На скрижали моего сердца

стул ближе к столу. Взгляд замирает на танцующих огоньках свечей в медитативно концентрирующейся задумчивости.
  Пальцы правой руки берут ручку. Кисть застывает на апогее движения. Затем медленно опускает перо в чернильницу…
  Внезапно нападает сонливость. Смежаются веки. И начинается работа, погружённая в сон. Я снова не здесь. Я отсутствую. Одновременно находясь в необозримом отдалении и за столом. Я сижу, немного сгорбившись, и пишу. Вожу сонным пером по сонной бумаге при свете сонной свечи.
  Проходит мгновение. Из него складываются секунды, проносящиеся  стремительно у виска. Из секунд возникают минуты, как небольшие волны на поверхности моря перед тем, как разыграется буря. Минуты соединяются в часы, как тысячи ручейков сливаются в широкую, могучую, полноводную реку. Идёт время. Время движется. Я пишу, сидя, немного сгорбившись, за столом. Усталость мне незнакома. Двигается ручка. Стекают словами на бумажный лист чернила. Из них составляются предложения. Маленькие мысли большого произведения.
  И вот перо пробуждается. Просыпается бумага. Ярким светом озаряет пространство пламя бодрствующей свечи.
 
 За какие грехи эта мне напасть? Откуда она? Откуда эта маниакальность? Перед внутренним взором, стоит закрыть глаза, проносятся цифры. Много цифр. Иногда они идут бесконечной линией. Повторяясь на пятом порядке. Иногда льются как дождь. И невозможно отличить единицу от нуля. Движенье их беспорядочно. Сумбурно. Хаотично. Это раздражает. Настолько, что хочется прервать этот бессмысленный ход и упорядочить их по возрастающей. Их очень много – цифр. И простых. И сложных. Их очень много, уходящих векторно от нулевой точки отсчёта в обе стороны равнозначно-отрицательными знаками. И уже в бесконечном зацикленном движении положительные числа идут в ногу с отрицательными; и отрицательные, совершив кощунственное святотатство, отрицание отрицания переходят в разряд положительных. Их очень много – цифр. Они повсюду – цифры. Куда ни кинь взгляд, одни цифры. Одни спарены, другие ищут компанию с родственными, третьи стараются стать на одну ступень с равными, четвёртые – как истинные нигилисты, отрицая даже своё существование, ищут , куда бы стать, к кому бы примкнуть. Чтобы совсем не затеряться в бесконечной круговерти. Но мне видятся только две цифры. Две. Как некий намёк. Два и пять. Их комбинации (которых не так уж и вариативно много): два, два, пять; два, пять, два; пять, два, пять; пять, два, два. Иногда к ним добавляется ноль. И тогда количество вариантов возрастает.

  «Ты не находишь ничего странного», - обращаюсь к Косте. «В чём?» «Передняя машина». «Что в ней странного?» «Присмотрись внимательно». «Давай без загадок». «А всё таки». Костя смотрит на задний бампер машины. «Форд Фокус. Бюджетная тачка. Без наворотов». «Мы едем на такой же». «Да брось! На таких пол-Москвы ездит!» «Они обе белые. Но не в этом суть». «А в чём?» «Номера». «Что ты нашёл в номерах? Номер передней – пятьсот двадцать». «Зеркальное отображение номера нашей машины». Костя едва не выпрыгнул через заднее стекло, чтобы удостовериться в правоте моих слов. Я рассмеялся. «Не старайся. Не увидишь. Наш номер: ноль двадцать пять». «Как заметил?» «Случайно обратил внимание. Когда садился. Две белых тачки одной модели и линейного ряда не могут в одно и то же время стоять рядом. A priori! Нынешнее положение – нонсенс». Костя бросил взгляд в окно и сказал, что невдалеке стоит тоже «форд». «Да, - отвечаю, - Мондео. Левее на десять два «Рено»: Сандеро и Логан. Два «Шевроле»: Кобальт и Малибу. И, что удивительно, Костя, ни одного Форда Фокус рядом, в придачу с зеркальными номерами».
 
  И снова бег. Бег цифр. Бег неумолимый и бесконечный. Мелькание, мельтешение и …

  - Куда? – блеснули стёкла очков. Водитель неохотно оторвался от разрешения очередной неразрешимой загадки века, умело втиснутой в горизонтально-вертикальные строчки кроссворда.
  - Дмитрово.
  - Посёлок или микрорайон? – уточнил водитель.
  - Микрорайон.
  - Триста.
  Я отвернул рукав куртки и посмотрел на часы. Водитель заметил мой жест. Потёр азартно ладони.
  - Домчим с ветерком! – улыбаясь и говоря о себе во втором лице, пообещал водитель. – Не извольте беспокоиться.
  Скрипнуло пружинами сиденье под моим весом; металлически хлопнула дверца.
  Автомобиль разворачивался, выезжая с места стоянки на площади Урицкого для старта в нужном мне направлении, когда глядя в окно, заметил её: сердце встревожено  ёкнуло, предчувствуя скорейшую разлуку на века после несостоявшейся встречи. Что-то перевернулось у меня в груди. Волнение от солнечного сплетения разгорячённой волной устремилось вверх и раскалённый ком, ставший поперёк горла, перехватил дыхание. Свет померк в глазах. Сквозь радужно-размытый туман я увидел её, стоящей перед кем-то в затемнённой комнате. Огромное мрачное тёмное облако, сформировавшееся за пределами помещения, вдруг возникло перед нею. Но она не видела его. Я почувствовал исходящую из облака угрозу для девушки. Стальные клинки дурного предчувствия полоснули мне сердце, и брызги алой крови разлетелись в пространстве. Мне захотелось броситься девушке наперерез, закрыть собою, принять на себя всю неотвратимую смертельную опасность, исходящую от облака.
  Грубым рывком дёрнул ручку и распахнул дверь. Ворвавшийся вихрь холодного ветра разогнал привидевшуюся мрачную картину и остудил моё лицо. На ходу я выставил правую ногу, готовый выйти.
  Резко завизжали тормоза. Автомобиль будто уткнулся бампером в невидимую преграду, застопорившись на месте. Водитель стукнулся лбом об руль; меня кинуло на спинку переднего  кресла. В сквере снялись с тревожным криком вороны и закружили в осеннем чистом небе.
  - Тебе, что, жить надоело? – авангард агрессии осыпал меня с головы до ног мелкой ледяной крошкой.
  - Я передумал.
  - Не … - и водитель выстроил предельно простую по доступности и красноречивую по восприимчиво-вербальной логике магическую фразу. – Плати за проезд.
  Я наполовину высунулся из салона.
  Крепкая рука, усеянная прозрачно-седыми волосками цепко схватила меня за левое плечо.
  - Триста по таксе, - выдохнул зло он и стальной ненавистью полыхнули глаза. – Двести – штраф!
  Заученно-забытым движением правой руки выворачиваю ему руку в локте. Водила обиженно вскрикнул, не ожидая от меня такой прыти, и уткнулся лицом в соседнее сиденье.
  Свободной рукой вынул из кармана рубашки тысячу, скомкал пальцами и бросил на сиденье перед раскрасневшимся лицом водилы.
  - Возьми и не отказывай себе ни в чём.
  Из отъезжающего автомобиля в спину мне донеслось, мол,  понаехали тут уроды всякие. Но я уже был всецело поглощен ею. Той, кто обезоружил и захватил в плен моё внимание.
  Приятная фигура девушки магнитом приковала взгляд. Волосы цвета спелой ржи перебирал нежно пальцами ветер; поверх тёмно-синего трикотажного платья кожаная куртка светло-кремового тона; икры в тугом корсете чёрных колгот, оранжевые сапоги на среднем каблуке с высокими голенищами цветом в тон куртке. В компании с подругой она весело болтала, и они вдвоём ели мороженое. Каждая по своему, если подруга грызла вафельный рожок, то объект моего внезапно-пристального внимания в эротичной отвлечённости водила по губам короткой палочкой замороженного сока.    
  Наши взгляды встретились. Не знаю, что она прочла в моём взгляде, но её глаза, я почувствовал это на расстоянии, прищурились, и она быстрым поворотом головы осмотрела территорию и наткнулась на меня. Девушка на короткий миг напряглась, что не ускользнуло от внимания подруги. Она легонько ткнула её кулаком в бок. Удар подействовал отрезвляюще. Моя девушка (простите дерзость!) вздрогнула, с неё будто слетела морозная пыль, искрясь и тая в солнечном свете. Девушка загадочно улыбнулась и махнула рукой с зажатым в ней недоеденным мороженым.
  Я поднял руку и шевельнул пальцами в ответ.
  Освещённая лучами яркого света, она казалась вышедшей из сказочной светлой дали феей. Одна маленькая деталь ускользнула от моего внимания, отложившись небольшой заметкой в подсознании.

  Всю дорогу я раздевал её глазами. Крепкие пальцы моего взгляда срывали с неё тёмно-синее трикотажное платье, рвали его в клочья и бросали по сторонам; стаскивали с ног колготы телесного цвета, ажурное нижнее белье, она была (так мне в моей дикой необузданной фантазии виделось) без бюстгальтера. Высохшими от волнения воспалёнными губами я целовал её нежное тело, я целовал её упругие груди, едва касаясь кончиком влажного языка, обводил её тёмно-коричневые соски, ощущая, как напрягается её тело. От этих фантазий мне стало не по себе. Мелкий горячий пот выступил на лбу, увлажнились виски и во всём теле я почувствовал нешуточное напряжение.
  Так получилось, уж не знаю как, я сидел возле прохода на первом сиденье рядом со средней дверью автобуса; моя девушка (простите мне мою дерзость!) с подружкой стояли на площадке напротив выхода.
  Да, она чувствовала мой взгляд. Она ощущала его физическое прикосновение. Не отвлекаясь от разговора с подругой, она, слегка щуря глаза, наблюдала за мной. Она видела (скорее всего, чувствовала) на уровне подсознания, какие изменения моего состояние произошли во мне. Не ускользнуло от её внимания и то, что когда наши взгляды встречались, я не отводил глаз, а продолжал смотреть, не мигая в её глаза. Будто мы играли в детскую игру «моргалки». И она тоже проявляла силу воли, смотрела твёрдым взглядом на меня. Наш визуальный поединок прекращался лишь тогда, когда её подруга, вернувшись с небес увлечения, делала ей замечание, что та её не слушает. И снова возобновлялся диалог, пресные части которого щедро посыпались солью комментариев и перчились пикантностью деталей.
  И снова я нежно крепкими пальцами взгляда скользил по её фигуре, отмечая идеальный контур тела, талии, слегка покатых плеч, аккуратненький, не плоский и жилистый, а мягкий, слегка выпирающий платье холмик живота с едва заметной впадиной пупка.
  И снова мои сухие раскалённые губы целовали нежный шёлк её тела, а язык, горячий и влажный, ходил кругами по тёмно-коричневому соску. Я слышал учащённо бьющее сердце девушки, не смотря на разделяющее расстояние, и своё, бившееся с ней в унисон.
  Она выходила остановкой раньше; я должен был ехать ещё одну до конечной остановки. Но уже тогда, в тонкий миг озарения, я внутренне почувствовал, что если сейчас не предприму решительного шага, наша несостоявшаяся встреча никогда не состоится. Не по её вине; по вине моей нерасторопности и, чего греха таить, моей излишней предусмотрительности.
  Холодный обжигающий ветер остудил моё лицо и дыхание моё…
  Я намеренно положил руку на поручень, не сводя с девушки глаз.
  Она легко чмокнула подругу в щёчку, увидя моё движение, глядя пристально на меня, обвязала воздушный шарф вокруг ручек сумки и направилась к выходу.
  Автобус притормаживал.
  Сердце гулко билось в груди и пот, предательский пот, показатель слабости и волнения, заструился по лбу и меж лопаток.
  Девушка тоже сбилась с шага. Как-то неловко поставила ногу и, как бы невзначай положила свою ладонь  поверх моей руки. Она положила свою ладонь поверх