На скрижали моего сердца

подтверждённые документально, ими можно считать мифы и легенды аборигенов, по простоте своей бедуинской воспринявших всё как некую битву между некими всесильными всемогущими цивилизациями.

                                                        ***
  Испившие амброзии погружаются в беспробудный сон…
   
                                                          28
                       
                       Я разглядел ее надменный лик
                                               Сквозь золото закатного холста.
                                               Она была прозрачна и чиста.
                                               Все ярче разгораясь в каждый миг.
                                               С приходом тьмы ее янтарный свет
                                               Ударил мне в глаза, как никогда:
                                               Воистину, вечерняя звезда
                                               Способна быть навязчивой, как бред.

                                                 Она чертила в воздухе сады,
                                                 Дворцы и башни, горы и моря
                                                 Миров, которым с детства верен я,
                                                 Повсюду различая их следы.
                                                 В ту ночь я понял, что ее лучом
                                                 Издалека привет мне слал мой дом.


                                                Предметы старины хранят налет
                                                Неуловимой сущности - она
                                                Бесплотна, как эфир, но включена
                                                В незыблемый космический расчет.
                                                То символ непрерывности, для нас
                                                Почти непостижимой, тайный код
                                                К тем замкнутым пространствам, где живет
                                                Минувшее, сокрытое от глаз.

                                                Я верю в это, глядя, как закат
                                                Старинных ферм расцвечивает мох
                                                И пробуждает призраки эпох,
                                                Что вовсе не мертвы, а только спят.
                                                Тогда я понимаю, как близка
                                                Та цитадель, чьи стороны - века.1


                                                           29
 
  - Как жестоки строки! Не поверю, что авторство принадлежит простому человеку.
  - Не так уж он был и прост.
  - Да?
  - Да; и кончина была весьма странна.
  - Нашли виновных?
  - Попробуй, найди шёпот высохших струн  среди онемевшего сна…
 
                                                           30

  Слёзы из глаз Аннушки текли в три ручья.
  Она стояла, приложив ладони к раскрасневшемуся лицу, громко всхлипывая. Плечи мелко вздрагивали. Состояние Аннушки приближалось к истерике.
  Знать бы, что делать, чем помочь. А так совершенно беспомощен. Внутренний голос молчит; я понимаю, нужно какое-то время, чтобы она побыла наедине с собой, с тем чувством, ввергшим её в слёзы. Причина такого поведения моей внезапной пассии завела меня в тупик.
  Проанализировав ситуацию последних минут, не усмотрел ни в словах, ни в поступках ничего криминального, говоря специфическим языком.
  И всё же. Быть безучастным свидетелем происходящего протестовало моё внутреннее «Я». Ведь никакая я не бесчувственная машина, лишенная эмоций. И решил следовать интуиции. Тем более, что что-то всё-таки пришло на ум.
  Изменив позу, слегка подался вперёд, немного дурашливым голосом нараспев произнёс:
  - Аннушка, Аннушка, выгляни в окошко – дам тебе горошка!
  Ёкарный бабай, подействовало!
1 Говард Ф. Лавкрафт «Гриба с Юггота».
  Аннушка чуть-чуть раздвинула пальцы. Заплаканными глазами посмотрела на меня (что-то острое кольнуло меня в самое сердце: было в её взгляде что-то отчуждённое, далёкое, как безмерная синь зимнего неба) и произнесла, не убирая ладони, слышно по голосу, с улыбкой:
  - В самом деле?
  - Не сойти мне с этого места!
  - В самом деле, дашь горошка?!
  - Больше! – задорно почти кричу её в ответ.
  Наконец, она вытерла лицо ладонями, раскраснелось лицо, глаза почти высохли, но в них сквозит отголосок безжизненных ледяных пространств, улыбается и шмыгает носом.
  - Что-то я расчувствовалась без меры, - сказала она просто, будто ничего не произошло, набрала полную грудь воздуха и резко выдохнула ртом, издав звонкий звук «ха!», и пояснила: - Привожу себя в равновесие по системе йогов.        
  - Бывает, - отвечаю уклончиво, всё ещё не определившись, каким курсом идти, с женщинами нужно ухо держать востро: им хорошо – плохо и плохо – не хорошо.
  Аннушка полностью успокоилась.
  Посветлели глаза, румянец сошёл с ланит, и в самом образе девушки проскользнула та непринуждённая раскованность и простота, свойственная уверенным в себе натурам. Весь её вид говорил о том, что она готова к откровениям.
  - Я объясню, ты только не перебивай, - голос Аннушки снова дрогнул. – Жемчужиной меня ласково называла мама…
  «Ах, вот оно что!» - подумал я и невольно при этом пошевелил губами. Аннушка отреагировала мгновенно и решительным жестом руки остановила меня.
  - Я же просила, Аркадий!.. – сколько укоризны послышалось в её голосе.
  Смешно и неожиданно у меня клацнули зубы. Этот звук вывел Жемчужину на время из образа серьёзной дамы – раздался короткий смех. Но следом собралась или старалась соответствовать образу.
  - Жемчужиной меня называла мама. Как и наш областной центр Истринск называют жемчужиной Подмосковья. Схватив на руки, счастливая и весёлая, она радостно говорила, что я её единственная и любимая жемчужина. Жемчужина! Никогда не спрашивала маму, почему так говорила, но мне самой нравилось. Со временем и остальные при встрече стали обращаться ко мне не по имени, а – Жемчужина. И до сих пор все в посёлке при встрече не обращаются Аня…
  - … а говорят Жемчужина.
  Аннушка притворно хлопнула ладошкой по моему плечу.
  - Воспитывала меня бабушка. Родители расстались, едва мне исполнилось семь. Папа создал другую семью. Мама вскоре вышла замуж за одноклассника. Позже, во время своих редких посещений, объяснила, мол, он, этот одноклассник, первая школьная любовь. Живут они в Африке; он – учёный.
  - Что ж, понятно, что ничего не понятно, - очередная глупость срывается с моих уст.
  Жемчужина вопросительно посмотрела, широко раскрыв изумительной красоты синие глаза с зелёными прожилками.
  Развожу руками, без слов оправданий. Понимай, дескать, как хочешь. Она молчит; я безмолвствую. Сохраняем ту же диспозицию. Возникшую затянувшуюся паузу, как в музыкальном произведении, нужно срочно прекращать.
  - Тогда в чём причина слёз?
  Жемчужина села ко мне на колени. Уткнулась лицом в плечо.
  - В том, то ты так непринуждённо произнёс моё второе имя, просто, как мама… - она нервно сглотнула; чувствовалось, может снова пролиться нешуточный дождь слёз. – Что  и вызвало импульсивную реакцию.
  Волосы цвета спелой ржи, пахнущие луговыми цветами, гладил осторожно, едва касаясь ладонью. Переводил взгляд с одного завитка на другой, тёрся лицом, вдыхал аромат и, внезапно нашёл разгадку мучившего меня подспудно сомнения. В мочках Жемчужины красовались маленькие, величиной с горошину, камешки. Тёмно-коричневые, глубокого тона, они не отражали свет и не блестели.
  Жемчужина перехватила мой взгляд и спросила, придав голосу те неповторимо-волнующие нотки, заставляющие учащённо биться мужские, привычные ко всяким каверзам на фронте любви сердца, что это я так пристально рассматриваю. Отвечаю, мол, интересные камушки в серьгах. «Камушки? – взлетели вверх бровки Жемчужины, и тотчас последовал заразительный смех. – Бог с тобой, Аркадий! Никакие это не камушки, - это родинки. Отличительный родовой знак. Передаётся исключительно по женской линии. Такие же, как выразился, камушки есть у мамы и бабушки. Большинство, не один ты, покупались, думая, что это драгоценности». «Ро-одинки, - говорю протяжно, - очень интересно!» Не испрашивая разрешения, взял большим и указательным пальцем правую мочку и слегка помассировал. Родинка по плотности выделялась. «Родинки, значит, - говорю задумчиво, - а выглядят как камушки…»
  Аннушка состроила кислую мину, мол, хватит уделять внимание не тому, чему нужно, покрутила головой и произнесла решительно, как командир, отдающий приказы новобранцам:
  - Какие у нас на сегодня планы?
  - Планы? – переспрашиваю.
  Она щёлкнула по кончику носа.
  - Что ты как попка повторяешь! – шутливо сказала она. – Да, планы. Ты расслышал, я говорю чётко и отчётливо. – И снова попыталась щёлкнуть по носу.
  Предпринял вялую попытку уклониться.
  - Лично я свободен, - произношу и осекаюсь, вспомнив, что сегодня на исходе третий день и должен вернуться Костик; но уловного сигнала от него не поступило, полагаю, он задерживается по своим делам. Поэтому бодро закончил: - Свободен ближайшие тридцать дней!
  Аннушка выпрямилась, не вставая с колен.
 - А дальше, что, жизнь кончается? – и снова сквозит во взгляде та неприятно-ледяная пустота безжизненных снежных просторов под вымерзшими светло-голубыми небесами.
  Со стороны взглянуть на нас – мизансцена, безусловно, шикарная. Мо мандибула отвисла; бровки Анечки буковкой «V» и тишина. Так и подмывает сказать та ещё, но звуки с улицы льются рекой…
  - Да, нет, конечно же, - собираюсь с разбежавшимися мыслями; отвечаю медленно, с расстановкой: - Отпуск кончается через месяц. А так как я человек в сих местах пришлый, то уеду назад в Якутию, туда, где олень ходит замшевый, утопая в снегу.              
  После моей пылкой тирады Аня встала с колен, отошла к окну, опёрлась бёдрами на подоконник, и минуту смотрела меня, покачивая торсом. Сканировала своим электронно-женским изучающим взглядом с пор, густо усеявших эпидермис, вплоть до костно-мышечного строения тела.
  Закончив углублённо-поверхностный осмотр, прокрутив в голове, заставив работать почти на износ нейронные и прочие связи в экстремальном темпе, заключила, серьёзно или, шутя, шут поймёшь:
   - Как-то ты мало, Аркашенька, похож коренного северянина…
  Кашель, нешуточный, сотряс меня, когда услышал подобное.
  - Мало того, что мыслишь штампами, ты и воспитана на устоявшихся заблуждениях, что северяне сплошь раскосы, смуглы и черноволосы, - во мне прорезалась преподавательская жилка; говорю и отслеживаю её реакцию. – Неужели ты полагаешь, наивно или как-то ещё, европеоид, приехавший на север моментально мимикрирует под аборигена?  
  - Нет, действительно, юмор и ты несовместимы, - серьёзно произнесла
Аня.
  - Зато сарказм – очень, - чуть ли не огрызнулся, как пёс в ответ на удар палкой, и замялся, думая, что это ты, Аркадий свет Станиславович, дуришь, ей богу…
  Хорошо, Аня не заметила мой выпад или тактично обошла острую грань.
  И снова внутренний барометр подсказал, что с погодой в доме не всё в ажуре. Паровоз пригнали в тупик. По правилам жанра, пришла Аннушкина очередь блеснуть импровизацией.
  - Мы так и не определились с планами на сегодня.
  - Предлагаю внести небольшую коррекцию, - притягиваю Жемчужину к себе (что поделать, из неё импровизатор, как из скрипки скальпель), обняв за талию левой рукой, правой, взявшись за пояс, завязанный бантом, и тяну, распуская, сей неприхотливо-мудрёный гордиев узел.
  Глаза Аннушки, прекрасные сине-зелёные глаза, широко распахнулись…
  Было бы мне чертовски плохо, не держи себя в руках. Что получалось крайне трудно.
  - Пришла пора, сударыня,- придаю голосу чарующе-обворожительные,