На скрижали моего сердца

ресторан неприветливо.
  Амбал-охранник в безукоризненно-чёрном костюме у входа своей тушей перегородил дорогу и заявил безапелляционно, что мест нет. Хорошо, не крикнул: «Куда прёшь, дядя!»; всё-таки столица, культурный город.
  На моё счастье к нему подошла официантка. Этот шанс надо было использовать. Как? Спасает импровизация.
  - Томочка, - обращаюсь ласково к ней,  - захотел пообедать, а тут у вас… - виновато улыбаюсь и развожу руками.
  Девушка обратила на меня взор, он кричал, глуша децибелами пространство, мол, какая я вам Томочка. Но оценив обстановку, расцвела нежнейшим цветком и ангельским голоском чуть ли не пропела, что, да, к сожалению сегодня мест нет. «Тоня, кто это?» «Постоянный клиент».
   - Не могу припомнить, когда в последний раз был такой ажиотаж, - подытожила она и упрекнула (игра для охранника) как старого знакомого: - И вас давненько не было. Ай-яй-яй! Забываете нас…
  - Вас забудешь, - принимаю правила игры. – А где же Томочка, Тоня?
  - Вышла замуж и уволилась.
  - Какое несчастье!
  - Замужество или увольнение?
  - Зачастую одно дополняет гармонично другое.  
  Проходим в зал.
  На небольшом подиуме дуэт из аккордеониста и скрипача исполняют лёгкие мелодии. Внутри помещения приятный полумрак. Когда глаза привыкли, осмотрелся: да, зал набит битком. Втянул носом воздух: в нём запахи блюд соединились с ароматами дорого коньяка и весьма отдалённо прослеживались нотки сигарного дыма.
  - У вас курят?
  - Нет. Вы хотите курить?
  - Бросил.
  - Оно и правильно.
  Подвешенный под потолком шар крутился, разбрасывая по залу серебристые лучи.
  - Займёмся поиском места, - предложила Тоня.
  Ушла. Минуту спустя вернулась и сообщила, если меня не смутит общество трёх старых дев, то «прошу следовать за мной».
  За дальним столиком сидели три женщины одного со мной возраста, пили пиво и оживлённо беседовала.
  - Я ценю ваш юмор, - обращаюсь к Тоне и сажусь на стул.
  Женщины замолчали, уделили мне дежурную минуту внимания и возобновили разговор. По англиканизмам понял, они или американки или англичанки.
  Тоня вручила меню, сообщила, что подойдёт, когда определюсь с заказом. Вместо неё подошла другая девушка; Миранда, гласила надпись на бейдже.
  - Слушаю вас.
  Ресторанное меню оказалось богатым с широким выбором.
  Заказал говяжий студень с хреном, отварной говяжий язык с горчицей и маринованными вишнями, салат-коктейль из морепродуктов и пельмени с бульоном в горшочке; также заказал двести водки и красное вино «Каберне».
  Водку в графине и вино в декантере принесли сразу. В плетёной корзинке исходили одуряющим ароматом маленькие  свежеиспечённые хлебцы.
  Первую рюмку выпил на «тычок». Приятное тепло растеклось по организму. Оприходовал сразу же и вторую. Соседки умолкли и уставились на меня. Указал на графин и взглядом предложил им присоединиться, добавив погодя всплывшее в памяти слово «Дринк водка?». «Водка? Ноу, ноу!» - заверещали они в унисон и вцепились в бокалы с пивом, забытое за болтовнёй.
  А и хрен с вами, подумал я и на стол поставили студень. С ним расправился быстро. С аппетитом, чем тоже удивил барышень-иностранок. Проглотил, не заметив. Хотелось сбить голод и стабилизировать головокружение от выпитой натощак водки. Язык поедал медленно под водку. За салат принялся, осушив бокал вина. Интерес соседок не угасал.
  - Девочки, может, всё-таки, вина, - без расчёта на успех, предлагаю им, покрутив в руке декантер. – Вайн, рэд вайн.
  Они дружно замахали руками.
  - На нет и суда нет, - совесть успокоена, можно пить дальше в спокойном одиночестве.
  В сумке одной из женщин зазвонил телефон. Сидевшая напротив взяла мобильник, посмотрела на экран, послушала, что-то каркнула в ответ. Подошедшая вовремя официантка принесла счёт. Соседки рассчитались, собрались и ушли.
  Пельмени оказались превосходными.
  Насытившись, сидел, потягивая вино и слушая музыку. Вот кончилось и вино. Ставлю бокал на стол.
  Подходит Миранда, что-то говорит.
  - Вам ещё? – послышалось мне.
  - Нет.
  Лицо девушки вытянулось.
  - Как?
  - Как обычно.
  Глаза девушки настороженно сверкнули, она сделала шаг назад.
  - Вы уверены?
  - Как в самом себе.
  Она убежала и вернулась в сопровождении двух охранников. Тычет в меня пальцем.
  - Он не хочет платить! – о, сколько было в её голосе торжества, вот сейчас ты, мерзкий ублюдок, получишь по самое не балуй.
  Лица охранников стали грозны и непроницаемы.
  - В чём дело, мужчина? – произносит один.
  Откидываюсь на спинку стула, кладу руки на стол, мало ли что у них в голове.
  - Энтшульдиген зи бите! – независимо от меня срывается с языка, - разговор об оплате не шёл.
   Миранда топнула ногой.
  - Видите! – обращается к охранникам. – Он отказывается платить!
  Тот же охранник потёр  нос.
  - Мужчина, рассчитайтесь. Не заставляйте девушку беспокоиться.
  Приподнимаюсь над стулом.
  - Как буду платить, когда мне не дали счёт?!
  Охранники недоумённо посмотрели на Миранду.
  - Но вы же сами отказались, - она переключилась на меня, - когда я предложила вам счёт!
  Начинаю вникать в ситуацию.
  - Послушайте, как было дело, - привлекаю внимание охранников. – Я допиваю вино. Ставлю фужер на стол (сопровождаю слова жестами), подходит Миранда (указываю на девушку) и говорит… мне послышалось, вам ещё, так как я перед этим поставил пустой … ну, вы поняли, что повторяться…
  Миранда гнёт свою линию.
  - Я спросила чётко – вам счёт?
  Сложил руки на груди.
  - Господа, это недоразумение, - закрываю тему бесплодного спора. – Произошла путаница. Согласитесь, «вам счёт» и «вам ещё» звучит почти одинаково… Игра слов, всего-то.

                                                      19

  Состав шёл размеренно; покачивались вагоны; ритмично стучали колёса на стыках рельс.
  На меня снова накатило.
  Как и тогда, я в нём.
  И снова меня раздирает собственная беспомощность и досада: невозможность изменить ход развития ситуации, вызывала презрение к самому себе. Как же мерзко я себя чувствовал! Клял последними словами… Чтобы не бездействовать, принялся кричать, звать на помощь всех святых; напрягая связки, пытался докричаться до соседей и чувствовал, некто более сильный препятствует мне, закрывая разгорячённые уста крепкой дланью; желая обездвижить этого зверя, напряг до сверхчеловеческой боли мышцы собственного тела, тупея от сокрушительной боли.
  На какой-то миг это удалось.
  От знакомого ощущения он в страхе встрепенулся, сжался, но, пересилив испуг, запустил правую руку в ящик кухонного стола; снова напрягаюсь, чую, от натуги, вот-вот, лопнут жилы; кисть его конвульсивно дёрнулась и замерла, искажённая судорогой.
  Краем его глаза уловил её взгляд.
  Взгляд непобеждённого, не сломленного, не сдавшегося на волю Рока человека. Взгляд дерзкий,  смелый, вызывающий, он и сквозь кровавую пелену боли с презрением пронзал его насквозь.
  Прошипев любимое «шайтан!», он пошевелил пальцами и на ощупь начал перебирать в ящике столовые предметы. «Вилька? – слышу его скребущий голос, - нет!.. Шайтан, где ножь?..» Через кожу его ладони чувствую  своей рукой прохладный пластик рукоятки. «Ага!» Он смотрит нам зажатую в руке крестообразную отвёртку. «Сойдёт», - читаю его мысли; кавказец пальцами перехватил отвёртку стальным стержнем вниз, полюбовался сверкнувшим металлом и, улыбнувшись злорадно, прошептал женщине: «Чо, стращьно?» Она плюнула ему в лицо. «Шакалов бояться…» Он наотмашь левой рукой ударил её по лицу. «Шакал!» - презрительно бросила она. Ощерившись, кавказец замахнулся и, метя в сердце, ударил её отвёрткой; стержень соскочил на ребре и пропорол кожу. Женщина тихо охнула и, собравшись, спросила: «Что, неудачник, и сейчас виноват кто-то кроме тебя? жало тупое или я неподатливая?» «А-а-а! – дико заверещал он, - з-з-заткнись, сука, не то я…» «Что не то ты, слабак!» Слюна вылетела у кавказца изо рта и повисла на подбородке. Он взялся за рукоятку инструмента двумя руками и начал  яростно тыкать им в женское тело. Металл наносил одни поверхностные раны, иногда застревая в ткани; из ран сочилась яркая кровь.
  Тело женщины под ударами сотрясалось.
  От чьего-то прикосновения очнулся. Проморгался, напротив с вязанием в руках сидит соседка, пятидесяти лет, и смотрит пристально на меня.
  - Цо пани хце? – обращаюсь к ней.
  В глазах её читается удивление.
  - Вы – поляк?
  - Так.
  - Ой, как интересно! Что-нибудь скажите по-польски.
  - Проше – цокольвек.
  - Не поняла… - обиделась соседка.
  - Вы попросили сказать по-польски «что-нибудь». Цокольвек – это что-нибудь.
  Соседка нервно хихикнула, потеряла ко мне интерес и вернулась к вязанию.
  Сосредоточившись, попытался войти в прежнее состояние. Не получилось. Состав покачивался, вагон скрипел рессорами; стучали колёса на стыках рельс (поймал речитатив): давай, не спи… давай, не спи…
  В сон не клонило. Не смотря на духоту в вагоне, исправно работали печи отопления, сонливость прошла. Переключился на проплывающий пейзаж за окном.
  Проехали Нахабино. Следом Дедовск. «Платформы Аникеевка и пятидесятый километр электропоезд проследует без остановки» прохрипел динамик. Затем последовал резкий толчок, электричка замедлила ход и совсем остановилась.
  В конец состава пробежал мужчина в железнодорожной форме с зажатым в руках объёмистым свёртком. За ним, в спешке, пробежали двое полицейских с напряжёнными лицами. Пассажиры проводили их беспристрастными лицами и вернулись каждым к своим развлечениям. Моя соседка отложила вязание, позвонила по мобильнику, сообщила, что задержится, состав остановили возле… Возле чего, не разобрал. Она выслушала ответ, попрощалась и снова замелькали спицы в её руках. Поинтересоваться у соседки о причине остановки постеснялся, чтобы не попасть впросак. Судя по спокойному виду соседки и остальных пассажиров, понял, это обычное явление. Посему, не стал излишне волноваться и продолжил исследовать вид за окном. На улице быстро смеркалось. Сумрачные тени выползли из леса и скрыли пейзаж. Зажглись фонари на столбах. По соседней колее промчалась электричка, пролетел, свистя ветром, грузовой состав. Вагон дернулся; внезапно необъяснимая тревога сжала сердце и стеснила грудь; горло перехватил спазм, он прошёл после того, как помассировал подбородок.
  Железнодорожник пробежал в обратном направлении, нагруженный пакетами в компании товарища. Из соседнего вагона потёк ручеёк пассажиров всех возрастов. Соседка осуждающим взглядом проводила беглецов и обратилась ко мне: «Зайцы! Вот так всю жизнь на грани стресса!» Они голосящей толпой быстро миновали вагон, и ушли вперёд. В вагон вошли охранники и контролёры. Билет приготовил и ждал приближения контролёра. Соседка показала книжечку контролёру, в моём билете он сделал пометку ручкой и пожелал приятного пути.
  На время тревога отпустила; отнёс её на счёт появления проверяющих; но когда впереди загорелись огни фонарей и домов Истринска, тревожное ощущение вернулось.
  Холодный ком в груди давил на лёгкие. Дыхание затруднилось. Неприятная тяжесть разлилась в желудке. Пару раз даже встряхнуло: то плечи передёрнутся, то ступни отобьют чечётку, а то ладонями побарабаню по коленам.
  Мнительность – плохое чувство. Огляделся