не совладать, вернулся мыслями к началу.
А было так.
В субботу, 15 августа отмечали Борино тридцатилетие. Шульгин приехал один, жена болела. Гости, по обыкновению, собирались долго, и он, перебирая книги на полке, наткнулся на одну, небольшого формата, в «слепой» обложке – ни автора, ни названия. Открыв ее ближе к началу, прочел:
«Что тронул? Выкуси. Вот бы тяпнуть за пролетарскую мозолистую ногу. За все издевательства вашего брата. Щеткой сколько раз морду уродовал мне, а?»
Перевернул пару страничек. Кто-то писал легко, насмешливо, и был у него взгляд на давно разъясненное положение вещей какой-то необычный, с хитринкой – ни согласный, ни отрицающий. Вскоре стало понятно, что взгляд этот попросту контрреволюционный, но автор талантлив и убедителен так, что от строчек невозможно оторваться.
Шульгин не заметил, как подошел Борис.
- Что читаешь?
- Борь, дай домой. На пару деньков.
Борис задумался.
- Ладно, бери. Но учти – даю только тебе. И вообще, поосторожней с ней…
После, за столом, Шульгин то и дело вспоминал о книге, которая уже лежала в его портфеле, представляя, как приедет домой, устроится с нею, закурив, на кухне…
А пока донимал изрядно выпивший сосед справа, незнакомый ему коренастый очкарик:
- Сейчас так: куда ни плюнь, обязательно в майора КГБ попадешь.
Шульгин старался не рассмеяться, потому что был он хоть и не майор, но капитан КГБ. Правда, служил он инженером в техническом управлении, которое считалось не очень-то чекистским, но все же …
Домой Шульгин выбрался лишь в первом часу ночи. Перед этим, на кухне, в теплой компании хватил чего-то такого, что, наверное, ключницы готовят.
Зелье забрало, но вконец сокрушить Шульгина было непросто: «Автопилот» довел его до вагона метро и усадил на мягкий диван.
Убедившись, что документы и портфель при нем, Шульгин вспомнил о книге и тут же достал ее.
Буквы сначала наезжали друг на друга, рассыпались, но потом все-таки выстроились по строчкам и замерли.
Чтение пришлось на середину, и, собираясь с каждой следующей страницей повернуть к началу, Шульгин все не мог остановиться.
Он едва не проехал свою станцию и выбегал из вагона в уже сдвигавшиеся двери.
Катя встретила немым укором – это Шульгин еще помнил, но как отходил ко сну – нет.
Наутро жена сказала:
- Хорош же ты вчера был.
- Кать, ну я же редко.
- Зато метко. Ладно, иди, завтракай. Там в сковородке яичница.
Вредная привычка – читать за едой, но что поделаешь – привычка!
Предвкушая приятное занятие, Шульгин открыл портфель.
То, что книги там нет, он понял сразу пробежав взглядом по корешку тетради для политзанятий, посеревшему сгибу газеты.
Шульгин вывернул портфель на пол – книги не было!
Выходит, впопыхах, да спьяну оставил он ее в метро.
Весь день Шульгин ломал голову, как теперь быть, и смурнел, не находя выхода. Он не знал даже названия этой повести, чтобы попытаться хоть где-нибудь ее найти!
И на следующий день ходил он хмурый. Оставалось единственное: позвонить Борису и рассказать все, как есть.
В отделе за столом напротив сидел Калмыков и, читая, похихикивал.
- Что это у тебя, Петрович?
- Не знаю, тут, в шкафчике, валялось, кто-то принес.
Шульгин подошел, заглянул в книжицу и обмер:
«В марте 17-го в один прекрасный день пропали все калоши, в том числе две пары моих, 3 палки, пальто и самовар у швейцара. И с тех пор калошная стойка прекратила свое существование».
Это была та самая повесть, только другое ее издание!
- Как называется?
Шульгин торопливо заглянул в начало – и опять «слепая» обложка, титульного листа нет, сразу первая глава.
- Не знаю ничего, - засопев, Калмыков потянул книгу к себе. – Если будешь читать, занимай очередь.
За Калмыковым стоял Вощанов, потом Сверчков, Колесников и еще пол-отдела.
- Мужики, чья книга? – вопрошал Шульгин, но все пожимали плечами.
Прошел день, еще один. Очередь двигалась медленно.
Передавая книгу Колесникову, Сверчков сказал с тихой улыбкой:
- Вредная вещь! Враг писал. Но читать приятно.
- Лёнь! – подошел к Колесникову Шульгин. – Выручи, уступи. Я, понимаешь, у друга такую же взял на пару деньков и потерял. Неудобно страшно! Мне жена на работе перепечатает, хоть так верну.
- Чего это без очереди! – встрял Маврин. – Ты, Шульгин, вечно без очереди.
Видимо, он имел ввиду то обстоятельство, что Шульгин, который служил на три года меньше его, выдвигался сейчас на «майорскую» должность.
Сам же Маврин прочно сидел в капитанах.
В случившееся с ним было трудно поверить, и тем не менее…
Распространяли билеты на кинофестиваль, а поскольку подразделение их особыми привилегиями в Комитете не пользовалось (да какие они чекисты!), то и билеты достались им соответствующие – на 8 утра. И толкнула же нелегкая Маврина поучаствовать в этом мероприятии! Потом-то он сообразит, что придется ему в выходной день вставать ни свет, ни заря и тащиться на электричке с дачи, да будет поздно.
Всю дорогу до кинотеатра чувствовал он себя, как не в своей тарелке - что-то теснило грудь, подступало к горлу. А в чем дело понял лишь в зале, перед началом фильма: спросонья надел он тенниску задом наперед. И тут снова нелегкая подтолкнула его: когда свет погас, решил Маврин тенниску переодеть, уверенный, что не привлечет ничьего внимания, поскольку места по соседству с ним пустовали. И только он ее снял - свет почему-то зажегся.
Невдалеке сидевшая дама преклонных лет, увидев обнажившегося Маврина, громко сказала «караул». Свет больше не гас, возле Маврина возникла билетерша, потом дружинники.
Ерунда, конечно, глупость, если б не та дама, которая в милиции стала уверять, что у Маврина были сексуальные намерения на ее счет.
И опять глупость, чушь, от которой отмахнуться бы только, но не таково было руководство подразделения.
Составили комиссию, которая выезжала к Маврину в семью и имела долгую беседу с его перепугавшейся женой. Бедная женщина, в конце концов, разоткровенничалась и поведала, что Маврин весьма нерегулярно исполняет свой супружеский долг.
Впоследствии, когда комиссия обсуждала этот факт, Маврин огрызнулся: а из вас-то кто этот долг на шестнадцатом году брака регулярно исполняет?!
Поразмыслив, комиссия решила, что Маврин сексуально здоров, а у старушки просто разыгралось воображение. И все встало на свои места.
Если, конечно, не считать, что Маврин получил выговор (а чтоб не огрызался!) и прочно засел в капитанах.
- Ты, Шульгин, всегда так – вперед лезешь! А мы что, не люди?
- Люди, - согласился Шульгин, - ты, Паша, люди.
Но Колесников – добрая душа:
- Я тебе книгу завтра дам, за вечер, думаю, осилю.
- Спасибо, Лёнь, выручишь.
Однако следующим утром Колесникова куда-то срочно вызвали, и объявился он только во второй половине дня, мрачный, не в себе.
- Пойдем, Сань, покурим.
- Плохо дело, - сказал он в курилке. – Конфисковали книгу. Меня в Особый отдел вызывали.
Шульгин оцепенел.
- Спрашивали, кто ее читал, кто принес.
Колесников немного помолчал.
- И еще про то, кто ее размножать собирался.
- А ты?
- А что я? Тех, кто читал, назвал. Сейчас всех таскать будут. Но они, кажется, не знают, кто ее перепечатать хотел.
- Узнают, - Шульгин затянулся и поморщился. – А как узнают, то и жену потащат, и Борьку. Помнишь, как Маврина из-за ерунды мурыжили? А тут дело посерьезней.
- Да, - согласился Колесников, - просто так не отделаться. Если только чудом…
- Чудес не бывает… Это ж какая сволочь заложила? – вскинулся Шульгин. – Вот гад! Вспомни, кто наш разговор вчера слышал?
- Ну Сверчков, ну Маврин, да вообще пол-отдела. Не вычислишь, я уже пробовал.
Всю неделю, ежедневно, по два-три человека вызывали в Особый отдел. Шульгин ждал своей очереди и, как все, молчал.
В пятницу короткий день, с 15-ти до 17-ти часов плановые занятия на стадионе. Как обычно, погоняли мяч, но вяло, без азарта. Вообще хотелось поскорее разойтись, хоть в самый раз и было попить пивка.
Но солнце, тяжелое, налитое, словно замерло в небе, не утихая жаром, а через дорогу из магазина пиво несли ящиками. В конце концов, тоже ящик купили, а к нему еще и водки.
Разместились где и всегда – в тихой аллейке стадиона. Выпили, помолчали.
- Ну что, подельнички, какие новости от особиста нашего? – не выдержал Вощанов.
- Скоро сам узнаешь.
- Чего хоть говорить-то?
- А что говорить… Каяться нужно.
- Ты сам посуди, - начал растолковывать Сверчков, уже побывавший в Особом отделе, - книгу читал? Читал. То, что она антисоветского характера, знал? Знал. А почему тогда никаких мер не предпринял? Логика у нашего особиста железная, не открутишься.
- Сволочь он – ваш майор Туньков, - не выдержал Шульгин. – Пьянь и бабник, все знаете.
- Ты, Шульгин, поосторожней, - пробасил Калмыков. – Сам влетишь и нас «под монастырь» подведешь.
- Точно, Петрович, - Шульгин и не опьянел, а кто-то тянул его за язык, - ведь здесь стукач сидит. Сидит, гад, и на ус мотает, а мы его боимся, черт бы нас всех побрал! Кто-нибудь из вас хоть знает, как эта книга называется? И кто вам насчет антисоветчины сказал? Туньков? А мы не поняли, не вникли, близорукие мы! Нет же, мычим всем стадом: виноваты, нашкодили, каемся!
- Брось, чего разошелся! – Колесников протянул бутылку пива, - выпей, остудись.
- Понятно, чего он так разошелся, - подал голос Маврин. – Мне, например, психовать не с чего: я книги не читал, размножать ее не собирался…
- А ты сдай меня, Маврин! Выговор снимут, майором станешь! – Шульгин почувствовал, как похолодело у него в затылке. – Может, это ты стукач, Маврин?
- Брэк, мужики! – встал между ними Колесников. – Поехали, Саня, нам по пути.
Жалел потом Шульгин об этом разговоре. И сейчас жалеет: не надо было горячиться, и Маврин, может, не стукач. Эх, зря! Да хватит этих мыслей! Надо отвлечься!.. А! Вот еще один пришел газировки попить… И тоже стакан вылил.
Лампочка погасла. Темно, тихо. Шульгин прикрыл глаза, откинулся к спинке стула. Что тут раздумывать? Я уже все решил: главное, жену и Борьку не назвать, а со мной пусть что хотят делают.
Шульгин и не слышал, как к нему подошел Туньков.
- Ну и нервы у тебя, спишь что ли? Пойдем, потолкуем.
В кабинете Шульгин увидел Маврина и еще одного человека – сутулого, с угрюмым, каким-то потянутым вперед лицом. Когда они с Туньковым вошли, тот сипло ворчал:
- Один про меня пасквиль всякую сочиняет, а другой ее размножает.
- Ничего, ничего, успокойтесь, - заторопился к нему Туньков, - сейчас все уладим.
- Значит так, - он уселся за стол и холодно, по-рыбьи. Посмотрел на Шульгина. – Антисоветскую литературу читаем. И не просто читаем, а еще и тиражируем. Будешь отпираться?
Вдруг заговорил Маврин:
- Я хочу уточнить, товарищ майор. Я не читал, а только стоял в очереди, чтобы прочесть.
- С тобой, Маврин, давно все ясно. Так вот, Шульгин, даем тебе шанс исправиться. Сейчас с Мавриным поедешь и привезешь этого сочинителя.
- Кого? – изумился Шульгин.
- Сочинителя, писателя этого. Триумфальная, двенадцать, квартира пятьдесят.
Туньков открыл сейф, достал лист бумаги и пистолет Макарова.
- Распишись в получении оружия и ордера на арест.
- А у вас что, оперативников для этого нет? – пришел в себя Шульгин.
- Приказы, капитан Шульгин, не обсуждаются! «Запорожец» твой бегает?
- Ездит.
- Вот садись в него – и живо этого писателя сюда!
- Ага, - добавил угрюмый, - чтоб знал, как
