Spoudogeloion. История Европы в романах

зазорного в рассказах о том, каким замечательным товарищем, каким удивительным человеком был Франческо, и сколь много потерял мир, лишившись его.
Помимо прочего, Бенвенуто радовало неподдельное восхищение Пьетро искусством и, в частности, жадное любопытство этого человека к тайнам скульптурного ремесла.
– Ах, синьор Бенвенуто, и зачем я не пошел в подмастерья к какому-нибудь признанному маэстро, вроде вас! – сокрушался Пьетро. – Ну, подумаешь, получал бы лет десять оплеухи, подзатыльники, затрещины и пинки, - но зато выучился бы настоящему делу, такому, на которое не жалко истратить всю жизнь. Как я завидую вам, синьор Бенвенуто, и прочим великим мастерам!
– Если у нас зашла речь о великих мастерах, скажи, видел ли ты работы непревзойденного Микеланьоло? – спросил Бенвенуто.
– Стыдно признаться, синьор, но не видел, - смутился Пьетро.
– Ты не видел работ Микеланьоло?
– До встречи с вами я был слепым, глухим и безумным. Я жил подобно животному, не замечая прекрасного, - ответил Пьетро.
– Когда закончится война, ты просто обязан посмотреть на гениальные работы Микеланьоло! – с жаром сказал Бенвенуто. - Апполон только покровитель искусства, а бог его – Микеланьоло. «Он всемогущ, ему подвластно все, и музы все ему покорно служат», - в юности я пытался написать поэму, посвященную этому величайшему мастеру. А видел бы ты, какой пантеон он построил в моем родном городе для наших герцогов. Взяв себе за образец ваш римский древний Пантеон, Микеланьоло соорудил нечто более возвышенное по замыслу и великолепное по исполнению. Сама смерть стала послушной служительницей гения, - повинуясь его воле, она  отразилась в белом мраморе скульптур в трагической и успокоительной чистоте вечного прощения. Вот что я хотел бы повторить в памятнике Франческо, добавив сюда упоминания о воинской славе и доблести, к которым он так стремился… Я думаю, что сумею передать трагизм лучше, чем Микеланьоло, потому что он гений, а я всего лишь мастер. Ведь гений не может создать по-настоящему скорбное произведение, Пьетро, так как всё что он делает, вызывает своим совершенством восхищение, несовместимое с глубокой скорбью. А я сделаю, говорю тебе, действительно трагический памятник моему дорогому, безвременно погибшему другу. Знаешь ли, Пьетро, искусство – универсальная вещь, всё на свете воплощается в нем, а уж воплощение смерти, - одна из самых важных тем в искусстве.
– И самых прибыльных, синьор Бенвенуто, - заметил Пьетро. – Мой двоюродный дядя тоже делал надгробные памятники, - так он закалачивал такие деньжищи, что моему отцу и не снилось!
– Ты прав, приятель, а все оттого, что людям хочется продлить воспоминание о себе и своих близких. Но поскольку от покойника уже не приходится ожидать каких-либо свершений, то память о нем остается только в том, что он когда-то сделал сам, или в том, что ему посвятили другие. Таким образом, у ничтожного, ничем не прославленного человека   есть лишь одна возможность надолго пережить свое время – это красивый надгробный памятник. К сожалению, последнее относится и к моему другу: Франческо не был ничтожным человеком, но он не успел прославить себя. Пусть же хотя бы его надгробие напоминает о той славе, к которой он стремился!
***
Вскоре война закончилась; неприятельская армия покинула Рим, и Бенвенуто вернулся в свою мастерскую. Поскольку никаких заказов от разоренных жителей города не поступало, он занимался исключительно памятником Франческо и закончил его в самый короткий срок.
На надгробной плите, сделанной из серого с темными прожилками мрамора, Бенвенуто поместил белоснежную фигуру своего друга, - в доспехах, но без шлема, с безжизненно откинутой в сторону рукой, из которой выпала шпага. Именно таким Бенвенуто видел его сразу после гибели, - только шпаги при Франческо не было, Бенвенуто домыслил эту деталь. Зато лицо каменого Франческо имело то самое выражение, которое было тогда на лице убитого: возбуждение от яростного боя и удивление от того, что приходится умирать, но, главным образом, печать вечного покоя.
По краям надгробной плиты Бенвенуто поместил золоченные воинские символы и флаги, а вверху была выгравирована эпитафия:

Здесь погребен Франческо. По славе был бы он
Подобен Цезарю, Помпею и Траяну.
За Марсом и Судьбой он шел, воружен мечом,
Но Смерть свою победу одержала.
Жестокой участи он избежать не мог…
Земля покоит прах, а душу принял Бог.
   
Буквы на этой эпитафии были недокончены и словно надломлены, - за исключением первой и последней. Надломленные буквы означали разрушенное мертвое тело Франческо, а две цельные буквы являлись свидетельством бессмертия его души, которая дана была ему Господом и к Господу же отошла, не сломленная.
Памятник был установлен в часовне над могилой Франческо у южных ворот замка и привлек сюда много ценителей искусства, которые находили это надгробие превосходным. Особенно популярной часовня стала среди военных, часто заходивших в нее помолиться, а в народе ее прозвали «Часовней Павшего Воина».

Часть 4. О том, как глупо составляются обвинения, и как умно их приходится опровергать. О великой способности человека привыкать к любым условиям жизни. О великой способности человека изменять любые условия жизни. О бессилии власти, не любимой народом. О том, как на пути к искусству можно потерять всё

Не успели улечься волнения, вызванные войной, как поднялись новые: скоропостижно скончался папа и новым понтификом был избран кардинал Алессандро. Его правление не сулило ничего хорошего ни церкви, ни землям, подчинявшимся папскому престолу.
О смерти прежнего папы ходили разные слухи; кое-кто называл Алессандро ее виновником, однако среди жителей столицы утвердилось мнение, что его святейшество умер от обжорства, обильного пития, любовных излишеств и от врачей. Некий поэт даже сочинил по этому поводу стихи, перепечатанные на отдельных листках и распроданные в первые же дни после кончины папы:

Поесть – у папы нет иного дела.
Поспать – у папы нет иной заботы:
Возможно дать такие лишь отчеты
Любому, кто о папе спросит смело.

Хороший взгляд, хороший вид и тело,
Язык хорош и качество мокроты.
Нет, с жизнью не хотел порвать он счеты,
Но рать врачей сжить папу захотела.

И в самом деле, честь врачей страдает,
Когда больной уйдет от их атаки,
Раз сказано: конец, он умирает.

От них подохнут и собаки,
Не то что папа…
В общем же похоже,
Что как-никак его убили всё же.
 
Новый понтифик немедленно изгнал Карлотту из ее дворца и стал строить козни против сына, дочери и зятя покойного папы. Попутно он избавлялся и от других людей, ненавистных ему; не удивительно, что имя Бенвенуто одним из первых было занесено в проскрипционные списки.
– Этого злодея мы хорошо знаем, - говорил о нем новый папа. – Он повинен во множестве преступлений: во-первых, в буйствах, драках, в нападениях на мирных обывателей и  издевательствах над ними; во-вторых, в богохульстве, невообразимом разврате и растлении юных непорочных девиц; в-третьих, в колдовстве, чернокнижии и еретичестве. Наш покойный пастырь, царство ему небесное, на что уж мирволил этому проклятому Бенвенуто, но и то хотел отправить его на галеры. Но покойник так и не узнал, что Бенвенуто еще и вор, который украл часть драгоценных камней, вынутых из папских тиар. Камни были зашиты покойным папой в подкладку его ризы, но несколько штук, наиболее ценных, мы после смерти папы так и не нашли. В казне их нет, их вообще нигде нет! Вывод очевиден: они украдены Бенвенуто, который подло воспользовался доверчивостью нашего предшественника и неразберихой военного времени. Таким образом, к своим вопиющим преступлениям он прибавил еще и воровство.
– Не буду упоминать о том, что этот адский Бенвенуто хотел лишить меня жизни, - сказал далее Алессандро со смиренным вздохом. – Стреляя из пушки якобы по врагу, он едва не убил меня, а вместе со мной его жертвой мог стать достойнейший и честнейший кардинал Джакопо, возглавивший ныне казначейство. Видимо, этот разбойник Бенвенуто уже тогда намеревался избавиться от всех, кто мог вывести его на чистую воду. Но я прощаю ему покушение на мою жизнь, - я буду молиться, чтобы Бог направил Бенвенуто на путь раскаяния и спас его грешную душу. Однако нельзя при этом забывать и о законности: Господь возложил на меня тяжкое бремя власти не только духовной, но и светской; если я стану нарушать законы, то какой пример я подам нашим добрым подданным? Как христианин я простил Бенвенуто, а как правитель приказываю арестовать его за совершенные им преступления и держать в тюрьме до окончания расследования. Когда выяснятся все обстоятельства его злодейских дел, мы вынесем ему свой приговор.
***
Бенвенуто, между тем, работал и работал: город понемногу стал оживать после вражеского нашествия, откуда-то появились богачи с большими деньгами, и спрос на ювелирные изделия стремительно возрос. Бенвенуто трудился до изнеможения; дошло до того что он перестал спать со своей юной служанкой Катериной, - а она вернулась из провинции чрезвычайно похорошевшая: ее угловатые девичьи формы округлились, и во взоре появилась страсть. В другое время Бенвенуто много раз воздал бы Катерине должное, но теперь ему было не до нее.
До Бенвенуто доходили слухи об интригах его недоброжелателей, о клевете, распространяемой его врагами, о ненависти, питаемой к нему новым папой, но он отмахивался от этих слухов, как от мух, надоедливых, но неизбежных в летнюю пору. К тому же, он не знал за собой каких-то особых прегрешений, кроме тех, которые были уже известны и прощены.
Однажды прекрасным летним утром, накануне праздника Тела Господня, проработав более трех часов над заказом одной знатной синьоры, Бенвенуто вышел немного прогуляться. Не успел он дойти до угла улицы, как дорогу ему загородил начальник стражи Креспино со своими людьми.
Четверо из них тут же встали за спиной Бенвенуто, а начальник стражи сказал:
– Ты задержан по повелению его святейшества.
– Я? – изумился Бенвенуто. – Креспино, ты принимаешь меня за другого!
– Нет, ты - Бенвенуто, я тебя отлично знаю. Да тебя весь город знает после того, как ты прославился при обороне замка Святого Ангела! Вот в этот-то замок я обязан тебя отвести.
– Кто бы мог подумать, что место моей славы станет мне тюрьмой! – воскликнул Бенвенуто с горькой усмешкой.
– Ну, заточение в замке – это почетно, - уважительно произнес Креспино. – Туда заключают только вельмож и известных людей, таких, как ты; меня, например, туда никогда не посадят… Отдай мне твое оружие.
При этих словах начальника стражи четверо его подчиненных, стоявших позади Бенвенуто, набросились на арестованного, отняли у него кинжал, висевший на поясе, а заодно забрали и кошелек.
– Дурачье! – закричал на них Креспино. – Вы что, не понимаете, что он – важный человек, и еще не понятно, чем закончится его дело? Верните ему всё, что взяли! Исполняйте единственно вашу обязанность – смотрите за тем, чтобы он не убежал!.. Извини этих олухов, Бенвенуто, - прошептал он, взяв арестованного под руку. – Ты сам понимаешь, что умный и честный человек пойдет служить в полицию лишь от безнадежности, а так к нам идут одни недоумки, воры,