Прогуливающийся

                      ПРОГУЛИВАЮЩИЙСЯ

  Впервые это с Женькой  произошло в школе, в первом классе.
  По воле родителей он попал в класс, классным руководителем которого была какая-то дальняя родственница по линии матери, педагог с большим преподавательским стажем. Учащимся она послабления не давала, шутя, говорили о ней её коллеги, что детишек держит в ежовых рукавицах. Правда, и говорили, качество знаний предметов давала отличное. Спрашивала со всех учеников строго, и с Женьки с удвоенным старанием по убедительной просьбе родителей. (Уж вы там присмотрите за нашим мальчиком, пожалуйста!)  Испытывая нешуточную страсть по части воспитания, детей бог не послал, откуда бы они взялись у старой девы, она проявляла внезапно вспыхнувшую любовь к родственнику, как ей виделось, в жёстких мерах воспитания. Первым всегда вызывала Женьку к доске отвечать домашнее задание. Отчитывала при всех; но если заслуживал, то при всех и хвалила.
  И в тот раз ничего не изменилось. Дальняя родственница ещё от порога отыскала его взглядом.
  - Бортник, к доске! – голосом старого въедливого отставного фельдфебеля, не растерявшего со временем командирских привычек, приказала она, приближаясь к учительскому столу.
  С «камчатки», дальней парты, к доске идти ровно полминуты. Они растянулись для него на несколько часов.
  Едва он дошёл до первой карты, как внезапно почувствовал нечто новое, непередаваемое словами, и облако сизо-белёсого тумана с розовато-голубой канвой окутало его. В тот же час Женька почувствовал, тело потеряло вес  и взмыло к небу.
  Долго парить, увы,  не пришлось, повинуясь чьему-то жёсткому велению, вернулся назад. Да не совсем: открыв глаза, обнаружил себя стоящим посреди чужого класса, посреди незнакомой обстановки.
  Внутренним убранством, помещение напоминало его классную комнату. Но расстановка парт, они были исполнены несколько иначе, чем те, к которым он привык, было иное: они располагались не по прямой, а несколько смещённые одна относительно другой по диагонали комнаты.
  На стене висела тёмного дерева, крашенная в глубокий коричневый цвет складная доска. Учительский стол отсутствовал. Вместо него стоял стул с гнутыми ножками, высокой резной спинкой и подлокотниками, выполненными в форме прогнутого эллипсоидного ложа.
  Хотя в классе никого не было, чувствовалось присутствие людей, отсутствовало острое ощущение заброшенности, присущее покинутым людьми помещениям. Некая аура, прозрачно-алая и тёплая окружала предметы.
  Женька немного побродил между парт. Пальцы ощущали структуру поверхности, безукоризненно гладкие столешницы, как стекло отражающие солнечный свет.
  Подошёл к доске. Она оказалась на ощупь не похожей на дерево; что-то было неизъяснимо объяснимое, но физические и химические ощущения не давали полного предвкушения неисследованного ощущения.
  Структура доски явно напоминала древесину, но ладонью он почувствовал неприятный холод металла: он словно ворвался миллионами острых игл в кожу. Женька отдёрнул руку и посмотрел на ладонь – кожа немного покраснела.
  Затем подошёл к высокому арочному окну и несколько минут смотрел вниз через прозрачные чистые стёкла на пустой школьный двор.
  Обширная территория школьного двора, неправильной формы круг, упирающаяся выступающей частью в высокие чугунные литые ворота, выложена тротуарной плиткой цвета охры, беж и изумруд: хаотичное переплетение цветных полос.
   Разноцветные линии при внимательном рассмотрении гармонично переплетались в определённый орнамент, но, одновременно, в нём что-то было необычное, раздражавшее глаз странной геометрией и в тоже время радовавшее ею же.
  Полная тишина в классе, коридоре и на улице настораживала.
  Преодолевая чувство страха, ноги мгновенно стали ватными и плохо слушались, Женька вышел из класса.
  По широкому коридору, освещённому солнечным светом, льющим через большие высокие окна, он вышел на лестницу.
   Струйки ветра пронзительно свистели в невидимых щелях.
   Широченная лестница с непривычно низкими ступенями из мрамора. Перила и балясины из мрамора, явно предназначены для лиц иного эстетического восприятия.
   Гулкое эхо разносило звук его шагов.
   Высокая тяжёлая дверь открылась легко. В лицо дунул тёплый весенний ветерок.
   Вдруг тишину нарушил осторожный шёпот. Женька напряг слух, стараясь определить, откуда доносился голос. Поднявшийся ветер всколыхнул молодую зелёную листву, (дома на дворе стоял ветреный и дождливый сентябрь), послышался тихий мелодичный звон, будто кто-то легко стучал по серебряным колокольчикам маленьким молоточком.
  Потом звуки нахлынули лавиной. С напором молниеносно несущейся конницы, вырвавшейся на степной простор. Появились детские голоса.
  Он и заприметил в ужасающей пустоте его, пусть и не физическое присутствие, ментальный посыл.
  И тут его окликнули по имени…
  Прилетевшая из медпункта медсестра Глафира Дмитриевна не нашла никаких отклонений. Выслушала стетоскопом, прося дышать, не дышать попеременно. Посмотрела в глаза, поднимая веки, для чего-то попросила открыть рот и заглянула в него. «Деточка, скажи «а», - ласково попросила она. Он и сказал: - А-а-а! удовлетворившись, сказала, что если что с ним и случилось, то это не в её компетенции, по её профилю Женька абсолютно здоров. Но, дескать, есть профессионалы, могущие дать точный диагноз. При этом её лицо стало таким многозначащим…
  Мама приехала с работы сразу же после звонка из школы.
  За нею прибыл отец.
  Женьку немедленно забрали домой.
  Дома поднялась суета и суматоха. Мама постоянно спрашивала, как его самочувствие; прикладывала ладонь ко лбу и затылку. В излишнем проявлении заботы, готова была упасть в обморок, постоянно повторяя, что именно чего-то такого она постоянно последнее время ждала.  
  Папа проявлял максимум благоразумия, но когда мама обращалась к нему, почему его не интересует судьба сына, тотчас повторял те же вопросы, как он себя чувствует. Женьке казалось, папа вполне его понимает, только не может это выразить в понятной вербальной форме.
  Самым трезвомыслящим человеком оказалась бабушка.
  Она внесла спокойствие во всполошенную необыкновенным происшествием семью только одним своим присутствием. Этакий колосс спокойствия среди бушующего моря. Когда мама заикнулась, что сына необходимо положить в больницу, так сказала участковый врач, на обследование, грозно зыркнула в её сторону. Мама тридцать секунд пребывала в состоянии частичного выпадения из реальности с полным осмысленным пребыванием в оной.
  Выдержав   паузу, бабушка попросила рассказать, из-за чего разгорелся весь сыр бор.
  Женька рассказал. Ничего не утаивая. Когда перечислял подробности, мама в тихом ужасе закрыла ладошками раскрытый рот, а папа словно набрал в рот воды. Глаза у обоих родителей были величиной с футбольный мяч.
  Детский невропатолог, Настасья Афиногеновна, улыбчивая добрая тенька, круглая как пончик, после обследования сообщила, что поводов для беспокойства нет.
  «Мальчик прекрасно говорит. Без запинок. У него хороший ассоциативный взгляд на мир. Да, несколько развито воображение, но это скорее преимущество, чем недостаток, перед сверстниками. Как известно, дети большие выдумщики. Знали бы вы, какие вещи рассказывает моя внучка».
  Но закончила положительно начатую речь довольно странно: наставительным тоном, стукая колпачком ручки по столешнице, невропатолог заявила:
  - Не выявленные симптомы не говорят о том, что заболевания нет. Ведь что-то же толкнуло, в данном случае, внутреннее состояние мальчика, - и она указала на него, скромно сидящего на белом табурете, - в это трансовое состояние. – Попросила его кратко сформулировать собственное ощущение того мира, где якобы он очутился. Бесхитростно, со свойственной ребёнку простотой, не ожидая подвоха, он рассказал, и на вопрос, что там делал, заявил, что просто вышел туда прогуляться, как выходит на улицу. Лицо невропатолога просто-таки засияло. Она воскликнула, мол, видите, он просто прогулялся. Это уже маленькая подвижка, незначительное отклонение. И, в конце концов, вынесла вердикт: нахождение в стационаре, тщательное, углублённое обследование. Консилиум видных специалистов в области детской психиатрии. И, конечно же, лечение.
  Благо, бабушка сопровождала внука. Не смотря на авторитет детского невропатолога, она указала рукой на грамоты, развешанные на стене в деревянных рамочках, строго сказала, чеканя каждое слово, что докторша ничего не понимает. Подумаешь, внук вышел прогуляться куда-то рядом. С ним не первым это происходит. Её прадед частенько ходил, и дед иногда прогуливался, и её бабка перед свадьбой совершила небольшой моцион в сопредельное пространство… Но не договорила, а заключила, что не даст внука портить лекарствами, лежать в больнице он не будет. Если так уж необходимы уколы, она берёт под личный контроль его посещения, но всё будет происходить в её присутствии.
  Всё обошлось как нельзя хорошо.
  Они вдвоём каждое утро две недели подряд амбулаторно посещали поликлинику. Симпатичные медсёстры каждый раз справлялись о его  самочувствии и ставили уколы, бабушка проверяла ампулы с прозрачными жидкостями и непонятными для него надписями, с первых дней лечения обложилась толстыми томами по детской психиатрии и справочниками по лекарству.
  Вплоть до десятого класса, до поры первой влюблённости, он никуда уже больше не выходил прогуляться.
  Пытались дать кличку «чокнутый», но она не прижилась. Двое хулиганов классом старше как-то после занятий встретили Женьку за углом школы. Один из них, бравируя возрастом и кулаками, сказал, цыкнув через щель в верхних зубах слюной на Женькин пиджак, что, чокнутый, расскажешь нам свои байки. Женька и рассказал. Но после этого они и близко к нему не приближались, завидев, обходили стороной.

                                                 ***
             
  Полноценное погружение в постороннюю реальность вернулось после курса молодого бойца.
  На третьи сутки после присяги заступил в наряд.
  Мелко моросил дождь. Сиренево-серая влажная пелена сокрыла все предметы, размыла очертания. Одни овалы и круги мокро смотрелись под дождём. Женька стоял, дрожа, под грибком, рука сжимает ремень автомата. Чтобы не замёрзнуть, начал измерять территорию пространства, защищающего от дождя шагами: полтора вперёд, столько же назад. Вперёд… назад… Вперёд…
  Он, излучающий своим видом непроизвольную опасность, стоял перед Женькой, держа в руках заострённую длинную палку. Среднего роста, в рубашке-ковбойке, потёртых синих джинсах. Выгоревшая на солнце шевелюра каштановых волос. Изучающий прищур синих глаз.
  Их глаза встретились. И прочитали во взорах взаимное удивление. Сил у Женьки не хватило раскрыть рот. И тот, с палкой в руках, сохранял удивлённое молчание.
  Всё было необыкновенным. Здесь, где стоял Женька, моросил нудный осенний дождь, там, где стоял тот, заходило летнее солнце за горизонт, купаясь в густой волнистой зелени разросшегося леса. Здесь хлюпало под ногами; там – шаги скрадывала высокая трава удивительно приятного, но сильно насыщенного