Spoudogeloion. История Европы в романах

Я Франческо, сын Пьетро Бернардоне из Ассизи. Моя мать – Джованна Бернардоне, вы её знаете, – ответил Франческо.
– Ну и что? – сказали ему. – Чего ты хочешь?
– Пустите меня, ради Христа. Я голоден, мне негде остановиться на ночь, я поранил себе ногу, – взмолился Франческо.
– В монастыре святого Хериберта тоже сжалились над одним таким голодным, бездомным и больным. Его впустили, а вместе с ним ворвалась шайка разбойников: они ограбили монастырь дочиста, утащили даже серебряную раку Хериберта, – возразили из-за ворот.
– Но вы знаете мою мать! Она приносила щедрые дары вашему монастырю и ещё принесёт, если это будет угодно Богу, – не сдавался Франческо.
За воротами призадумались.
– А ты не врёшь? Ты точно сын Джованны Бернардоне? – спросили его.
– Раньше я поклялся бы чем угодно, что я её сын. Но с тех пор, как я посвятил себя Господу, я не клянусь, ибо Господь повелел нам: «Говорите «да», когда хотите сказать «да», и «нет», когда хотите сказать «нет»; а что сверх этого, то от лукавого». Поэтому я скажу попросту – да, я сын Джованны Бернардоне, – ответил Франческо.
– Смотри-ка, какой умный,  – проворчали из-за ворот. – Ладно, я тебя впущу, но если за твоей спиной прячется кто-то, пусть останется на улице, – если он вздумает войти, я огрею его дубиной.
– Да нет же, я один! Впустите меня и сами убедитесь в этом, – улыбнулся Франческо.
– Смотри-ка, какой весёлый, – пробурчали из-за ворот. – И чего ты пришёл в монастырь, когда такой весёлый? Здесь тебе не балаган.
Ворота приоткрылись и Франческо прошмыгнул вовнутрь. Ражий привратник, держа дубину наготове, подозрительно оглядел его.
– Да, на разбойника ты не похож, – сказал он, – скорее, на бродягу. Твой отец богатый человек, отчего же ты ходишь в таком виде? За какие твои преступления отец отказался от тебя?
– Я сам ушёл от своего отца, чтобы служить другому отцу – Отцу Небесному, – ответил Франческо.
– Смотри-ка, ушёл от отца, – неодобрительно проговорил привратник. – Бросил старика – и радуется; по монастырям ходит, выпрашивает подаяние! Вернулся бы ты лучше к отцу, покаялся бы, – он бы тебя и простил.
– Я готов отработать свой хлеб, – сказал Франческо. – Любую работу дайте, я на всякую согласен.
– Смотри-ка, он согласен, – ухмыльнулся привратник. – А ты знаешь, сколько таких согласных приходит к нам каждый день? Времена теперь тяжёлые, люди готовы за кусок хлеба продать душу дьяволу, – прости меня, Господи!.. Твоё счастье, что наш настоятель уехал; он не любит бродяг, при нём я тебя ни за что не впустил бы. Ладно, иди за мной, – переночуешь в дровянике, он сейчас наполовину пустой; я принесу тебе воду и тряпки, чтобы ты промыл и перевязал свою рану. А утром мы с братией подумаем, какую работу тебе дать.
– Господь вознаградит тебя за доброту, – поклонился Франческо привратнику.
…На следующий день Франческо велели натаскать воды на кухню, наколоть дрова, вычистить большие кухонные котлы, а после – вывезти мусор и закопать на пустыре за монастырём. Когда он закончил все эти работы, ему дали миску жидкой просяной похлёбки, луковицу и пресную лепёшку.
– Святые отцы, не могли бы вы налить эту похлёбку в тыквяную бутыль и дать мне её с собой? – попросил Франческо. – А если бы вы добавили ещё немного еды, я с превеликой охотой выполнил бы самую тяжёлую работу, какая у вас имеется.
– Зачем тебе ещё еда? – спросили у него.
– Для моих братьев во Христе, – ответил он. – Они уже два дня ничего не ели, всю еду я отнесу им.
– Мы не можем прокормить всех, кто уверяет, что служит Господу, – сказали ему. – Бери, что заработал, и ступай с Богом. Впрочем, бутыль мы тебе дадим, – можешь налить в неё свою похлёбку.
Франческо поклонился монахам до земли, забрал еду и ушёл из монастыря.
***  
Франческо не хотел идти в Ассизи, но другого выхода у него не было: Сабатино, Филиппо и Паоло, голодные, ждали его. Что он им принесёт? Немного похлёбки, лепешку и луковицу, – слишком мало для троих.
С неприятным чувством подходил Франческо к родному городу: он помнил, как встретили его ассизцы после неудачного возвращения от рыцаря Гвалтьеро, а что же будет сейчас? Однако вначале казалось, что его предчувствия не оправдались, – в разгар дня горожане были заняты своими делами и лишь мельком бросали взгляды на Франческо, да иногда шептались за его спиной. Он направился к друзьям – к Джеронимо и Клементино.
– Кто там? Кого чёрт принёс? – раздался недовольный голос за дверью дома Джеронимо.
Франческо усмехнулся: Джеронимо жил со своим дядей, грубый нрав которого был известен всему городу.
– Это Франческо Бернардоне. Дома ли Джеронимо? – сказал Франческо.
– Если бы он и был дома, я не открыл бы тебе, клянусь преисподней! Франческо Бернардоне – это не то имя, перед которым открываются двери. Ты нечестивец, безбожник и отцеубийца. По тебе плачет виселица и ты будешь болтаться на ней, – гореть тебе в аду! – из-за двери раздались ругательства.
– Значит, Джеронимо нет дома? Благодарю вас, – вежливо ответил Франческо и отправился к своему второму другу.
– Кто там? – раздался тонкий голосок за дверью дома Клементино.
– Франческо Бернардоне. Дома ли Клементино? – Франческо узнал тётю своего друга, женщину набожную, но пугливую, вечно всего боящуюся.
– Как?! Ты сбежал из тюрьмы? Зачем же ты пришёл к нам? – охнула тётя и запричитала: – О, Пресвятая Дева Мария, о, святые Анна и Елизавета, заступитесь за нас! Теперь решат, что мы твои пособники; у нас отнимут дом, нас выгонят из города, нас продадут берберам! Зачем ты погубил нас, – разве мы плохо к тебе относились? – она заплакала.
– Не бойтесь, никто не сажал меня в тюрьму и никто не запрещал приходить в Ассизи, – пытался успокоить её Франческо. – Я не преступник, я свободен. Я могу стучаться в какие угодно двери.
– Поклянись святым Руфином, – недоверчиво сказала тётя сквозь слёзы.
– Я не могу поклясться: Господь запрещает нам клятвы. Но каждое моё слово – правда, – отвечал Франческо.
– Так я и знала, – безнадёжно проговорила тётя. – Если бы Клементино был дома, он бежал бы вместе с тобой. Может, вам удалось бы спастись, – а мне всё равно пропадать.  Что же делать, я своё отжила, – она заплакала ещё горше.
– Я ухожу, – поспешно сказал Франческо. – Я ухожу, как будто меня и не было.
– Поздно, – всхлипнула тётя. – Мы погибли…
Франческо дошёл до конца улицы и в нерешительности остановился. Нет, он не мог покинуть Ассизи, не раздобыв еды! Подумав немного, он направился на рыночную площадь. Он встал в её дальнем углу, на противоположной стороне от конторы своего отца. Протянув руку, Франческо стал просить подаяние.
Сперва на него не обращали внимания, потом по площади прошёлся шумок, – на Франческо начали показывать пальцем, некоторые смеялись, другие осуждающе качали головой. Ему показалось, что из конторы вышел Анджело и тут же исчез. Франческо распрямился и стал громко просить подаяние, поминая Христа и милость его.
Вдруг рядом заулюлюкали и с насмешкой закричали:
– Эй, смотрите, какой у нас Лазарь объявился! Благородный рыцарь, сбежавший из похода; достойный сын своего отца, обворовавший папашу; святоша, который не ходит в церковь! Поглядите на него: одежда разорвана, волосы взлохмачены, борода отросла, –  смотреть страшно. Он связался с бродягами, он наг и беден, – его все презирают. Поделом ему, – вот к чему приводит гордыня!
Франческо оглянулся – это торговцы с площади, семь или восемь человек, насмехались над ним. И вновь ему показалось, что среди них мелькнул Анджело.
– Добрые люди, – сказал Франческо, – я не сержусь на вас и охотно прощаю вам насмешки. Но подайте мне, ради Христа, хотя бы кусок хлеба. Вам зачтётся ваша доброта.
– Нет, вы слышали, – он прощает нас! Ай, спасибо, ай, утешил! – зло засмеялись ему в ответ. – Ты просишь подаяние? На, получи! – в его руку бросили сухую коровью лепёшку: – Ешь на здоровье, это самая подходящая еда для тебя.
– Господи, прости им, – прошептал Франческо. – Они забыли твои слова: «Какой мерой вы мерите, такой и вам отмерится».
– Что он там шепчет? Поминает Господа? – крикнули в толпе. – Конечно, мы для него неподходящие собеседники; куда нам до него, – он разговаривает только с Богом. А ну-ка, окрестите этого бродягу поперёк спины, – и камнями его, камнями!
От сильного толчка в спину Франческо упал на землю, на него посыпались камни. Он закрыл голову руками:
– Добрые люди, зачем вы это делаете? Чем я провинился перед вами?    
– Вот так, будет знать! – продолжали кричать в толпе. – Что, получил милостыню?
Откуда-то прибежали мальчишки; радуясь неожиданной забаве, они бросали в Франческо грязью и сквернословили. Их никто не сдерживал, – наоборот, поощряли одобрительными возгласами.
Невольный стон вырвался из груди Франческо.
– Лучше бы мне не видеть всего этого, – выдохнул он.
Внезапно раздался громовой голос:
– Эй, вы! Что, не можете найти себе другого развлечения?! Пошли вон! Пошли вон, сказано вам!
Чья-то мощная рука стала раскидывать сгрудившихся над Франческо людей, как котят, давая им в то же время тумаки и затрещины. Первыми бросились наутёк мальчишки, – затем разбежались и остальные, потирая ушибы и вопя:
– Ну, ну, полегче! Размахался! Для тебя же старались, решили проучить твоего непутёвого сына.
Франческо поднял голову: над ним стоял его отец.
– Жив? – с невесёлой усмешкой спросил Пьетро. – Вот до чего довело твоё сумасбродство… Вставай и пошли за мной.
Франческо молча повиновался.
– Как ты исхудал, – сказал Пьетро, оглядывая сына. – А почему хромаешь? Что с твоей ногой?
– Пустяки, порезал о камень. Заживёт, – беспечно отозвался Франческо.
– Чему ты радуешься? Оборванный, босой, голодный, пораненный и избитый, – такую жизнь ты выбрал себе? – сурово произнёс Пьетро.
– Я доволен своей жизнью, отец,  – с улыбкой ответил Франческо. – Господь мой со мною, всегда со мною, – и я счастлив этим.
– Что же он не защитил тебя там, на площади? – возразил Пьетро. – А если бы я не подоспел вовремя, что было бы? Кто-то подговорил этих негодяев, – они могли искалечить тебя.
Франческо невольно вспомнил лицо Анджело, промелькнувшее в толпе, и сказал:
– Нет, никто не подговаривал их. Они напали на меня сами, – от скуки и от желания поглумиться над кем-то, кто слабее их. Жизнь этих людей пуста, они не ведают Бога. Но рано или поздно они придут к нему.
– Рано или поздно, – повторил Пьетро, покачав головой. – Так ты не думаешь возвращаться домой? – спросил он.
– Нет, отец. Прости меня, но то, что я сказал тебе тогда, на суде, останется навсегда, – ответил Франческо. – Я служу Господу. Я служу лишь ему одному, – и никому и ничему больше.
– С твоим характером, с твоей волей, с твоим умом ты мог бы подняться так высоко, что трудно даже вообразить, – вздохнул Пьетро.
– Я уже высоко поднялся и надеюсь, что поднимусь ещё выше, – с коротким смешком отвечал Франческо.
– Они и видно, – проворчал Пьетро, бросив выразительный взгляд на сына. – Ладно, – сказал он, – мы почти пришли, но в мой дом тебе хода нет. Я поклялся, что ты больше никогда не переступишь его порог, и сдержу клятву. Кроме того, я не хочу расстраивать твою мать, – каково ей будет увидеть тебя эдаким оборванцем? Она каждый день молится о тебе, – ну, и пусть молится! Сама избрала себе такую жизнь!