На скрижали моего сердца

отклонениями.
  Что в тот момент подействовало на меня сильнее, песня, или то, что Аня, первая детская симпатия, бесследно для меня пропала, разобраться не мог. Эмоциям нужен был выход, и они его нашли.
  Наплакавшись и успокоившись, вернулся домой. Лёг спать на веранде, никого из родных не побеспокоив.

  Аня выслушала внимательно мою исповедь.
  - Получается, вы больше никогда не встретились? – спросила она.
  - Нет, - помолчав, ответил я. – Не встретились.
  - Жаль, - сказала Аня, - с другой стороны, с Судьбой не поспоришь.
  - Ну, да, - говорю, - только, Анечка, понимаешь, как услышу эту песню, то здесь, - положил руку на сердце, - сразу…
  Аня вскочила со стула.
  - Погоди, пожалуйста, Аркаша, - помахала она рукой, - погоди…
  Она выскользнула из зала. Вернулась с небольшим проигрывателем DVD-дисков. Включила, поставила диск. Послышались первые аккорды знакомой мелодии. В груди тотчас ёкнуло, острая боль расколола затылок.
  - Это и моя любимая песня, - призналась Аня. – Мне её часто пел папа, ставил пластинку. Брал меня на руки и пел, кружась со мной по комнате.
  Аня расплакалась.
  Мы танцевали под песню и подпевали, каждый как мог в силу своих природно-одарённых данных. Но громче всего, не обращая внимания на поздний час и душащие обеих слёзы, горланили припев:

                                     Аннушка, Аннушка, вот уже настала,
                                            Аннушка, Аннушка, новая весна.
                                            Аннушка, Аннушка, если бы ты знала,
                                            Аннушка, Аннушка, как ты мне нужна…

                                                            ***

  - Я не верю, что наша встреча была случайна, - прошептала Аня, когда мы легли спать, затем взяла мою руку и положила себе на грудь. – Она была записана здесь, на скрижали моего сердца.

                                                       24

  И снова быстрый бег метаморфоз.
  И снова глухая тишина, подёрнутая мраком и густым пепельно-серым туманом. Он гнетёт, давит, душит. Спазмы сковывают крепкой хваткой горло. Воздух ни вдохнуть, ни выдохнуть. Перед глазами пёстро-радужный занавес, колышущийся от лёгкого дуновения неощущаемого ветерка. «Упокой, Господи, душу рабы твоея…»
  Из тумана выплывают лица. Они похожи одно на другое. Скорбь в глазах; искривлён в тихом плаче рот; морщинами исполосованы чело и ланиты. Резец ваятеля Горе безжалостен к усопшим и живым. «Покойся в мире, раба Божия…» В воздухе, пронизанном миллиардами мельчайших капелек влаги, оседающих прозрачными бусинами на ворсинках одежды и волосах, густо до одури пахнет сырой землёй, раскисшей от изобилующей дождевой влаги. В воздухе перемешались и растворились все запахи: отчётливо ощущается горьковато-пряный дым кадило и тонкий аромат ладана. Всё остальное исчезло. Слышится людская речь. Шёпотом, утирая слёзы, душащие сердце, кто-то жалуется на жизнь, на то, как она несправедлива, что с человеческой точки зрения уйти, хотя бы и в лучший мир в таком молодом возрасте, это жестоко и цинично. В разговор вступает стоящий рядом, также скрытый туманом. Он аккуратно подбирает слова, вопрошает, подавляя эмоции, рвущиеся наружу, где и кто когда-нибудь наблюдал эту так называемую справедливость. Повсюду цинизм и жестокость в разных вариациях и проявлениях. Даже наедине с собой не открываешься полностью, боясь быть застигнутым врасплох случайным свидетелем, проявляя человеколюбие.
  С ним соглашаются другие голоса: более хриплые, с сипом и покашливанием, более молодые, полные жизненной силы и энтузиазма, менее насыщенные интонационно, будто скорбь стала для их обладателей повседневным делом, менее ярких, лишённых фейерверка эмоций, поражающих воображение красотой агрессии импульсивного мировосприятия.
  Серые тона одежд; серый смесь мыслей; серый безвкусный коктейль жизни.

  И снова ряд метаморфоз.
  Откуда доносится глухой барабанный бой? Где-то идёт строевая подготовка? Солдаты на плацу под присмотром старшин усердно чеканят шаг, впечатывая в плац подошвы сапог?
  Нет… Звук окружает со всех сторон. Давит на слух, рвёт ушные перепонки. Пока не наступила полная глухота – эй, вы, слышите там! – прекратите! Прекратите это немедленно!..
  И снова очередная метаморфоза.
  Скованная рука берёт непослушными пальцами горсть сырой земли и бросает в брешь в земле, в бездонную пропасть, куда уходят навсегда с билетом в один конец.
  Глухой стук достигает до слуха.
  «Эй, вы, слышите там! Прекратите! Прекратите это немедленно!..»
  В одной руке свеча с ярким колеблющимся лепестком огонька. В другой – горсть земли, сырой, раскисшей, липнущей к коже. Резко встряхивается кисть, стараясь сбросить прилипшие комочки. И раздаётся безжизненный голос: «Земля тебе пухом, раба Божия…»
  И бесконечная вереница серых людей, скорбящих лиц, грустных глаз, наполненных слезами.
  В одной руке горящая свеча, с тусклым лепестком пламени, в другой горсть земли. Она летит в бездонную пропасть и оттуда, из бесконечной глубины долетает глухой стук.
  «Эй, вы, слышите там! Прекратите! Прекратите это немедленно!..»
  Свеча… Горсть земли… Стук…
  «Земля тебе пухом, раба Божия…»
  «Прекратите это немедленно! Я не хочу!.. Ничего этого мне не надо!.. Заберите меня отсюда!.. Мне здесь сыро, грустно, одиноко…»
  - Я скажу… простите, душат слёзы, всего пару слов… Все мы прекрасно помним… Открытый взгляд, лучезарную улыбку… Этот прекрасный цветок жизни… сорванный и погубленный жестокой рукой… Несомненно, это потеря… невозвратимая и, тем более, кажется глупой и безрассудной эта ситуация, когда бы, кажется, жить и жить, мчась сквозь годы… преодолевать препятствия, гордиться достижениями… Впрочем, Рок или Судьба, неумолимы… Им одним ведомы планы… Я хочу напоследок прочитать стихотворение… её любимое стихотворение…
  «Моё любимое стихотворение?!. Что за чушь! Я люблю поэзию, но не…»
  - Да-да, любимое стихотворение. Оно, полагаю, созвучно этой скорбной минуте…

                                      Пожелай мне ночи не заметить
                                      И другим очнуться в небесах,
                                      Где б я мог тебя с улыбкой встретить
                                      С соловьиной песнью на устах…

  «Моё любимое стихотворение?»

  Метаморфоз следует за метаморфозом.
  Моё сознание необыкновенной чужеродной силой сжимается, изменяя внутреннее состояние, в мельчайшую точку.
  Ещё мгновение и моё внутреннее я полностью аннигилируется, став неизменной константой нового физического состояния. Невидимой, невообразимо сокрушающей. Моё сознание внезапно возвращается. Ослабевает, прекращается давление; процесс переформирования, проводимый кем-то, переходит в новую фазу эксперимента. Реакция сопровождается выходом энергии чудовищной мощности.
  Как никогда мне хорошо. Как никогда доселе не было. Феноменальная лёгкость, взгляд проникает сквозь любые препятствия, всё тайное становится явным: ни бетон, ни камень, ни металлические щиты.
  Воздушная поступь сродни полёту. Над землёй, стопами едва касаясь облаков. Незаметное движение рукой и всё вокруг приходит в движение. Хаотично-упорядоченное. И потому невообразимо прекрасное. Если смотреть со стороны, уподобившись стороннему наблюдателю.
  Кратковременная эра нестабильного благополучия неожиданно прекращается.
  Новое вторжение в моё сознание.
  Зыбкая картина кажущегося благополучия рассыпается на крошечные фрагменты. Невысокие частые волны сотрясают устои, разбиваются на мельчайшие брызги, горя бриллиантами в лучах солнца Вечности.
  И рассыпаются песочные крепости под натиском агрессии морских волн.
  И растворяются воздушные замки под яростным напором шквального ветра.
  И крошатся в легчайше прозрачнейшую пыль стеклянные дворцы Незыблемости под таранными ударами Сомнения.
 
  Неизвестно, кто, где, когда и почему впервые задался вопросом, - а что есть смерть? Какова её морфология и метафизика? Не есть ли смерть некая аморфная составляющая, являющейся новым этапом продолжения жизни? Очередной ступенью вверх по лестнице эволюционирования вида? Шаг за шагом, ступая по ней, всё время вверх и вверх. И когда будет последний и решающий шаг перед тем, как навсегда пойти на ожидаемую встречу с Вечностью? Смерть и жизнь, как любовь и ненависть, неразлучные сёстры. Идя рука об руку, они выполняют разные, поставленные перед ними задачи, конечная цель которых в итоге одна и та же: созидательное разрушение разрушающего созидания. Или так: смерть – энтропийный переход физического тела и эмоционально-энергетической составляющей души от нестабильного  статического состояния в более стабильное, моментальное превращение плотного тела, в газообразное состояние, минуя некую переходную фазу.      
  И плывут облака над землёй, то в одиночестве, то длинною чередой, смотрят вниз тоскливым взглядом.
  А идущие по земле среди живых невидимые тени-призраки с такою же необратимой скорбью провожают плывущие облака пронзительно-тоскующим долгим взором.
         
                                                       25

  Иррациональность происходящего не покидала даже во сне.
  Верить, как и наоборот, можно во всё, что угодно. И в контакты с инопланетянами, и в бесконечно-нескончаемое человеколюбие уничтожающего нас времени, равно как и в то, что роса поутру к жаркому полдню, алый закат к ветреной погоде. Вариантов не счесть! Но вот в то, что со мной происходило сейчас, не иначе как сказка не назовёшь. Не верилось, хоть убей. И, тем не менее… Чувство невероятности не покидало.
  Иррациональность…
  Ах, как она проникновенно сказала, мурашки по коже, когда положила мою ладонь себе на грудь: - Наша встреча написана здесь, на скрижали моего сердца… Ё-моё! Да я за эту скрижаль, упругую и тёплую, готов держаться вечно. Не-е-е-ет… Столько, по последним расчётам усердных работяг науки даже приспособленные к сверхъэкстремальным условиям существования микробы не живут.
  Э-э-эх!.. Скрижаль моего сердца!.. Вот сравнение, так сравнение: скрижаль сердца. Не какая-то там пошленькая пустышка-фраза… скрижаль моего сердца! И не скажешь вернее по-другому. Скрижаль… Да об одной мысли о ней кое-что явственно растёт в длину и в объёме увеличивается. Скрижаль, блин, сердца моего!..
  Сквозь сон – сквозь сон! – чувствуется дикое, животное томление и желание. Да… Даже во сне исключительное чувство ирреальности не покидает, прикипело к коже, ёк-макарёк!
  А снится такое… Господи, дай сил восстановить в памяти, вспомнить примечательные знаки на местности, где это я? Пейзаж, или как говорят господа свободные художники, пленэр знаком. Река. Галечный берег. За полосой пляжа густые заросли тальника под веером качаются, как та рябина в песне. Фу, ты, ну, ты, стержень гнутый! Это же река Лена!
  И во сне ощущаю необыкновенное облегчение. Теперь осталось сориентироваться на местности. Я, ей богу, не гидрограф-географ, могу по простоте отсутствия академических знаний и решительно ошибаться, но в своём сновидении нахожусь недалеко от границ Якутска. Высок бережок обрывистый елями-соснами заросший с ажурно-металлическим скелетом вышки, венами проводов украшенной, упирающейся в небо, оченно знаком.
  Ба! Табагинский мыс! Место, действительно, хорошее, активным вливанием городской канализации не облагороженное.