Spoudogeloion. История Европы в романах

предупреждение, – он не послушался; ему во второй раз указали на недопустимость его действий, – он и во второй раз не послушался. Тогда облечённые властью люди, хорошенько поразмыслив, нашли прекрасный способ избавиться от молодого упрямца. Известно, что в любом юридическом деле есть казусы, которые при желании можно трактовать как отступление от принятых норм, – встает вопрос, во имя чего делаются эти отступления? Во имя законности, справедливости, или во имя удовлетворения тщеславия и корысти юриста, ведущего дело?  Было решено, что болонец руководствуется в своей деятельности последними  побуждениями; быстро были найдены и доказательства этого – нашлись свидетели, прямо обвинившие болонца в алчности, продажности, в пренебрежении законами (каковых толком никто не знал), в неуважении к властям и народу.
Напрасно Паоло пытался оправдаться, – его лишили должности, отобрали  у него все накопления и приказали покинуть город. Не останавливаясь на этом, болонцу сказали, что сообщат повсюду о его преступном поведении, дабы больше нигде он не мог творить зло. Потрясённый Паоло, враз потерявший работу, деньги, репутацию и идеалы,  направился было в Ассизи, но несмотря на то, что ассизцы ненавидели перуджинцев, они его не приняли, потому что уже получили соответствующие известия о нём. Тогда Паоло побрёл куда глаза глядят, – так он и шёл, не останавливаясь и не разбирая дороги, пока не наткнулся на неприметную хижину у Кривой речки, где его встретил Франческо со своими собратьями. Разочаровавшийся в жизни и людях Паоло с мрачным исступлением отказался от всего мирского; он заявил, что справедливость можно найти лишь у Господа, что Господь является верховным судьёй всего сущего, и что отныне он будет служить одному только Господу.
***
Собравшись таким образом вместе, братья принялись за свою службу. Они поставили в хижине крест, перед которым молились по семь раз в день, вспоминая деяния и муки Спасителя. Имущества у них не было никакого, одежда была бедной: Франческо в точности следовал словам Иисуса: «Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха». Они носили подпоясанные верёвками рясы из грубой холстины, а ходили босиком.
До зимы было ещё далеко и от холода отшельники не страдали, но голод начал сильно мучить их. Они питались ягодами и съедобными кореньями, которые находили в лесу; помимо этого, Джованна, мать Франческо, тайком присылала им иногда хлеб, горох и чечевицу. Выяснилось, однако, что для пропитания четырёх здоровых мужчин этого крайне мало; дошло до того, что мысли о еде стали вытеснять у них мысли о Боге. Особенно сильно страдал Сабатино, – в былой жизни он отдал богатую дань чревоугодию.
– Знали бы вы, братья, как кормят в Страсбурге! В Страсбурге правит епископ, а он любитель покушать. Я провернул там выгодное дельцо, а после специально задержался на недельку, чтобы поесть вволю, – грустно говорил он перед сном. – Таких пирогов больше нигде не готовят. Лучшие страсбургские пироги начиняют гусиной печёнкой, а гусей сперва откармливают в клетках отборным зерном, чтобы увеличить им печень. Кроме гусиной печёнки в пирог добавляют говядину, рябчиков, лук, яйца, трюфеля, кусочки сала, вино и мускатные орехи, которые специально привозят с Востока. А подают пирог со сладким соусом из яблочного пюре со смородиной, или с маринованной грушей, или с каштановым пюре. О, что это за вкус, – такой пирог просто тает во рту, – вздохнул Сабатино.
– Спи, – раздражённо бросил ему Филиппо. – К чему ты завёл этот разговор?
– Да, лучше спать, – согласился Сабатино, – во сне забываешь о еде, – он повернулся на бок, а затем с ещё более тяжким вздохом сказал: – Если бы в Страсбурге готовили одни только пироги, стоило бы туда съездить, – но как там умеют готовить окорок! Нежнейшую свинину засаливают с можжевельником и, опять-таки, с восточными пряностями, а после тщательно коптят. Окорок получается таким мягким, что режется ножом, как масло, и проскакивает кусок за куском. Я съедал за один присест целую свиную ножку и мог съесть ещё. Эх, сейчас поглодать бы хоть кости от этого окорока, вот было бы счастье!
– Спи, говорят тебе, – толкнул его Филиппо.
– Сплю! Чего толкаешься? – ответил Сабатино, натягивая рясу на голову.
Наступила тишина, но потом из-под рясы раздался глухой голос Сабатино:
– А телятина с овощами? Её крупно режут, обжаривают с морковью и луком, а после тушат с капустой. Перед тем, как подать на стол, поливают растопленным сливочным маслом и посыпают зеленью. Бывает, что добавляют чернослив и тёртый лесной орех… А пробовали вы «макаронис»? Нет? О, вы много потеряли! Это ленточки из теста, их отваривают и подают с оливковым маслом и чесноком, но можно добавлять и другие соусы. Говорят, что «макаронис» готовили ещё в глубокой древности, – что же, язычники знали толк в еде. Но только теперь «макаронис» научились готовить так, что пальчики оближешь. Я читал книгу Мартина Корно (он был поваром), – боже ты мой, какие рецепты приготовления «макаронис» он приводит! Эта книга написана ещё за сто лет до Крестовых походов, а сейчас искусство приготовления «макаронис» шагнуло ещё дальше: я ел их в Генуе, там «макаронис» делают с начинкой из мяса или овощей. А после того, как их отварят, поливают сырным соусом, – нет, вы не представляете, какая это вкуснятина! Местная поговорка гласит: «Если Адам соблазнился яблоком, что же он мог бы сделать за тарелку «макаронис»?.. Форма «макоронис» бывает причудливой: говорят, что некий молодой повар вылепил их в виде женского пупка, подсмотрев пупок жены своего хозяина, которая спала обнаженной…
– Замолчи! – воскликнул Филиппо. – Зачем ты нас искушаешь?
– Нет, правда, а что мы будем есть завтра? Опять ягоды? – вмешался Паоло. Он сел и обнял колени. – Я равнодушен к еде, но без неё мы долго не протянем. Сам Господь завещал нам питаться хлебом и вином, но  у нас нет ни того, ни другого. Пришлёт ли нам что-нибудь твоя мать, Франческо? А если не пришлёт, что будем делать?
Франческо тоже поднялся с земли и с улыбкой сказал:
– Вы забыли, что говорил Иисус? «Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?.. Итак не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом… Не заботьтесь о еде, питье и одежде, потому что душа не больше ли пищи, и тело одежды?»
– Святые слова, – перекрестился Филиппо. – В походе против неверных мы часто терпели голод и жажду, но превыше этого были наше рвение к Господу и желание сразиться за него.
– На голодный желудок много не навоюешь, – пробурчал Сабатино из-под рясы.
– Боже мой, какой ты несносный! – с досадой воскликнул Филиппо.
– Не ссорьтесь, братья, – Франческо положил одну руку на плечо Филиппо, а другую – на плечо Сабатино. – Завтра я пойду и добуду еды.
– Куда ты собрался? – спросил Паоло.
– Схожу в монастырь святого Верекундия, попрошу у монахов хлеба. Они не откажут тем, кто, подобно им, служит Господу, – ответил Франческо.
– Я пойду с тобой, – сказал Паоло.
– Нет, я пойду один, – покачал головой Франческо. – Мне легче будет просить у них, потому что они знают меня. Моя мать постоянно отправляла этому монастырю различные припасы, а порой одаривала деньгами. Монахи не откажут мне в хлебе, а по дороге я буду просить подаяние. Вот увидите, люди помогут нам. Людские души открыты для добра… А вы пока снова наберите ягод и кореньев и ждите моего возвращения. Потерпите немного.
– Дай Бог, чтобы всё совершилось, как ты говоришь. Мы, конечно, потерпим, но так ли уж добры люди? Видел я их доброту… – мрачно произнёс Паоло
– Покайся, брат, и забудь о зле, которое тебе причинили, – мягко заметил ему Франческо. – Помни о Спасителе, принявшем неслыханные страдания за людей, но не переставшим любить их.
– Мы потерпим, – сказал Филиппо. – По мне лучше умереть от голода здесь, с образом Господа в душе и молитвой на устах, чем жить в греховном мире. Мы потерпим…  Потерпим? – он толкнул Сабатино.
– Чем я хуже вас? – обиженно отозвался Сабатино, откинув рясу с лица. – Я потерплю.
– Спасибо вам, братья, – с глубоким чувством сказал Франческо. – Нет в мире крепче уз, чем узы духовного родства.
***
Утром, спустившись с горы, Франческо зашагал в сторону монастыря святого Верекундия. Идти босиком по острым камням было неудобно; вдобавок Франческо распорол левую ногу и она сильно кровоточила, так что на тропинке оставались кровавые следы.
На полпути к монастырю находилась деревня, носившая столь неблагозвучное название, что его остерегались произносить вслух. К счастью, в деревне была маленькая церковь в честь святого Гонория, поэтому жителей деревни называли просто гонорийцами, а их деревню – Гонорией. Тем не менее, старое неблагозвучное название, над которым потешалась вся округа, отравляла жизнь гонорийцев, и они отличались раздражительностью и вздорным нравом.
Едва Франческо вошёл в деревню, к нему потянулись её жители.
– Глядите, ещё один бродяга, – говорили они. – Мало их шляется у нас, встречайте нового гостя! Он, к тому же, больной, – посмотрите на его ноги. Нет, на левую, – видите, она вся в кровавой коросте; он, наверное, прокажённый. Гоните его прочь, паршивую собаку! Не хватало, чтобы он заразил всех нас.
– Добрые люди, не бойтесь, я не болен, – сказал Франческо. – Я служу Господу нашему Иисусу Христу. Хожу босиком, потому что он не велел нам носить обувь. Ногу я ободрал о камень, а иду просить милостыню во имя Христа для себя и своих духовных братьев.
– Умник нашёлся! Ишь, как рассуждает! – раздались голоса в толпе. – Не верьте ему, люди, он проходимец. Давеча такой же «служитель Господа» попросил воды напиться у бабки Теодоры, а потом спёр у неё медный таз. А бывает ещё хуже – воруют детей; высмотрит днём такой бродяга пригожих детишек, а потом придёт ночью и украдёт их. Гоните его вон, гоните, люди! Дайте мне камень, я брошу в него!
– Бог с вами, добрые сельчане, – поспешно проговорил Франческо. – Не берите грех на душу. Я ухожу из вашей деревни, мне ничего не надо от вас.
– Вот, вот, убирайся быстрее! Давай, не задерживайся! – крикнули ему. – А лучше, всё же, было бы прибить этого мерзкого пса, – как бы он не вернулся и не наделал нам бед. Чёрт с ним, пусть проваливает, – мы же христиане, в конце концов. Наш святой Гонорий учил милосердию… Правильно, пусть этот бродяга проваливает… Но если он вернётся, мы его прикончим! Если вернётся, прикончим, – надо подумать о наших детях, которых он погубит… Слышишь, недостойный, не вздумай возвращаться, а не то мы тебя убьём!
– Благодарю вас, добрые люди, – сказал Франческо, ускоряя шаг. – Я не вернусь, я буду теперь обходить вашу деревню стороной.
– А, ты понял, что с нами лучше не связываться! Что, не вышло у тебя? Не на тех напал, собака! – прокричали ему вслед.
…Морщась от боли и хромая, Франческо кое-как доковылял к вечеру до монастыря святого Верекундия. Он долго стучал в ворота, пока в них не открылось окошко и не прозвучал хриплый голос:
– Кто ты и что тебе надо?
–