Spoudogeloion. История Европы в романах

себе домой, но у меня, к сожалению, тяжело больна жена, – Готлиб снова помрачнел.
– Виноват, месье Готлиб, но я бы у вас все равно не остался. Мне тут же надо ехать обратно. После того, как я отбил монастырь Святой Бригитты от ваших… горожан, мне небезопасно оставаться в городе. Слишком много тут моих добрых знакомых, – капитан позволил себе усмехнуться. – Да и его сиятельство ждет меня. Так что, с вашего позволения, я немедленно отправлюсь назад.
– Кстати, как здоровье его сиятельства? – спросил Готлиб.
– Он умирает, – ответил капитан со странной улыбкой.
Готлиб удивленно посмотрел на него.
– Если дни графа сочтены, то пусть чаще вспоминает Спасителя. С ним пройдет он долиной смерти, его милосердия достаточно, чтобы простить все прегрешения графа.
– Я передам это его сиятельству. Разрешите удалиться? Прощайте, господин Готлиб, – капитан развернулся, звякнув шпорами, и направился к дверям.
***
– Спасибо вам. Я сам теперь посижу около нее. Спасибо, – придя домой, сказал Готлиб соседке, которая ухаживала за больной Аннеттой.
– Да разве мне трудно? Я помирать буду, так и обо мне кто-нибудь позаботится, – простодушно ответила соседка.
– Ей стало хуже? – спросил Готлиб, глядя себе под ноги.
– Плоха, совсем плоха. Кушать отказалась; еле-еле уговорила ее съесть две ложки бульона, но у нее все обратно пошло, просто наизнанку вывернуло бедняжку.
– А врач приходил?
– Приходил, да какой толк от него? Сказал, что надо уповать на милость Божию, – будто мы сами этого не знаем, – соседка поджала губы.
– Да, все мы принадлежим Богу нашему, – согласился Готлиб, думая о своем. – Спасибо вам. Теперь я сам посижу с ней, – повторил он.
– Детей я покормила, они наверху.  Старший, Жан, мне помогает по дому. Я уж ему говорю, что, вот, матери твоей не станет, так ты будешь главный по хозяйству и над младшими детьми; месье Готлибу заниматься всем этим некогда, если только новую хозяйку не приведет. Он насупился и молчит. Серьезный малый! – с уважением произнесла соседка.
– Спасибо вам, – Готлиб закрыл за ней дверь и пошел к Аннете.
Укутанная тремя одеялами она с закрытыми глазами лежала на постели, которую поставили около очага: несмотря на теплую погоду, Аннета все время мерзла. Готлиб встал на колени и поцеловал ее в лоб.
– Ты пришел, – она открыла глаза. – Как хорошо, я тебя ждала. Побудь со мной, пожалуйста, не уходи никуда.
– Нет, я никуда не уйду, не волнуйся! И завтра никуда не пойду, даже в Совет, – виновато сказал Готлиб.
– Нагнись ко мне, я хочу тебя поцеловать… Вот так. Дай мне твою руку, я прижму ее к своей груди. Видишь, какая я стала худая, кожа да кости, – с грустной усмешкой проговорила Аннета.
– Ничего, ты поправишься. Мы будем хорошо тебя кормить. Хочешь, я из трактира приглашу повара, и он наготовит для тебя всяких вкусностей? Для выздоравливающего человека нет греха чревоугодия.
– Для выздоравливающего… Нет, мне уже не подняться, – обреченно вымолвила Аннета.
– Ну что ты говоришь! Ты поправишься, обязательно поправишься! – воскликнул Готлиб бодрым голосом, но со слезами на глазах.
Аннета погладила его по голове.
– Все в руках Господа. Помнишь, как мы мечтали отдохнуть, как ждали лета? Вот лето и наступило, завтра первый его день.
Она замолкла и закрыла глаза.
– Аннета! Аннета! – встревожено окликнул ее Готлиб.
– Я слышу, мой милый, – она посмотрела на него. – Просто я чуть-чуть устала. Я немножко посплю, ладно?.. Вот ведь, сама просила, чтобы ты побыл со мной, – и спать собралась, – тихо засмеялась она через мгновение. – Но ты не обижайся, иди к детям, побудь пока с ними. Иди, мой дорогой, а после опять придешь ко мне.
Готлиб еще раз поцеловал ее и поднялся с колен.
– Бедные дети, – прошептала Аннета.
– Что? – переспросил он.
Она покачала головой.
– Ничего. Иди.
Готлиб поднялся наверх и, согнувшись в три погибели, вошел в комнату детей. Лизетта сидела на полу и играла с куклой, а Жан и Франсуа беседовали вполголоса.
– Папа! – закричала Лизетта, вскочила с пола и повисла у Готлиба не шее. Он обнял и расцеловал ее, а потом обнял мальчишек и тоже расцеловал их.
– Папа, а моя Шарлотта заболела, – Лизетта показала ему свою куклу.
– Что с ней такое?
– Ну, не знаю… Говорит, живот болит… И ноги с руками, – Лизетта для наглядности нажала кукле на живот и покрутила ее руки и ноги.
– Значит, надо положить ее в кроватку и полечить.
– Нет, не надо. Она уже выздоровела. Приходил врач, дал ей попить микстуру, она и выздоровела. Гляди, какая веселая, – Лизетта потрясла Шарлотту и тоненько посмеялась вместо нее.
– Очень хорошо.
– И мама выздоровеет, да?
– Конечно, Лизетта. Конечно, выздоровеет, – Готлиб улыбнулся девочке и поправил ее собранные в пучок волосы.
– Папа, а давай пригласим другую женщину, чтобы ухаживать за мамой, – сказал Жан. – А то эта наша соседка болтает ни пойми чего!
– Она говорит, что думает. Она простосердечная и, в сущности, добрая женщина, но ей в голову не приходит, что ее слова могут больно задевать тех, кому они предназначены.
– Ну, давай позовем другую!
– А мы и эту не звали. Она сама пришла и начала помогать нам. Разве мы можем обидеть ее? Неблагодарность – один из самых страшных человеческих пороков, Жан.
– А мама умрет? – вдруг спросил Франсуа, всхлипывая.
– Дурак! – возмутилась Лизетта. – Тебе же сказали, что мама выздоровеет.
– Мама не умрет. Иисус, добрый и справедливый, не допустит, чтобы горе пришло в наш дом, – убежденно произнес Готлиб. – Я чувствую, я точно знаю, что Аннета выздоровеет, и мы все будем еще очень счастливы. И мама в это верит, она только что говорила мне об этом.
– Я пойду к маме! – встрепенулся Жан.
– И я, и я! – закричали Франсуа и Лизетта.
– Нет, мама уснула, пусть она отдохнет, не будем ее беспокоить. Вам тоже надо отдыхать: укладывайтесь спать, а когда проснетесь утром, приходите к маме пожелать ей доброго дня. А сейчас давайте вместе прочтем молитву на ночь. Ну-ка, Лизетта, начинай, а мы станем повторять за тобой.
Лизетта молитвенно сложила ручки и звенящим голоском  начала:
– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе….  
***
Аннета умерла на рассвете. Готлиб, всю ночь проведший у ее постели, заметил, как сон Аннеты перешел в тяжелое забытье. Дыхание ее стало хриплым, прерывистым, и перемежевалось слабыми стонами. Готлиб пытался привести ее в чувство, звал ее, но она уже ничего не слышала. Затем, в пятом часу утра, наступила агония: тело Аннеты выгибалось в жестоких судорогах; после судороги прекратились, – она, не приходя в себя, глубоко-глубоко вздохнула, вытянулась и умерла. Обезумевший Готлиб поднял ее с постели и прижал к себе, пытаясь оживить, перенести частицу своей души в ее тело. Он верил, что Аннета очнется, но она по-прежнему оставалась недвижна. Тогда он положил ее обратно на кровать и застыл на своем стуле в страшном оцепенении.
В восемь часов пришла соседка. Готлиб молча отворил ей дверь, не поздоровавшись и не ответив на ее вопросы об Аннете. Соседка, отстранив его, сама прошла в комнату, пощупала руки Аннеты, приподняла ее веки, а потом просто и коротко сказала:
– Отошла.
Готлиб смог выдавить только «да», снова сел на стул и замер.
Соседка деловито взялась за необходимые хлопоты, и через три часа все было сделано. Перепуганных плачущих детей увели к одной из призванных на помощь женщин; тело Аннеты омыли и облачили в лучшее платье; гробовщик снял с нее мерки, чтобы изготовить гроб, а могильщики получили деньги за могилу.
Готлиб продолжал недвижно сидеть на стуле, покинув комнату лишь на время, которое понадобилось женщинам на то чтобы омыть и переодеть Аннету. Когда все приготовления к похоронам были закончены, Готлиба спросили, следует ли привлечь к организации погребальной процессии городской Совет, и кто произнесет проповедь на кладбище? На первый вопрос Готлиб ответил «нет», на второй «я».
Его оставили одного, последней дом покинула давешняя соседка.
– Хотите, пойдемте ко мне? Что вам тут сидеть? – сказала она. – А к покойнице позовем старушек, бывших монашек, они до следующего утра, до самых похорон будут читать Святое Писание над усопшей.
– Не надо. Я сам побуду здесь, около нее, – с трудом разжимая рот, проговорил Готлиб.
– Да что вам тут сидеть, в одиночестве? – настаивала соседка. – Грешно так горевать: вы же нас учили, что тот, кто сильно убивается по умершим, грешит против Бога. Все мы в его воле, и если кто умер, – так тому и должно быть. Вы нас учили принимать со смирением волю Господа.
– Да, правильно… Я побуду здесь, около нее, – повторил Готлиб.
– Какой вы упрямый! Ладно, сидите. Коли кушать вам захочется, то еду найдете в шкафчике. Ну, вы знаете, где у вас еда хранится. А коли передумаете, то приходите ко мне, а к покойнице я старушек позову.
Соседка ушла.
Готлиб приподнялся со стула и потрогал руку Аннеты, – рука была холоднее, чем утром; он приложил свое ухо к губам жены, – никакого дыхания не ощущалось. Чуда, в которое он так верил в глубине души, не произошло, – Аннета не воскресла.
Тогда он упал к ее ногам и зарыдал. Он называл ее всеми ласковыми именами, которые приходили ему в голову, вспоминал все лучшее что было в их жизни, вспоминал Лизетту, Жана и Франсуа, и плакал от жалости к Аннете, – от того, что она мертва, и никогда больше ни ему, ни детям не быть с нею в этом мире, также как и ей с ними… Плакал он еще и от скрытой обиды, обиды на Бога. Почему Бог забрал Аннету? Какой смысл был забирать ее?
Когда слезы у Готлиба иссякли, он глубоко задумался. Зачем Бог забрал ее? Это не могло быть наказанием, ибо она была чиста перед Господом. Но что же тогда это? Наказание ему, Готлибу? Возможно, но при чем здесь дети? Они-то за что наказаны смертью матери? Бог не может быть немилосерден и несправедлив к детям! Не может! Кто-то говорил о том же, о детях… Ах, да, граф Рауль! Ослепленный ложным блеском человеческого разума граф Рауль… Но тем более, должен существовать настоящий ответ. Зачем страдают дети? Почему им следует в столь раннем возрасте пережить смерть своей матери? А может быть, для того чтобы укрепиться в вере через такое страшное испытание? Да, наверное, чтобы укрепиться в вере и познать Спасителя всем сердцем своим! Вот тогда все ясно… Но Аннета!.. Аннета? Душа ее теперь в раю, видит Бога и радуется, созерцая его. Аннета умерла для бренной жизни, чтобы воскреснуть для жизни вечной.
«Вот он, мой проклятый эгоизм, проклятое эпикурейство, отравившее мою душу в молодости! – сказал себе Готлиб. – Я должен был бы веселиться, представляя, как блаженствует ныне в раю моя любимая Аннета, а я тоскую! О себе тоскую, – как, мол, я тут без нее, зачем она меня покинула. Проклятый эгоист! Прими испытание, выпавшее на твою долю, со смирением, – так, как ты учил своих прихожан, подлый лицемер! А об умершей жене радуйся, – радуйся, говорю я тебе!.. И, кроме того, не навечно мы с ней расстались: пройдут годы, пройдет жизнь, – и встретимся мы с Аннетой в доме Господа нашего. Будь только достоин Бога и царствия его, чтобы состоялась та встреча, и более никогда ты не разлучишься с Аннетой, – на веки вечные вместе с ней останешься!».
…На следующий день, на похоронах жены, Готлиб произнес проповедь, которую все верующие