним при жизни.
Он так изменился за годы, что Лиза его не узнала, и поначалу смотрела на него, как на постороннего некрасивого мужчину, состарившегося раньше срока от страшной жизни. Но, зная, кто перед ней, зная Марка другим, бойким, молодым и красивым и теперь видя, что с ним стало, Лизе сделалось невыносимо и захотелось уйти и спрятаться. И она тихо встала в уголке, и если б только могла, забилась бы в него и закрылась руками.
Вслед за Лизой с Колей пришла Савельева и многие другие станичники, мужики и бабы.
Яков ходил по домам знакомых и говорил, что Марк умер, чтобы шли хоронить, что у него нет денег. И в комнату набилось много народу. Лиза пряталась в углу. Перед ней стояла стена из спин, но Лиза, словно глазами тех, кто был впереди, видела мертвого Марка, а он видел ее и с ней разговаривал, как казалось Лизе.
-Пришла все-таки!- раздавался в сердце Лизы голос Марка.
-Пришла, - мысленно отвечала Лиза.
-Не узнаешь?! Что не отвечаешь?! Не узнаешь! А я вот все тебя ждал. Сам не шел.
-Почему? Я ждала. Ведь правда ждала. Всегда ждала.
-Знаю, все знаю. Знаю, что не врешь, что ждала.
-Тогда почему не пришел? Если знал!
-Так не узнала бы.
Все в комнате молчали, пока не заговорила Савельева.
-Умер когда? На вид как будто совсем недавно! Когда, Яков, ты его нашел?
-Я с ним все время был. Он долго умирал, все умереть никак не мог!
-Да что же ты скорую не пошел вызывать?
-Да куды, скорую?! Обделался он. Как можно скорую, если такое. Теперь вот хоронить надо, а денег нет.
- Я, я денег дам, - раздался голос Лизы, и она просила пропустить ее до Якова.
Лизу пропустили. Все начали про себя хвалить и благодарить богатую милосердную сироту, и только как будто мертвец Марк нехорошо поменялся в лице, расстроился. Так показалось Лизе. И она боялась продолжать смотреть на Марка и стала к мертвому спиной, чтобы только не смотреть, чтобы только не видеть, как на нее грустно смотрит Марк. Она хотела, как можно скорей, уйти.
-Я дам, сколько надо, дам,- сказала Лиза.- Вы приходите ко мне.
Народ закрестился.
-Спаси тебя, господи, - сказал Яков
Бабы и мужики стали дотрагиваться до рук Лизы и вразнобой бубнили:
-Благослови господи, благослови.
Но ничего этого Лиза не слышала, тихий шепот Марка раздавался в сердце Лизы и заглушал все вокруг.
Лиза выбежала от Лыковых и что сил бежала домой, но шепот не прекращался. «Откупиться хочешь? За то, что не приходила, теперь деньги предлагаешь?!» - все раздавалось и раздавалось в сердце у Лизы.
IV
Могильщик, так между собой мужики звали Виталия Николаевича Могилева коренного станичника копавшего могилы на городском кладбище на горе.
Народ умирал часто и Могилев жил хорошо. И даже умирай народ реже, Могилев не остался бы без работы и поэтому ходил по станицы гоголем.
Со станичниками отношения имел необыкновенные. Появлялся у кого-нибудь в доме только по ночам и не просто там как дела живы, здоровы, а с морем спиртного и карманами полными денег. Принести за раз семь десять бутылок водки для могильщика было запросто, а дома так вообще водка была, где только это было возможно, даже стояла на окнах вместо цветов. «У нас без этого дела,- говорил могильщик и ребром ладони ударял себя по шеи,- не как нельзя! Но только после работы» Хороший был человек, всем желал долгих лет жизни. С его то занятием! Ездил строго на такси. Страшно не любил ходить как его клиенты и вообще слова про то, что скажи, что ты любишь, и я отвечу, что ты за человек и чем занимаешься, было в самую точку про Могилева. Жил он почти все время один за редким исключением, когда иногда приводил в дом какую-нибудь женщину, которая через несколько дней от него сбегала, и он снова начинал жить один. Тишину любил страшно, и через слово как некоторые говорят, к примеру «короче» говорил: «Тиши будь!»
Например, он говорил: « Мы гроб подняли, а он тяжеленный хоть кричи, но тиши будь, взял и неси» Или вот еще: « В магазин пришел тиши будь. Возьми там ну колбасы курива и тиши будь!»
Так любил тишину, что прейдет до кого-нибудь из станичников, сядет за стол скажет: « Тиши будь»- и может молча так просидеть всю ночь до утра.
И ни то чтобы выгнать, просто попросить уйти ни у кого из станичников язык сказать не поворачивался. Русский человек он суеверен, набожен и особенно в провинции.
Бабки, когда видели могильщика, крестились, мужики снимали шапки. И если честно побаивались, когда он приходил - дурной знак видели в этом суеверные станичники. Никогда могильщик не раздевался, если приходил зимой или осенью так в куртку или в шубе и седел и что самое нехорошее не разувался, и в сапогах сплошь улепленных землей с кладбища входил в дом теплый и светлый от жизни.
Циник могильщик был страшным и не верил ни в приметы, ни в суеверия. И еще имел редкую деловую черту никогда не смешивать роботу с личным. Ну ладно был бы Могилев милиционером или врачом цены бы ему не было с такой-то чертой характера и такими принципами. А здесь же народ смотрел на могильщика боязливо, не одобрял, некоторые так даже крестились когда видели Могилева за работой.
Коренной станичник Могилев хороня друзей, одноклассников, и просто знакомых станичников никогда не проронит ни единого слова. С близкими покойника не поздоровается и на поминки никогда не пойдет. Хоть умрет родной брат не пойдет. Закапывать будет с родной матерью, словом не перемолвится. Необыкновенный был человек редкого порядка и ответственности, что касалась службы, пока всех кого на сегодня запланировано закапать не закапает, к спиртному не притрагивался. Ни грамма во время роботы. Потом, пожалуйста, даже полезно. Перед процессом ни, ни. За это был ценим начальством кладбища, и всегда ставился в пример. Передовик производства. Стахановец непростого и нелегкого могильного ремесла. Один мог могилу выкопать и без нервов кого угодно в нее закапать. Ценили!
И вот когда Марка знавшего детства закапывал, не повел даже глазом. Закапывал ровно и одновременно командовал остальными коллегами как откуда кидать. Уже как лет семь Могилев был бригадиром местного могильного звена по копанию могил. Уважали! Прислушивались! Некому из других могильщиков не светила подобная должность еще лет тридцать по крайней мери как минимум двадцать. Могильщику было сорок пять, и умирать в ближайшие годы он не собирался. Был он здоровый и сильный как стада слонов, хоть и росточка не большого, но твердый верткий и гибкий как хлыст. Такие просто так не умирают! Все остальные могильщики это знали и давно смерились с пожизненным правлением Могилева. Не завидовали, водки и денег и без того на всех с лихвой хватало. Ну что же делать, если на роду написано.
Савельева ему:
-Здравствуй Виталий!
Он бы хоть бровью повел.
Савельеву Могилев уважал за бойкость за казацкую жилку, но как к женщине относился равнодушно. Старше Савельеву на пять лет считал ее старухой. И вообще все женщины страши тридцати, были, по мнению Могилева старыми, до двадцати молодыми. С молодыми Могилев, слава богу, не связывался. Лет так двадцать один, двадцать пять были для Виталия Николаевича в самый раз по нему другими словами. И не важно хромая косая или первая на станице красавица. Красота для могильщика было что-то непонятное. «Баба она и без головы баба,- говорил Могилев,- и без ног и без рук баба. Баба она ни потому баба что у нее руки с ногами или лицо приятное. У мужика вон тоже и ноги и руки и морда, если бритая тоже ничего, а он ведь ни баба. Ни красота главная, а, сколько бабе лет»
Похоронив Марка, Могилев как у него было заведено, на поминки не пошел, а пожаловал уже после и к Савельевой. Пришел сел за стол, достал три бутылки водки, закуску и долго молчал.
Из комнаты пришел Ковалев и подсел к гостю. Савельева нарезала колбасы, разлила спиртное.
-Давайте мужики помянем,- сказала Вера. Вот оно как в жизни. Вроде все было у Марка, только одного не далось, самое главное любви. Может быть, есле бы какая добрая казачка. Ой, да все мы словно от одной матери. Невезучие! Не сложилось, не срослось.
Подняли рюмки и, не чокаясь, выпили.
-Анфиса приходила?- спросил Могилев, был он невеселый, а после слов Савельевой так вообще поник головой.
-Нет, давно не было!
Могилев поднялся.
-Есле придет пусть.… Пусть ко мне зайдет. Не сержусь я больше, простил. Пусть зайдет, передай,- и Могилев ушел. Может он только и приходил, чтобы только узнать про свою Анфису.
Анфиса появилась в доме Савельевой прошлой зимой. Разные бывали и подолгу жили у Веры, но таких как Анфиса еще прежде не было.
Утром что-то около восьми часов Вера заприметила Анфису через окно. Молодая девушка вокруг сугробов на каблуках, в короткой юбке и искуственым полушубке едкого зеленного цвета. Не из местных.
«Ну, стоит и стоит, решила Савельева и пошла на кухню готовить завтрак Ковалеву, чтобы проводить его на работу.
Завтрак был съеден и Ковалев собран и отправлен с богом, а девушка так и продолжала стоять за окном. На дворе снег, мороз. Савельева подождала еще с полчаса, а потом не выдержала и пошла знакомиться.
-Эй, подруга!- окликнула Савельева молодую девушку. Пойдем в дом, недолго тебе в твоем наряде еще продержаться!
-У меня дело. Я здесь не ради удовольствия стою,- бросила незнакомка.
-Ишь, какая! Посмотри дело у нее. А скорою потом тебе вызывать, а у меня телефона нет, в библиотеку бежать.
-Я серьезно,- ответила девушка. Извините. Я здесь человека жду.
-Был бы человек, давно пришел бы! Ладно, и ты меня, а кого ждешь та?
-Сергеем зовут.
-Сергей! Не Калмыков? Какой из себя?
-Высокий, брюнет.
-Ну, Калмыков. Что у тебя к нему?
-Он мне денег должен!
-Денег?! Калмыков?! Да он паразит всему краю должен, он же нигде отродясь не работал. Пошли в дом. Пошли, идем кому говорю!
Делать нечего девушка подчинилась. Вправду сказать так замерзла, что как говорится, зуб на зуб не попадал.
-Проходи, располагайся, вот сейчас чаю с медом!
-Спасибо!
-На здоровья! Как же тебя звать?
-Анфиса!
-Анфиса, красивая имя. Давай скидывай свою фуфайку.
-Это не фуфайка это дубленка!- обиделась Анфиса.
-Извини! Снимай свой заячий тулуп. Ха-ха-ха!- рассмеялась Савельева. Это где таких зайцев ловят и красят?
-Так модно!
-Модно говоришь. Ну-ну я то и смотрю, задница на улице инеем покрылась. Ладно, садись! Вот чай пей, мед ешь, рассказывай? Девка я вижу, ты красивая, но и видно, что без мозгов есле с Сережкой Калмыковым дела имеешь.
-А на нем не написано. Он мне деньги обещал!- ответила Анфиса и в правду сказать девушка яркая: с зелеными глазами и золотистыми волосами до пояса. Русалка.
-А ты что же с парнями за деньги?
-А что за бесплатно? Ищите дурру! Конечно за деньги!
-Это как?
-Известно как! Хочешь, значит плати!
Савельева рот открыла.
-Да так, а как вы они себе думают. Мне одежду покупать, надо? Надо! Есть нужно, нужно! За квартиру платить каждый месяц надо? Надо! Вот пусть и раскошеливается!
-Так ты что же…
-Я не проститутка!- обиделась Анфиса. Но и за
