вечером, наконец, решилась:
- Я, Вадим, наложница.
Ее историю Лукин отказывался принимать, горько сознавая, что час еще назад был абсолютно счастливым человеком. Лучше бы ему ничего не знать! И почему именно Насте выпала эта судьба?!
Настины родители погибли в авиакатастрофе – тогда ей было шестнадцать. Из близких родственников – никого. Под опеку взял ее товарищ отца, тоже юрист. Отболев, оправившись, Настя зажила, ни в чем не нуждаясь. Воспринимала ли она его как мужчину? Конечно! Она ведь чувствовала не совсем отеческое его внимание к себе. Но это не отталкивало, потому что был он умен, ненавязчив, собой хорош – этакий стареющий лев.
Однажды – из минутной ли влюбленности, из молодого ли интереса, из жалости ли (он овдовел недавно) – уступила ему. От омерзения не знала, куда потом деться. Хотела бросить институт, уехать. Он удержал: учись, больше не трону. А потом… Все-таки приручил…
- И оказалась я в золотой клетке. А она держит, если и дверцы нараспашку. Он их, кстати, никогда не запирал: жила, словно, сама по себе, он даже не возражал, если кто-нибудь у меня появлялся, лишь бы ненадолго. Но когда звал, ослушаться было нельзя. После этого несколько дней не проходил кошмар – ненависти к самой себе, я запиралась от людей, лишь бы на меня не смотрели. Однажды мне показалось, что я давно тебя знаю и ты спасешь меня. Я даже испугалась – так ясно это осветилось во мне. Прости, Вадим: в том, что с тобой случилось, я виновата. Ведь тогда, накануне, он меня позвал. Подожди, подожди, милый… не было ничего. Я просила отпустить меня насовсем. Он сказал, что я свободна, но не пришлось бы нам пожалеть обоим. Понимаешь – обоим! Это он послал тех двоих! Он, Вадим, все может! Ты ведь еще имени его не знаешь!
И она назвала фамилию, бывшую у всех на слуху. Лукин сразу же вспомнил недавнюю программу «Время», в которой сообщалось о делегации, им возглавляемой.
- Теперь, Вадим, я уйду. Ты сам решай, как тебе быть…
Лукин слышал, как Настя надевает в прихожей сапоги: вжикнула одна молния, вторая, прошуршал плащ, щелкнул, открываясь, дверной замок…
- Настя!
Она замерла.
- Завтра идем в ЗАГС!
XIV
День стоял по-весеннему распахнутый, ароматный, сияющий. Только гвоздики сдержанно темнели в Настиной руке.
«Обязательно приходит время, - вспомнился Лукину недавний сон – или бред? – когда нужно выбирать…»
- Нам с тобой только этот месяц пережить, - говорил он Насте, - а там уж ты моя законная жена.
- Нам бы только день простоять, да ночь продержаться… Давай
уедем.
- Давай! Я отпуск возьму, завтра же. И… да хоть к тетке моей. Она недалеко, в Загорянке, на даче круглый год живет. Там и Филидор мой уже.
Настя остановилась, положила ему руки на плечи.
- Вадим…
- ???
- Я – счастливая!
XV
Наутро Лукин проспал, и пропуск обменял уже со звонком.
- Вадим, - встретила его Софья Витальевна, - вам Верочка из архива звонила. Дважды. Кстати, где вы пропадали?
- Болел, Софья Витальевна.
- Вот, - кивнула она на телефон. Опять, наверное, она.
Верочка сказала, что исчез документ с грифом «секретно», а последним пользовался им Лукин. И подпись его в получении имеется, а отметки о возврате нет.
- Мамочка, что теперь будет! – всхлипнула она.
- Вера, Вера, подожди! Да ведь это было недели две назад, я его тогда же и сдал!
- Сдал… А документ не списан, и самого его нет. Поищи, Вадимчик! В столах… или, может, в шкафу вашем… В одиннадцать комиссия!
- Вы чай пить будете? – спросила Софья Витальевна.
- Нет, у меня неприятности.
- Я так и знала. Когда вы вошли, у вас аура была померкшая.
- Какая, к черту, аура!… Простите, Софья Витальевна, но у меня, действительно, неприятности.
Лукин понял все сразу. И незачем было искать этот документ, суетиться. Хотя кто другой стал бы просто ждать? Но чем дальше заходили поиски, тем острее он испытывал тот страх, тот унижающий испуг, который невозможно перебороть.
«Ведь нет еще и 30-ти и впереди вся жизнь!… Да и с кем вздумал соперничать! Что я могу?»
Отвратительно подходил этот страх! Откуда-то из ног, холодной липучестью у самых ягодиц – нет, такого Лукин еще не испытывал.
В полдень в кабинете начальника 1-ого отдела Лукину было объявлено, что уголовного дела, увы, не избежать: «снизить степень секретности документа не представляется возможным».
XVI
«Как же просто стать подлецом! – вспоминал Лукин тот день. - Но я знаю теперь наверняка: именно так и должно было произойти. И это только ход, еще не конец…»
Тогда – в кабинете, уже опустевшем, - появился вдруг сам директор института и объяснил Лукину, что все его неприятности закончатся, если он изменит свои планы («Вы, кажется, жениться собираетесь?»). Иначе дело для него обернется весьма плачевно. («В том, что случится именно так, можете не сомневаться»).
Лукин… согласился. К вечеру документ нашли. Верочка получила строгий выговор, а Лукин уволился.
Полгода прошло. Теперь он крутит баранку: права получил еще в армии, устроился таксистом. Работа эта не то, что бы ему нравилась, но успокаивала, уводила от сущего; дорога заглаживала и мысли, и чувства.
На заднем сидении пьяный кооператор или рэкетир – кто их разберет? – обнимал свою подружку, и, куражась, лез из кожи вон:
- Шеф! Полста даю! Отсюда 300 метров! Шеф! Я пятихаточку сейчас в кабаке оставил! Нормально… А сыграли лабухи… твою мать! Эх, гуляем, Алена!
Лукин, не обращая внимания на кураж, вез. И брал полста. А как-то раз у смуглоликого пассажира, который ехал на Рижский рынок, зачем-то купил пистолет. С полной обоймой, в масле.
Софью Витальевну он встретил вечером, в проливной июльский дождь. Он ее не узнал поначалу, просто пожалел полную женщину с зонтиком.
- Вы просто чудо! – говорила, садясь в машину, Софья Витальевна. Никто не хочет брать такую мокрую курицу… Батюшки! Это вы, Вадим?!
- Здравствуйте, Софья Витальевна. Отдышитесь.
- Так вы теперь таксист? Извините, водитель?
- Таксист, таксист… Таксер… А еще – шеф, водила, командир, мастер… Вас куда везти?
- Домой. В Бибирево. Я его поначалу с Бирюлево путала.
- Что это вы так поздно и в центре?
- Я теперь в МИСиС хожу. На лекции.
- Учитесь?
- Учусь, Вадим. Но не сталям и сплавам. Здесь профессор Михайлов, из Академии наук, читает курс о мироздании, ясновидении, душе…
Лукин, притормозив, повернулся к ней.
- Вы, конечно, Вадим, не верите во все это?
- И что же о душе вы узнали?
- А я вам, если помните, уже рассказывала. Она вечна. Все дело в ее совершенствовании, в том, в каких воплощениях она является. Между прочим, можно даже установить, кто кем был в прошлой жизни. Я, например, - корабелом… А вам разве не интересно знать, кем были вы раньше?
- А я знаю. Поручиком. Гвардейским поручиком…
- Да? Вообще-то, похоже. Хотя нет, это другое, это не то… С чего вы взяли?
Лукин пожал плечами.
- Знаю… И знаю еще, что был я поручиком не очень порядочным. Это ведь подлежит исправлению?
- Безусловно. Если вы имеете в виду дальнейшее существование души. Так свыше определено: движение по восходящей спирали. И каждый в этой жизни должен стать лучше, чем в прежней. Иначе нарушится гармония, и мир отдалится от совершенства.
- А скажите, может душа вдруг вспомнить свою прошлую жизнь?
- Наверно… Конечно! Но это очень редкий случай.
- А в этой спирале может ли повториться судьба? И, испытывая, дать шанс не делать прежней подлости?
- Вас, Вадим, профессору Михайлову надо показать.
- Софья Витальевна, вас куда там, в Бибирево?
Прощаясь, она сказала:
- Вы мне не нравитесь. У вас опять аура померкшая. Дайте я вас перекрещу…
XVII
Да вот же зачем ему нужен был пистолет! Когда Лукин понял это, внутри странно все стихло и исчезло ощущение стоячей зыби под сердцем, которая, подстерегая, - стоило только Лукину вспомнить себя, - всплескивалась, окатывая холодом. Может, от этой пытки он обезумел?
Но… Его Лукин все-таки выследил! Седой, статный – и впрямь стареющий лев, - он каждый вечер подъезжал к одному из домов у Никитских Ворот. Его «ЗИЛ» недолго стоял у парадного, ожидая возвращавшуюся охрану, и неторопливо, плавно приседая, уезжал.
От машины до подъезда было метров пятнадцать. На всем этом расстоянии почти вплотную к нему шли охранники. Трое, иногда двое. Попасть, стреляя издалека, было невозможно, а никому из охраны причинять вреда Лукин не хотел. Хотя они его, скорее всего, и… Нет, он приговорил себя сам, и ребята эти тут не причем. Оставалось стрелять почти в упор.
Иногда в нем вспыхивало: да я просто сошел с ума! Но реже и реже, пока в голове не осталось только одно – нужно заранее подъехать к дому, посидеть в скверике напротив, увидев приближающийся «ЗИЛ», перейти улицу…
И однажды Лукин сделал это.
Охранников было двое – шли чуть поотстав. А Лукин стоял метрах в десяти. Пистолет, заряженный, снятый с предохранителя, лежал во внутреннем кармане куртки – только ладонь запустить. Потом обе руки на рукоять, но так, чтобы отлетающий затвор не пришелся по пальцам, и… Промахнуться невозможно!
Но… Он шел, ничего не зная, безоружный, из плоти и крови.
Так что же случилось, Лукин? Поручик! Время уходит!
Из кустов выбежала, закатившись лаем, маленькая белая собачка, следом старушка. Все по-московски, обыденно.
- Извините, молодой человек. Не бойтесь: мой Руслан только лает, он не кусается!
И снова зыбь под сердце, и нет покоя!
И где выход?
XVIII
Разрешилось все неожиданно скоро.
В тот день, утром – как только Лукин выехал из парка – его остановила немолодая, ярко накрашенная женщина. Ехать нужно было в подмосковный дачный поселок. Усевшись на переднее сиденье, дама первым делом посетовала на зятя, который уехал на дачу, не удосужившись прихватить и ее. Затем речь пошла о тяготах жизни подле «номенклатурного» родственника, и Лукин перестал ее слушать.
Вдоль шоссе плыли новостройки, потом пустые холмы, перелесок, и, наконец, лес – высокий, гулкий, долго тянувшийся сумраком, пока не оборвался светлым полем. Лесное шоссе было так гладко и пустынно, что Лукин без опаски летел со скоростью за 100. И только в поле, увидев каток и рабочих в оранжевых куртках, сбросил скорость. Поодаль чернела «Волга» с откинутым капотом. Водитель копался в моторе, а, прислонясь к левому борту машины, стояла женщина в легком платьице. Лукин принял подальше в сторону, чтобы ее не задеть… и выехал на обочину, забыв выровнять вовремя руль: у «Волги» стояла Настя! От резкого торможения дама съехала с кресла и вплюснулась в лобовое стекло.
- Да вы что?! Ездить разучились?
Лукин молчал, не отрываясь глядя на Настю.
А она, сразу же увидев его, но, очевидно, до конца не узнав, замерла в каком-то недоуменном напряжении. А потом взглянула так, будто только теперь ей удалось глубоко вздохнуть…
«Ну вот, - говорили ее тающие глаза, - где же ты был? Почему меня не искал?»
«Настя, милая, - молил Лукин, - только подойди, только не исчезни снова!»
И она шагнула. Или это показалось Лукину? Да нет же! Она шагнула вперед и обернулась к шоферу.
- Петр Николаевич! Я вот с ними доеду. Вы в поселок?
Лукин кивал головой, улыбаясь, до конца не веря в происходящее. Но когда задняя дверца открылась и стало слышно, как прошуршало проминаясь сиденье, и всплыл знакомый тонкий аромат, мгновенно обращенный памятью в осязание гладкой кожи, теплого крестика у грудей, спутанных волосков на шее, – тогда только Лукин поверил окончательно, что
