ЛИЗАВЕТА СИНИЧКИНА

вон, Стрельников.
Саша обиделся:
-Если что, так сразу меня. Я вас всего то на два года младше.
-Подожди, Стрельников, я сейчас не про это.
-Слышал, мелюзга,- рассердился Андрей. – Дай, пусть Озеров говорит.
-Вот опять.
-Говорят, не лезь! Не известно еще, ты ли, в самом деле, разнес то стекло.
-А что же оно само, по-вашему,- еще сильней обиделся Саша. – Меня, вон, отец даже ремнем порол.
-Мало порол, что старших перебиваешь.
-Тоже мне старший,- и Саша, окончательно обидевшись, отошел в сторону и решил, если что, так вообще драться на стороне Марка: «Потом посмотрим, какой маленький», - сердито подумал Саша и, чтобы быть начеку, сжал в карманах брюк худые длинные пальцы в маленькие кулачки, угрожающе растопырив карманы, как казалось Саше.
Петя Озеров  усмехнулся и продолжал:
-Так вот, мне кажется, что будет справедливо и Лизе заслужить это право.
-Правильно!- закричали близнецы Ветровы.
-Если она такая особенная, что ты с ней возишься, пусть докажет,- сказал Петя и хитро улыбнулся Степану.
Степан в ответ положил руку другу на плечо и кивнул, отметив острый ум, словно атаман, похвалив находчивого есаула. 
Марк молчал, понимая, что головастый Озеров его подловил, в очередной раз доказав свою природную смекалку.
- Говори, что молчишь?- сказал Степан. - Трусишь или боишься, что твоя Лизка не справится?
-Что делать?- тяжело спросил Марк.
-Ну, не стекло бить, это точно! Да, Петя?!- и Степан подмигнул другу.
Хитрый и умный Петя Озеров улыбнулся.
Все повеселели, и только самый младший Саша Стрельников нахмурился и тяжело смотрел на товарищей, предчувствуя недоброе.

                                                              II

-Вот так, Лиза. Сможешь?
-Сидеть смирно в надутой камере?
-Да это все пустяки. Ты, главное, не бойся, я буду с тобой. Мы все вместе поплывем. Тебе только надо будет не бояться. Понимаешь, Лиза, если ты хоть раз скажешь плыть обратно к берегу, все пропало.
-Я не боюсь.
-Вот здорово, они то тебя маленькой считают.
-Я не маленькая!
-Я знаю, Лиза, знаю.
Лиза, восьми лет, худенькая, с большими глазами и черной косичкой, бережно заплетенной Федором, смотрела на Марка, как на взрослого. Сама мысль, что мальчики бы ее не взяли, пугала девчушку больше, чем широкий Дон с таким сильным течением, что папа ни разу не выпускал ее из рук, когда они ходили летом купаться. 
Плыть должны были все вместе. Лиза, сидя на надувной камере, а мальчики, окружив камеру, толкать ее вместе с Лизой вперед. Все испытание заключалось в том, чтобы Лиза не испугалась и не попросила плыть обратно к берегу. Петя Озеров был в тот вечер, как никогда, в ударе, было множество и других вариантов: перебежать рельсы перед поездом, прыгнуть на ходу с парома, да хоть залезть на школьную пожарную лестницу, или вот самая высота - Эверест из выдуманного Петей. Перед самым отправлением электрички, когда только что закрылись двери, быстро встать на ступеньку перед закрытыми дверьми и как можно дольше продержаться на поезде.
-Ну, ты хватил!- сказал Андрей. Восемь лет, да  еще и девчонка. Не годится.
-Да, не годится, Петя,- сказал Степан. Здесь надо такое, что бы у нее мочи хватило. Главное, чтобы выдержать  ее сердце на страх.
И тогда родилась идея с Доном, что был в станице под боком и, как железная дорога, манил детвору, словно магнитом. И летом вечером, когда отец Лизы, учитель по трудам, шабашил на другом краю станции, а Марк должен был присматривать за Лизой, бедовая компания мальчишек с девочкой и надутой камерой пришли на пустынный берег, туда, где Дон был самый широкий.
Словно воины перед беспощадным кровопролитным сражением, детвора, раздевшись, долго стояла по колено в воде, смотря на противоположный берег, как на вражескую рать, собиралась с мыслями перед заплывом, который и вправду был, словно боем с непредсказуемым диким и быстрым течением Дона.
Раскалившееся солнце закатывалось где-то на западе и кровавыми красками освещало битву бесстрашной детворы с водной стихией.
Маленький набожный Саша Стрельников перекрестился. Лиза поудобней уселась на камеру.
-Вперед,- скомандовал Степан.
Поплыли.
Маленькими худыми ручонками Саша, самый серьезный, толкал камеру. Близнецы Ветровы шутили. Первые метры выходило неплохо, но потом, чем дальше отплывали от берега, тем больше начинали мешать друг другу и, как следствие, сильней задуманного уставать, семь человек на одну камеру с маленькой девочкой было больше, чем достаточно. Крупный Андрей стал уставать раньше всех и больше держался за камеру, чем помогал, и тем самым замедлял ход, и был на руку течению, помогая ему сильнее выматывать ребят. Словно ведьма, проклятое течение высасывало у мальчиков силы и за каждый преодолеваемый метр брало страшную плату, расправляясь с надеждой, что и в самом деле можно будет бескровно, вот так запросто, покорить вроде бы не такой уж широкий Дон.
Смеялось дикое коварное течение Дона, и если бы только смогли бы все те несчастные, осмелившиеся бросить течению Дона вызов, подняться со дна, они пришли бы на помощь бесстрашной детворе. И еще раз умерли бы за каждого безрассудного участника страшного заплыва. Но они не могли, не могли, они уже умерли, утонули когда-то и были похоронены проклятым течением, и покоились глубоко на дне.
Лизонька дрожала от страха, но смотрела на «взрослого» Марка и стискивала зубы, подражая ему, и терпела, и вместе со всеми смотрела только вперед, на изменивший, предавший ребят берег.
Первый не выдержал Алеша Ветров, отстал и завязал страшный смертельный бой с проклятым течением. Словно цепкими руками, течение хватало и снова и снова оттаскивало Алешу от камеры, так, что у двенадцатилетнего  мальчишки никак не получалось добраться до ребят. Алеша стал тонуть.
-Сережа, -  закричал Алеша брату, а проклятое течение, словно забравшись мальчику на плечи, подминало его под себя, толкая Алешу на дно к  другим утопленникам.
Сергей храбро бросился на помощь к брату и как только отпустил камеру,  словно полетел с высоты в самую пасть проклятому смертоносному течению.
Степан с Петей бросились вслед на выручку братьям Ветровым.  Лишившись главных сил, камера закружилась и выскользнула из рук Марка.  Грузный Андрей, окончательно выбившись из сил, стал хвататься за камеру и тащить ее под воду.
Девочка закричала и упала в воду.
-Лиза,- закричал Марк и, что было сил, бросился к толком не умеющей плавать Лизе.
Лиза, беспомощно хлопая ладошками по воде, стала захлебываться и тонуть.
-Алеша, Алеша,- раздавалось за спиной Марка, но он не слышал. Открыв в себе словно второе дыхание, он несся то к выныривавшей, то скрывавшейся под водой головке Лизы, что казалась, словно поплавком на воде.
-Алеша, Алеша,- кричал Сергей брату, который уже не дышал и где-то был под водой. - Алеша, Алеша,- отказывался верить глазам Сергей и продолжал в отчаянии звать брата.
«Сюда, сюда, ты еще ему сможешь помочь,- словно шептало проклятое  течение и звало за собой в глубину.
Сергей, задыхаясь, без сил нырнул за братом.
И проклятая небом судьба, упиваясь своей силой и коварством,  никогда больше не дала увидеть братьям Ветровым солнечного света, похоронив детей под толщей мутной воды.
Детей так и не нашли, потрясенная станица хоронила закрытые гробы. Учитель по трудам плакал несколько ночей подряд над кроватью с Лизой и окрестил девочку, когда прежде все как-то откладывал. Водил в церковь, все более окружал теплом и заботой. Поначалу сгоряча запретил Марку появляться у них на пороге и в школе следил, чтобы не заговаривали. Но в этом же году осенью у мальчика умер отец,  Федор сам пошел в дом Лыковых и сказал, чтобы Марк приходил, и простил его
После армии Марк ходил в дом учителя по труду, как родной сын, и состарившийся Федор уже никак не мог дождаться, когда Лизе исполнится семнадцать лет, и Марк попросит у него руки дочери. Лизе исполнилось уже восемнадцать, а Марк все тянул, а потом и вовсе в один день перестал ходить.
Федор страшно оскорбился за дочь, за себя и не здоровался, когда встречался с Марком на улице. Но однажды не выдержал, отвел его в сторону.
-Ты что же это, мозги девке пудрил?!-  спрашивал Федор, полный обиды и горечи. Сколько лет порог обивал! Я тебя как сына встречал, и поминай, как звали.
Марк молчал, и слушал старика, опустив голову.
-А ей теперь вон двадцатый год пошел, а она все сидит, все чего-то ждет.  Ни с кем не зналась, не дружила, все в окошко выглядывала. Ладно, сам женился бы! Так нет, пьешь, слоняешься. Чем она тебе не вышла?! Я приданое богатое дам. Мне его в гроб не брать, для нее наживал. Что молчишь?
И тут Марк поднял глаза и с ненавистью смотрел на Лизиного отца. Так, что Федор  отшатнулся, такой боли и злобы были полны глаза Марка.
-Она ради вас за меня не пошла. Отца, говорит, не оставлю. Он, говорит, все, что у меня в жизни есть. И не пошла, не пошла, - Марк оттолкнул Федора и ушел.
А старик еще долго смотрел вслед Марку, мешая в сердце стыд с отцовской радостью.
Через семь лет Федор умер и, умирая, только и мечтал, чтобы вот теперь, когда его не станет, Лиза вышла бы замуж за Марка, и  просил у дочери прощения.
-Прости, Лиза, прости, что был счастью твоему помеха. Не знал, что ты меня так сильно любишь. Виноват я перед тобой. Нельзя так сильно любить родителя своего. Тебе жить, а скверный старик свое отжил. Ноги на том свете буду твоей матери целовать за счастье, что подарила, а в глаза стыдно будет смотреть. Сам вот в счастье купался, а тебя на одиночество обрек.
И, умирая, молил Лизу идти за Марка и быть счастливой. Но Марк больше так и не приходил и после того разговора с Федором пил сильней и ввязывался в драки. Как парус Лермонтова искал в буре покой, и, когда учитель по труду умер, досиживал срок в тюрьме за драку.  А когда пришел и узнал, что отец Лизин умер, казалось, что время безвозвратно потеряно, постаревший, нищий, он постеснялся показаться на пороге у богатой Лизы, продолжавшей в сердце ждать его все эти годы.

                                                            III

Лиза шла с Колей и Яковом, и что-то очень ясное больно кололо сердце. От дома Лизы до Лыковых десять минут ходу. Десять минут, а она за столько лет так и ни разу не выкроила из своего времени эти десять минут, чтобы придти к Марку, и шла только теперь, когда Марка не стало. Лиза знала, что Марк пришел из тюрьмы уже пол года назад. И до тюрьмы у Лизы были годы, чтобы придти. И теперь с каждым шагом, приближающим Лизу к мертвому Марку, на сердце у нее становилось все тяжелей, и ноги отказывались идти. Если раньше Лизе было стыдно и неловко идти к Марку, то теперь было страшно и тяжело. И Лиза все отдала бы, чтобы обменять теперешнюю страшную невыносимую  тяжесть на сердце на прежнюю неловкость и стыд.
Дом Лыковых за церковью достался братьям после родителей. Вокруг дома за забором с десяток яблонь. Много плодов на ветках. Ветви раскидистых яблонь, словно руки, тянулись через забор и предлагали угоститься каждому, кто проходил мимо дома. Словно чтобы не входили во двор, срывали свое яблочко и уходили.
В неубранных комнатах было мрачно. Уют и тепло навсегда покинули дом много лет назад с гибелью ее хозяйки. Тяжело дышать в непроветриваемых  комнатах и хочется поскорей вырваться на воздух.
Покойный Марк лежал в дальней комнате с большим