буквально-то мигом попросту навеки так разом вот лишить.
Раз ничто подобное никак и не могло во всем том дальнейшем как есть еще действительно же предстать именно в виде доподлинно реальной картины всякого того до чего благодатного и на редкость исключительно отрадного развития всего того человечества, как единого целого.
Да и вообще все книжные теории могут породить одну лишь весьма этак остро звенящую в ушах пустоту, а потому и совершенно не могло какое-либо их применение и вправду оказаться самой доподлинно настоящей и вполне достойной предтечей гораздо лучшего грядущего миропорядка.
Однако грубая убедительность общественно признанной глупости всегдашне состоит именно из столь огромного множества мелких шажков центральной тоталитарной власти, что в конечном своем итоге и становиться почти именно что безвозвратным путем в трясину идеологически половозрелого маразма.
Причем те, кто всем тем донельзя беспечным массам туда наиболее первыми дорогу прокладывал, были весьма безнадежно уж чисто житейски искренни во всем своем поистине чудовищном самоослеплении всеми-то теми будто бы разве что грядущими вселенскими благами, которые они и вправду на деле хотели явственно подарить всем тем еще народам земли.
И это именно из-за той самой глубочайшей же искренности им и впрямь удалось не мытьем так катанием явно ведь заразить людские толпы идеями, как бы это им значится взять все то черное зло да буквально-то в единый миг раз и навсегда его полностью извести.
А между тем сам душевный настрой всех этих почти и впрямь бестелесно худых и хмурых зачинателей революции был как есть, словно у тех же узников, что вдруг сколь внезапно разом так вырвались из темного подземелья на столь ими издавна вожделенную и долгожданную свободу.
И это как раз им и довелось в качестве заклятого врага всего общественного спокойствия, а также заодно и сущего так явного равнодушия праздных обывателей к большим и светлым свершениям, уж как-никак, а на деле включиться во всю ту необычайно активную борьбу, сыпя и сыпя пустозвонными словами.
И ведь никто из представителей интеллигенции тогда вот вовсе никак не помешал до чего беспрепятственно распространять хулу о сущей безрадостности серой нынешней (еще дореволюционной) обыденности, как можно подалее, шире и раздольнее.
И это как раз-таки всяким «маститым реформаторам» и довелось сеять же семена всех тех сплошь наскоро надуманных в угаре винных паров и спертого воздуха чисто анархических идей.
Причем все те безнадежно же мечтательные радетели грядущих несметных благ были и впрямь донельзя расхристанны и разношерстны во всей своей, пожалуй, что именно как есть чисто скоморошьей красе.
Ну, а также и сколь без конца и края были они весьма ведь взбаламошенно чертовски разнообразны во всей своей довольно-то многоплановой цветовой гамме.
Причем в том самом чисто российском нисколько не черновом варианте событий все те былые тени французской революции только лишь поболее весьма вот основательнее разом сгустились…
Все-таки якобинцы, при всем своем моральном уродстве и безнадежно фанатичном изуверстве, желали одного лишь очищения, света вместо вековой тьмы, а вовсе-то совсем не разрушения всех до единого устоев всего того совсем уж разве что ненароком единовременно с ними существовавшего общества.
Ну, а большевики смотрели на весь окружающий их мир в некотором смысле, совершенно ведь полностью до чего и впрямь безупречно во всем полностью явно иначе.
Поскольку, им как есть еще только и надо было все, то прежнее полностью считай в единый миг раз и навсегда сколь безоговорочно полностью сокрушить.
Деникин в его книге «Очерки русской смуты» пишет об этом так:
«Этот упрощенный большевизм - с типичными чертами русского бунта - проводить было тем легче, что он отрешился от всяких сдерживающих моральных начал, поставив целью первоначальной своей деятельности одно чистое разрушение, не останавливаясь при этом перед угрозой военного разгрома и разорения страны».
И главное все это лишь оттого, что, они себя на место Господа Бога вовсе ведь не единожды тогда разом прямиком и поставили, поскольку Его по их на редкость передовым представлениям никогда и не существовало в той еще до чего самой так чисто вот изначальной природе вещей.
Ну, а более ранние пташки «народной воли» были во всей основной своей массе явными сторонниками деизма - учения считавшего, что Бог - Он, конечно, есть, да только никак не вмешивается Он в управление этим миром, а сидит уж тот сколь недалекий создатель всего сущего где-либо в сторонке, попросту на завалинке.
Ну, а что касаемо тех, кто стал на путь отъявленного обличения рабского и господского быта, который между тем так и покрылся копотью из-за вовсе вот совсем незапамятного от глубины веков фактически, считай, что чисто всегдашнего своего существования…
То уж как-никак, а эти люди были со всею отчаянной целеустремленностью разом вполне вот готовы весьма беззастенчиво драться за свою голую правду уничтожая при этом сами основы всего того минувшего, а не только преобразуя его несколько так значит сколь явно совсем уж по своему.
И главное буквально всем им была свойственна святая вера в блаженное бытие, полностью же заранее до чего еще надежно гарантированное абсолютно каждому после славной победы их бравых идей…
Ну, разве что исключая, быть может, лишь кроме тех отпетых кровопийц и подлых душителей свободы.
И совсем это никак не в ту потустороннюю и загробную светлую жизнь они ведь сколь еще немедля совсем этак беспечно всею душою разом уверовали…
Нет, уж в ней они полностью так окончательно раз и навсегда совершенно разуверились.
Вовсе и близко совсем не осталось в них веры в чудесное бытие, что в том самом навеки былом и ушедшем более чем сладострастно и было им всем некогда как есть до чего всерьез явно же наобещано сладкоречивым поповским речитативом.
Поскольку теперича им всем был нужен один лишь тот ее вполне земной, как есть чисто уж «по воде вилами писаный» аналог.
Ну, а во имя самого последовательного затем воплощения в жизнь данного великого всеобщего блага всего-то только и надо было буквально все полностью заново перекроить, безусловно, так сходу переделав все в этом мире разве что лишь всецело по-своему, ну а затем и великое счастье само к нам тогда всенепременно нагрянет.
Ну а сколь своевременному и насущному его приходу в наш век образования и культуры, безусловно, уж разве что только вот явно препятствует одно ведь засилье стародавнего рабства и замшелого варварства всевозможных унижений и лакейского лизоблюдства.
ДА только как бы, не так!
И дело тут было совсем не в самом по себе атеизме, как таковом, а именно в чьей-либо абсолютно слепой убежденности, что весь этот мир скроен очень даже неказисто и плохо, а потому его и надо бы на самую скорую руку полностью всеми силами совсем незамедлительно разом вполне еще переиначить.
В абсолютной и впрямь-то на редкость до чего совсем никак незатейливой схожести именно с тем, как то ему и самому явно затем всецело пойдет, безусловно, на одну разве что самую великую пользу.
А между тем никак нельзя было бы это, собственно, окрестить хоть сколько-то иначе, нежели чем и впрямь чисто так вовсе совсем пустоголовым и совсем на редкость пространно суровым мудрствованием.
А все потому, что в чем-либо подобном и близко ведь никогда не было хоть сколько-то поболее истинно настоящего здравого смысла, нежели чем в любой народной сказке с тем самым на редкость бесподобно счастливым концом.
И уж главном тут будет именно то что, во всех непосредственно назревших книжных реалиях все было на редкость просто и ясно, как впрочем, и то немыслимо радикальное и скоротечное лечение мигрени, путем безоговорочного усекновения чьей-либо еще изначально непутевой головы.
А между тем именно подобными делами всякая революция, собственно, и занимается, причем с самым что ни на есть небывалым размахом, до чего судорожно при всем том отчаянно благословляя и боготворя всех своих ничтожных вождей, так как это они и наделили ее подобным великим, можно даже сказать эпохально же суверенным правом.
Хотя что, правда, то, правда, жизнь, она сколь весьма этак неизменно тяжка под сущим гнетом до чего только не в меру зловредных народных эксплуататоров!
Да, так оно и есть, а потому и, говоря, обо всем том более чем откровенно а, кстати, и безо всякого никому ненужного пафоса, капиталистическое, а некогда ранее феодальное угнетение действительно во всем являло собой дикий мрак, да и вообще имело же образ самого явного врага буквально-то всякого духовного прогресса.
Однако надо бы как-либо намекнуть и на то, что крайне жестокое подавление воли и закабаление человека человеком столь всевластною рукой и до того невообразимо же давно пришло со всем исподним в человеческой натуре в те истинно незыблемые, можно сказать, закостенелые формы, что какие-либо существенные изменения тому и близко не предвидятся.
И можно и о том, в сущности, разом как есть еще, собственно, сходу так высказаться, что попросту и впрямь именно сжилось оно с нами… словно те кандалы, что некогда ведь влитую срастались с несчастными узниками старинных подземелий.
И от всего этого никаким необычайно суровым насилием было и близко-то вовсе ни в жизнь совсем вот никак попросту не избавиться!
А также вполне еще следует же держать строго в уме, что всякое, то или иное чисто внешнее, лютое и вызывающее сильнейшее чувственное отторжение недобро закабаления одних людей другими, безусловно-то никак не проистекает от самой сути чисто животного происхождения человека.
Института рабства, в самом доподлинно его теперешнем понимании некогда, в том до чего отдаленном от нас первобытном прошлом явно и не существовало даже в помине.
Жестокая эксплуатация человека человеком – это сколь явное суровое новообретение современной зрелой цивилизации, а потому ничто подобное попросту и близко вовсе-то не являлось вполне же естественным и первородным олицетворением того самого первоначального человека-зверя.
И это разве что со всеми теми наиболее животными проявлениями всей той весьма многоликой человеческой сущности можно и нужно бороться при помощи и вправду так самого сурового и беспощадного насилия.
А вот с сущими огрехами недостаточной цивилизованности нужно бы разбираться медленно и культурно, а главное, очень ведь даже предельно во всем крайне так осторожно.
Причем всякое гиблое угнетение, и вовсе не только в его современной интерпретации, - это куда вернее явный продукт самой конкретной надстройки над всею той еще до чего только примитивной и убогой дикостью.
Ну, а как раз, потому это и есть, до самого конца наиболее естественное следствие иерархически довольно во многом на редкость весьма же многослойно обустроенного цивилизованного бытия.
А из всего того вполне однозначно само собой разом и следует, что это – всего-то навсего наиболее темная сторона общечеловеческой культурной действительности.
Ну, а потому и представляет оно из себя явный же шлак всего того возвышенного величия, каковое можно подчас
