открытую дверь и не входил.
Лиза испугалась, Коля встал.
Муста поздоровался и как-то сразу взбудоражил старика.
«Вон как! Не иначе, как муж?!- подумал старик.
Ткаченко услышал незнакомый голос и решил, что уже приехали.
-Иди,- вытолкнул Ткаченко одетую Галю из комнаты, а сам спрятался, сжавшись в стену за шифоньером.
Галя шла на полусогнутых ногах, но, увидев Мусту вместо мужа, у несчастной женщины забилась в сердце надежда.
Муста с Галей навсегда уходили из дома Лизы, и по тому, как Галя преобразилась, Лиза верила и знала, что к этой несчастной настрадавшейся женщины, наконец, придет счастье. Богу в уши слова и мысли сиротки. Бог, не судьба, милует.
Судьбоносные гости ушли.
Ткаченко выбрался из своего укрытия и довольный показался на кухне.
Свобода от некрасивой приставучей бабы, полные карманы денег кружили голову Ткаченко. Хотелось праздника, хотелось пировать.
Ткаченко достал из кармана деньги. Много, столько, что Коля чуть не поперхнулся.
Лиза насторожилась.
-А ну-ка давай, дед, в ларек! Покупай столько, сколько только сможешь унести.
Пономарев с разгоревшимися глазами брал деньги и, спотыкаясь, бежал за порог.
Ткаченко проводил старика и жадно смотрел на хозяйку, чистую красивую Лизу. Словно в каком наваждении Ткаченко не спускал своих раскрасневшихся глаз с босых белых Лизиных ног, раздаривающих тепло холодному полу.
Какая-то немыслимая дрожь от шеи до поясницы бежала по всей его спине от вида девичьих босых ног. Розовых нежных кончиков пальчиков, гладкой блестящей кожи, что можно было увидеть, сколько позволяла длинная сорочка, обрывающаяся на белых девичьих икрах. Все скрывавшееся под сорочкой он додумал и так ясно представил, что у него закружилась голова, и к горлу подступил ком, который он еле смог проглотить в пересохшем горле и с покривившимся лицом он потянул к чистой Лизи свои грязные руки…
С каким-то диким любопытством, охватившем его сердце, Ткаченко снова и снова смотрел на весь тот ужас, что вышел на кухни, начиная все сильнее и сильнее дрожать. Он уже уходил, но застыл в дверях с новым неведомым прежде чувством, перехватившим дыхание, запоминал и отлаживал в памяти каждую деталь. Разорванную девичью сорочку, заброшенную куда-то под стол, и уже не кричавшую, как прежде, а только сдавленно, еле слышно вскрикивающую в бреду несчастную Лизу, поруганную и брошенную голою на полу. И запомнив все до мельчайших подробностей, Ткаченко спокойно вышел на свежий прохладный отрезвляющий воздух. И очнулся, вздрогнув, прямо как тогда, с Галей в комнате и, трясясь от страха, бежал с каким-то новым неведомым прежде чувством, теперь после всего, что случилось, засевшим у Ткаченко глубоко в сердце.
XIV
Пережив страшные минуты, истратив все силы, защищая себя, Лиза лежала на полу без сознания.
И горько и больно было тогда смотреть на Лизу, поруганную и придавленную, словно растерзанная белая голубица, с перебитыми крыльями, брошенная умирать на земле, без неба, которого больше не увидеть птице без здоровых крыльев. Так и Лиза с покалеченным сердцем, с миром, который ее предал. И что за сила теперь была нужна, чтобы снова воспарить, чтобы снова поверить в человека.
Коля с полной сумкой спиртного и закуски, счастливый, возвратился в дом Лизаветы.
О, если б только это было возможно, старик пожелал бы свернуть себе шею по дороге и не увидеть, что стало. Сумка выпала из рук старика, и горькая со звоном битого стекла потекла на пол. Коля того как будто и не заметил. В другой раз, наверное, удавился бы, теперь у старика было все, словно в тумане. Спасения не было видно. На мгновенье Лиза показалась Коле, словно неживая. Старику хотелось закричать от отчаянья. Но, слава Богу, вот Лиза сделала движение рукой, так, как будто и в бессознательном состоянии продолжала отбиваться от мучителя, даже тогда, когда он уже бежал.
Коля бросился приводить Лизу в чувства.
Очнувшись, Лиза испугала старика. Лиза сначала смотрела на Колю и, словно во сне, никак не могла понять, где она, что с ней, и когда поняла, что никакого сна нет, съежилась и смотрела на изменивший ее мир, как на предателя, с ненавистью, болью и отвращением. На стулья, столы, потолок, комнату, на Колю, - на весь мир без исключения, на все, что только в нем жило, и из чего он был соткан и сделан.
-Уйдите, уйдите,- закричала Лиза и закрылась руками, словно хотела спрятаться.
-Да что ты, Лиза, дочка,- испугался Коля. Я сейчас, сейчас за Веркой, за бабами схожу.
Коля, было, бросился к дверям, но, испугавшись оставить Лизу наедине с бедой, вернулся. Как-то боязно, страшно стало знавшему жизнь старику. Он нервно ходил по кухне, тяжело передвигая больные ноги.
-Это, Лиза, вставай, дочка, вставай,- просил Коля и плакал, глядя на Лизу. И растирал рвущуюся из сердца боль по щекам. Он боялся оставить Лизу и до самого утра сидел около нее, пока, окончательно не обессилев, не уснул.
Когда Коля проснулся, он не застал Лизу на полу и в отчаянье стал метаться по большому дому и искать ее в комнатах.
Вся иная, переменившаяся, Лиза сидела в спальне в каком-то черном страшном платье до пят, не плакала, не грустила, а как-то по-новому, так, как никогда не видел старик, смотрела на мир глазами растерзанной голубицы с обломанными крыльями. Старик в отчаянии плакал, искал, но никак не мог найти свою прежнюю Лизу.
XV
Лиза прогнала старика и позакрывала на доме все ставни, словно хотела отгородиться от мира, и больше никого к себе не пускала.
Приходили бабы, Савельева. Лиза никого не хотела видеть и через закрытые двери говорила, чтобы все уходили, что ей все надоели. И Карлычу про Лизу не верили. По станице ходили более страшные слухи, занимавшие всех до последнего мужика. Нашли сожженную машину с Беком, искали Орлова. Про Лизу забыли. И старик, трезвый и задумчивый, сидел на «бабе с хлебом» в окружении выпивших мужиков.
Пономарев, потрясенный переменой Лизы, сначала понемногу, а потом и вовсе перестал напиваться. Ходил по нескольку раз на день к Лизе, и все безрезультатно, просил, чтобы открыла старику.
«Ты бы, что ли, выпил, Карлыч?» - предлагали мужики мучавшемуся Коле. «Не буду,- отвечал нахмурившийся старик. - Напьюсь, потребуется помощь. Не буду, отстаньте!» И Коля шел за яблоками для Лизы.
Самые сладкие яблоки в станции были в большом дворе Лыковых.
Семен Алексеевич Лыков всю жизнь проработал в плодопитомнике и когда-то принес домой несколько саженцев деревцев и посадил вокруг дома.
Перед всеми Семен Алексеевич был в долгу: перед сладким душистым плодом и за жену красавицу Лиду, и за достаток в доме.
Познакомился с будущей женой под яблонькой осенью на сборке. Первый раз поцеловались вокруг яблонь за стеной из ящиков. Только что сыновья родились в роддоме. Ну, все равно в станице шутили. «Кто в капусте детишек находит, а Семен с Лидой своих в яблоках заделали» И вправду, много яблочки семье Лыковых дали: дом построили, машину купили.
-Сегодня поедем. Налились яблочки. Вот-вот собирать станут,- сказал Семен жене однажды по осени. Пойду, мешки приготовлю.
Раньше Семен всегда сам ездил в сад за яблоками. Днем, перед тем, как собираться, ставил сторожу магарыч - литр водки и спокойно набивал полный багажник в салон Москвича, а утром вез яблочки с женой на рынок.
С перестройкой перестроились и сады. Вместо сторожей пенсионеров набрали молодых вооруженных охранников. А Семен Алексеевич, где брать деньги, кроме, как не из сада, так и не научился. Да и поздно было уже учиться в пятьдесят лет. Старший сын Яков в армии, младший Марк в четвертый класс пошел. А денег…
-Денег нет, нет и все тут,- говорил новый хозяин сада. – И вообще, Семен Алексеевич, вам на пенсию уже пора!
-Да как же на пенсию?! Десять лет еще!- округлил глаза Семен.
У вас стажа тридцать с лишним лет. Побойтесь бога, куда еще! Не обижайтесь, Семен Алексеевич, на следующий год будем сокращать. Старый вы уже по яблоням лазить.
-Тогда бы хоть в сторожа,- попросил Семен.
-Прошли те времена, родной вы наш Семен Алексеевич. Куда вам! Кто вам, старику, лицензию даст. Не выдумывайте, вы старый, идите домой. У вас, я слышал, прекрасный сад. Натаскали!
-Я заработал,- затрясся Семен. Я каждое деревцо знаю в саду. Я тридцать лет в саду. А вы, вы…
-Ну, договаривайте, договаривайте.
-На все готовое, на все готовое! Народ горбатился, а вы бизнесмены, кооператоры. Захапали за копейки и…
-Продолжайте, продолжайте
Семен еле себя сдерживал перед новым и молодым хозяином сада, годившегося ему в сыновья.
-Молокосос!
Новый хозяин сада ухмыльнулся:
-Сами напишете заявление или на старости лет по статье загремим.
-Напишу, подавитесь,- выкрикнул Семен Алексеевич и ушел из сада, который сам когда-то разбивал. Но не забыл тайных дорожек - как откуда зайти в сад, чтобы остаться незамеченным, и каждую осень нырял в родной сад, который знал, как свои пять пальцев.
Уложили младшенького Марка спать, обождали, сколько было нужно, и на старом Москвиче Лыковы поехали в сад.
Лида, крепкая, сильная баба, но несмелая, из пугливых, сидела, как на иголках, и шарахалась от теней на дороге, отбрасываемых деревьями.
Каждый раз Лида не хотела, но вынуждена была ехать. Состарившемуся Семену все тяжелей и тяжелей становилось таскать мешки до машины из сада. Машину надо было оставлять в трехстах метрах и идти до клеток с яблонями пешком. А ближе Семен подъезжать боялся, вдруг услышат. «Лучше перестраховаться, чем потом глазами моргать,- говорил Семен. – Не хватало на старости лет, еще в воры запишут».
Приехали на место Лыковы ближе к утру, но когда еще не успело рассвести, часам к пяти. Специально так рассчитав. Как оно, самый крепкий сон ближе к утру, на это и уповали. Съехали с дороги, закрыли машину и пришли с мешками в сад.
Ночь ближе к рассвету голубела и становилась прозрачной. Тишина, листок на ветке не шелохнется. Яблоньки, как молодые красавицы невесты, стоят, так и в руки просятся, любую выбирай, не прогадаешь. Благодать. Уродились яблочки на славу. Семен аж прослезился и долго стоял, любуясь богатым урожаем.
Стали рвать и бережно складывать яблочки в мешки.
Никак не мог нарадоваться Семен, дышал над каждым сорванным яблочком, словно над золотою монетой и, как бедняк может долго не тратить золотой и любоваться своим сокровищем, приговаривал: « Грех не есть такое яблочко».
И Лида радовалась, заражаясь счастьем от мужа. Вот так и променяли осторожность на мимолетное воровское счастье. А судьбе только на руку.
Вдалеке раздался выстрел. Палили для острастки, вроде бы в воздух.
-Господи,- закричала Лида, бросила мешок и бежать из сада.
-Дура, вернись,- гневно закричал Семен на жену, взваливая свой мешок на спину. – Вернись, мешок возьми. Ишь, деньгами швыряться! Вернись, кому говорят.
Лида бросилась обратно за брошенными яблоками.
Раздались еще выстрелы, уже совсем близко, и Лида, словно споткнувшись, повалилась на землю.
-Вот курица! Ну, вставай, вставай, нашла время
