На скрижали моего сердца

поэтому и возникло устойчивое выражение «немой восторг»?
  Вот и мы, пребывая в немом восторге, чуя, как между лопаток струится ледяной пот, стояли, созерцали удивительное природное представление…
  Пик развития пройден и теперь спектакль подходил к концу.
  Растёкшийся туман стремительно сжался в длинный толстый цилиндр; фронт упирался в пространство перед аркой, конец терялся вдали по реке; поверхность цилиндра как зеркало отражала в себе бесконечную лазурь небосвода, окружающая картинка преломилась, исказилась, потеряла чёткие очертания; неясные сизо-фиолетовые тени-амёбы всплыли из глубины цилиндра, обтекли его края и разлетелись в оба конца.
   Цилиндр на короткое мгновение завибрировал. Мелкая рябь пошла по воде под ним, нагнало на берег невысокую волну. Дрожь передалась и нам. Мне показалось, дамба готова от вибрации раскрошиться в пух.
  Затем цилиндр резко рванул вперёд.
  Висевшие под аркой предметы из дыма тоже пришли в движение. Словно стараясь нагнать и обогнать цилиндр, полетели к дамбе.
  Цилиндр, пролетев под аркой, разделился на две части, каждая из которых, проскочив арку начала сворачиваться в спираль.
  Усилился ветер. Прибрежная трава наклонилась в сторону заводи, куда устремлялись воздушные потоки, вызванные вращением спиралей. Продолжая расти в объёме, спирали медленно и настойчиво двигались к плотине.
  Страх и паника, первобытные древние чувства, загнанные цивилизацией в тёмные глубины сознания, всплыли и завладели мной. Зуд в жилах и бёдрах, свинцовая тяжесть в желудке… Но рука крепко держала телефон. Запись продолжалась.
  Очень-очень мне хотелось крикнуть «finitа! достаточно!», но язык присох к нёбу.
1 шоу продолжается … шоу закончится.
  Фигуры из арки, туманные спирали остановились в полуметре от плотины, будто натолкнулись на невидимую преграду. Передние слои смешивались с задними, и картина абстрактного искусства природы предстала пред наши взоры.
  Потоки тумана и дыма смешивались, проникали друг в друга. Огромное количество линий, прямых, изогнутых, оборванных, зыбкие хаотичные тени, виляющие хвостами.
  Невероятное было очевидно. Камера телефона фиксировала чудеса таинственных режиссёров, наверняка откуда-то наблюдающих за нами.
  И вот невидимый руководитель дал отмашку, и наступила развязка.
  Верхняя часть арки, зримо видоизменившись, заиграла, заискрилась ярко-алыми и оранжево-малиновыми огнями, будто щедрый даритель усыпал её алмазами и они отразили и изогнули угол падения солнечного света.
  Вспыхнув, она ослепила меня и Костю. Когда прошла слепота, обычная картина предстала нашему взору. На ровной глади заводи на резиновой лодке удил рыбак. Длинное удилище, леса, красный поплавок безмятежно покоится на поверхности. Отвлекшись от поплавка, он приветливо помахал нам рукой. Поплавок нырнул. Удочка изогнулась. Рыбак рывком поднял удилище. На крючке билась среднего размера рыбёшка, роняя с плавников алмазы воды, играющие на солнце.
  Мы помахали в ответ. Но ему уже было не до нас.
  - Как назовёшь это? – Костя не уточнил, о чём говорит, - галлюцинация?
  Я понял.
  - Одна на двоих?
  Костя меня не расслышал; взял мобильник и начал просматривать съёмку.
  - М? – адресовалось явно ко мне, но весьма отвлечённо.
  Пощелкал пальцами, стараясь привлечь к себе внимание.
  - Глюк… разве можно записать его на видеоноситель?
  - Ох, ты! – что-то удивило в записи друга.
  Больше для себя, чем для Кости, заканчиваю мысль:
  - Галлюцинация, виденная одним, может быть названа сном. Но если её видели двое и более лиц, это помешательство. Необходимо срочное вмешательство врача-психиатра.
  Двадцать минуть длилась запись.
  Хорошая короткометражка абстрактно-сюрреалистического направления.
  Все эти мысли пришли после. Я приходил в себя. Костя, увлечённый просмотром, не обращал внимания на порванные брюки, содранные, сочащиеся кровью коленки, исцарапанные руки.
  Мольберт в то утро использовали немного по другому назначению.
  Чудом сохранившийся термос с кофе, два гранёных стакана, в бумажном пакетике золотистые ломтики поджаренного хлеба и нарезанный пластиками твёрдый сыр ждали своего часа на его верхней крышке.
  Возвращаясь в мир серой реальности, ловлю себя на мысли, что неплохо было бы выпить водки для стабилизации внутреннего состояния и сохранения комплексной составляющей гармоничного сочетания с окружающей средой. Костя шёл впереди на шаг. Предложил выпить кофе с коньяком (пятьдесят на пятьдесят). Налил в стаканы. Взял свой. Произнёс тост. Он заострил внимание на том, что становясь свидетелем таких необычных природных явлений, поневоле начинаешь осознавать свою мизерность, ничтожность по сравнению с могучим величием Природы. «Вот мы необдуманно кичимся, - продолжал увлечённо он, - мним себя царями природы, а на самом деле, мы её рабы».
  Кофе с коньяком взбодрил.
  Разрушающие цунами жара прокатились по телу и расплескались маленькими волнами приятного тепла по мельчайшим клеточкам организма.
  Костя выпил напиток быстро: пока говорил – он остыл.
  Густая, тёмно-коричневая жидкость, булькая и, исходя ароматным паром, снова плескалась в стаканах.
  - По глазам вижу, Сивуха, хочешь спросить, почему наиблагороднейший напиток, как кофе, пьём стаканами, - взвешенно и серьёзно сказал друг. – А я поясню… Я поясню! Всё потому, что в эти редкие моменты (не всегда стаканами хлещу кофей) вспоминаю молодость, пусть не тревожную, пусть без сабельных походов, пусть без встречи рассвета в дозоре, но, тем не менее, молодость. Вспоминаю годы учёбы в художественном училище в Донецке. Ах, Аркашка, бледная ты бумажка, - Костя разволновался. – Годы учёбы – самое прекрасное, пожалуй, из всей жизни! Сильный состав преподавателей, круг друзей… - друг перескочил на другую тему. – Весной в Донецке сажали на клумбах миллион роз, по количеству жителей и утром город утопал в цветочном аромате! – снова вернулся к прежнему разговору. – Какая была в училище столовка! Кормили на убой. Молчу про супы-гарниры… А пирожки с горохом! А чебуреки! А беляши… беляши по двадцать две копейки, сейчас эту сумму представить себе невозможно, но ведь было, за штуку! Их всегда готовила повар баба Даша, добрейшая женщина и были её беляши, Аркаша, вкуснее всех не то, что в городе, во всей Донецкой области! Уж ты мне поверь на слово, я область с художественными поездками то исколесил… Поля писал пшеничные, животноводов, комбайнёров, доярок… всегда на перемене покупал два беляшика с пылу-жару и кофейный напиток «Ячменный кофе» в гранёном стакане… - выговорившись, Костя горько вздохнул и замолчал. – Не поверишь, есть, что вспомнить… Эх! какое было время!.. И как давно это было…
  Обедать и ужинать Костя наотрез отказался.
  Предложил мне хозяйничать на кухне. Сам же уединился за стеклянными дверями.
  Вернувшись с дамбы, в то утро он в руки кисти не взял, друг скопировал отснятый фильм на компьютер и углубился в детальный просмотр.
  Весь вечер гадал, сколько раз он просмотрел сюжет? Ясно представлял сидящим друга в напряжённой позе перед экраном на низком стульчике, видел стоящий одесную раскрытый мольберт, холст, краски, палитру и кисти.
  Забегая вперёд, скажу, Костя написал двенадцать картин по мотивам отснятого фильма. Девять картин исполнил в цвете. Три, используя при работе над каждой только два цвета: белую и чёрную краски, белую и красную, белую и синюю. Что он хотел этими холстами сказать: испытанное потрясение, глубину чувства, реакция на увиденное чудо.
  Позже выставил картины в местном ДК; впоследствии – подарил.
  Разрозненные копии представлял взыскательной публике на индивидуальных выставках. И всякий раз, когда интересовались, что послужило мотивом создания этих фантастических полотен, он скромно отмалчивался.

                                                        16

  Гулкая, резонирующая пустота встретила моё пробуждение.
  Привычку вставать рано выработал в средних классах школы. Сделал несколько гимнастических и дыхательных упражнений и вышел из комнаты.
  Поразила необычная тишина.
  На кухне, в зале, в комнате за стеклянными дверями было пусто.
  В некоторой растерянности застыл перед окном в зале и в глубокой задумчивости отрешённым взглядом смотрел в окно: сильный ветер за ночь хорошо потрудился. Растущий перед окном клён голыми ветвями цеплялся за облака, гонимые ветром. Чёрные кляксы ворон и галок густо облепили ветви; бездомные псы, свернувшись калачиком, лежали на трубах теплотрассы.  
  Часы на кухне показывали шесть утра.
  Полное одиночество, граничащее с уединением, как вариант устраивало. Осталось выяснить, куда подевался друг.
  На холодильнике, прикреплённая магнитом, висела записка.
  «Аркаша! Не стал тебя будить. Срочно нарисовалось одно дело. В моё отсутствие, три дня, не более, найдёшь, чем заняться. Сперва еду в Клин. Затем в Сергиев Посад. Последняя точка маршрута – Нарофоминск. О еде не беспокойся. Попросил Нину, она позаботится. Три дня отдохнём друг от друга. Шутка! Не хочу навязывать своё мнение, но съезди в столицу. Был на Красной площади? Долг каждого русского человека посетить это сакральное место для русской души. Костя».

                                                          17

  Брошюра с расписанием электрички нашлась на книжной полке в моей комнате. Сверился с часами: времени достаточно выпить чаю с бутербродами.
  В девять сорок утра металлическая змея электропоезда исторгла на перрон приезжих и всосала уезжающих, и помчалась по направлению к Москве.
  Час спустя вышел на станции Тушино.
  Пройдя на привокзальную площадь, остановился, вдохнул сложносоставной воздух одного из красивейших мегаполисов мира. И как тут было не вспомнить классика: «Москва! О. сколько в этом звуке для сердца русского слилось!»
  В наше время при этом слове трепетали и сердца других национальностей. Ассимилировавшись в новую среду, они частично переняли что-то из городского быта, кое-что, оставив своё.
  Москва встретила суетой.
  Мельтешили все: горожане, приезжие, распространители рекламных буклетов и даже лица без определённого рода занятий и те небольшими экскурсионными группами кочевали по улицам и закоулкам столицы. Внёс в эту спешку, и я свою лепту, гармонично влившись в эту живую реку.
  В этот день выпал мне счастливый билет. Сам того не зная, обвеваемый ветром от крыл птицы счастия,  я ступил на коварную стьгу везения. Знать бы о свалившемся счастье, обязательно с кем-нибудь поделился бы по совету стариков. Получилось же, пожадничал. Шагал весело по извилистой и неровной прямой дороге удачи, не подозревая, где запнусь и оступлюсь.
  Дороги мира, ведущие в Рим, в мегаполисе ведут к станции метро.
  Влекомый людским потоком, высвободился возле входа в метро и остановился возле стеклянных дверей, безучастно наблюдающих за происходящим бельмами огромных глаз.
  Автоматически вскинул руку, половина одиннадцатого. Времени в запасе, как у дурака махорки.
  Спешить некуда, решил пройтись по улице. В киоске купил шоколадный батончик, если верить рекламе, взалкав, не нужно тормозить и срочно его купить.
 Миновал офисный центр и по асфальтированной дорожке спустился вниз к дороге;