кабинетам до поздней ночи. Именно по ночам Климович любил проводить деловые разговоры и совещания; он вникал в каждую мелочь, стремился всё объять, – про него говорили, что он руководствуются фразой, с которой Варвара Петровна Ставрогина (в «Бесах» Достоевского) часто в затруднительных случаях обращалась к своим столь властно опекаемым ею близким: «Впрочем, я сама тут буду!».
После обострения ситуации в Москве и взрыва в Охранном отделении Климович вообще перестал уходить домой, вместе с ним перешли на казарменное положение и служащие охранки. Когда во втором часу ночи двое одетых дворниками, уставших и озябших агентов наружного наблюдения вошли в здание в Большом Гнездниковском переулке, они увидели, что повсюду горит свет десятков керосиновых ламп, и в их тусклом сиянии по коридорам медленно передвигаются люди с жёлто-синими заспанными лицами. Один из сотрудников охранки, отчаянно сдерживая зевоту, проводил агентов до кабинета Климовича, толкнул дремавшего на стуле чиновника и спросил, примет ли их начальник. «Он всех принимает», – пробудившись на мгновение, пробормотал чиновник, махнул рукой в сторону кабинета и, привалившись к стене, заснул. «Идите», – сказал тогда провожающий, с завистью посмотрел на спящего чиновника и удалился.
Агенты осторожно открыли дверь и зашли в кабинет. Климович сидел за столом, низко склонив голову; агентов он не заметил, – тогда высокий агент тихонько кашлянул в кулак.
– Я не сплю! – воскликнул Климович, поднимая голову. – Сейчас не время спать. Что у вас? Докладывайте, но коротко, – сейчас не время для длинных докладов.
– Революционер, ваше высокоблагородие, – вытянувшись, ответил высокий агент.
– Ты? Революционер? – изумился Климович.
– Никак нет, – поспешно ответил высокий, – не я, другой, с весны за ним следили.
– Арестовать! – приказал Климович. – Сейчас не время разбираться.
– Но он немец, – осмелился заметить высокий.
– Арестовать!
– Связан с некоторыми видными лицами….
– Арестовать!
– С фон Кулебякиным…
– Арестовать!
– И даже с Витте… – многозначительно сообщил высокий.
– Всех арестовать! – крикнул Климович.
– И Витте? – радостно удивился высокий.
– Всех, всех, всех арестовать! – Климович вскочил и принялся быстро расхаживать по кабинету. – Сейчас решается судьба России, сейчас вопрос стоит так: либо мы позволим им разрушить её, либо наведём порядок, – и тогда будет построена великая страна! У нас есть только один человек, способный справиться с революцией и открыть перед Россией широкую дорогу в будущее, – это Столыпин. Он не остановится ни перед чем, – если понадобится, перешагнёт через горы трупов, поставит тысячи виселиц, – он раздавит гадину революции! А дальше будет тысяча лет процветания; он наладит наше хозяйство, принесёт счастье крестьянам, поднимет промышленность, удовлетворит рабочих, успокоит национальные меньшинства, – да, да, и евреев тоже! – и в России воцарятся покой и благодать!
Наша задача – помочь Столыпину в этом грандиозном деле, а для этого – никого не щадить! Революционеров – на виселицу, либералов – в тюрьму! История простит нам жестокость, история не простит нам слабости. Сейчас не время для милосердия, – а графа Толстого с его проповедями я бы первого вздёрнул на площади!
Запыхавшись, Климович упал в кресло, его лицо было бледным, маленькие редкие усики дрожали, – дрожащей же рукой он вытер пот со своего высокого лысоватого лба.
– Фон Кулебякину удалось скрыться: в его доме засада, но домой он не вернулся, – сказал высокий агент.
– А Витте вовсе в Петербурге, – вставил низкий агент. – Как же их арестовать?
Климович потёр глаза и устало, упавшим голосом спросил:
– Кого арестовать?
– Ну, как же, – немца, фон Кулебякина, Витте, – изумился высокий агент.
– И Витте арестовать? – переспросил Климович.
– Так точно, вы же сами сказали…
– Ты спятил, – раздражённо перебил Климович. – Витте – председатель Комитета министров и пока ещё пользуется доверием государя. У Витте большие связи, – он кому угодно карьеру испортит. Фон Кулебякина я не знаю, но если он влиятельный в Москве человек, трогать его не будем. Сейчас не время для поспешных шагов.
– А немец? – жалобно пропищал низкий агент.
– Какой немец? – с тем же раздражением спросил Климович.
– С весны следили, – угрюмо вставил высокий.
– О, господи, – вздохнул Климович. – Чем он занимался?
– По городу шастал, да в тетрадях чего-то писал, – ответил высокий. – Мы были негласно в его номере, тетрадки видели, но там всё по-немецки, – не разобрали, ваше высокоблагородие.
– А, писатель, – с презрением протянул Климович. – Писателей сейчас много, только читать нечего. Писатели нам не опасны: они трусливы, любят деньги, сладострастны и жадны. Выгнать этого немца из России к чёртовой матери, – у нас своего писательского отребья некуда девать!
– Выгнать? Да как же, ваше высокоблагородие… – сказали вместе высокий и низкий агенты.
– В двадцать четыре часа! – крикнул Климович. – Лично посадите его в поезд на Николаевском, и пусть катится! Выполнять!
Высокий собрался что-то возразить, но заметив, как лицо Климовича покрывается красными пятнами, передумал.
– Слушаюсь, ваше высокоблагородие, – сказал он и потащил к выходу упирающегося низкого.
– …Где вознаграждение, где медаль? – всхлипнул низкий, когда они вышли из дверей кабинета. – Всё кончено.
– С немца возьмём, – вдруг просиял высокий.
– Как это? – низкий недоверчиво посмотрел на него.
– А вот как привезём его на вокзал, так и возьмём. Он порядков наших не знает, – скажем, за отъезд полагается, – высокий ухмыльнулся. – Я буду не я, если четвертной с него не слуплю, а то и сторублёвую «катеньку».
– «Катеньку»? – с вожделением переспросил низкий.
– А что, он богатый, пусть делится, – деловито отвечал высокий.
– После деления на самое себя остаётся неделимая единица, – сонно пробормотал чиновник, спавший на стуле при дверях.
– Тсс, пошли, – высокий дёрнул низкого за рукав. – Мундиры наденем, – и к нему! Прямо в постели возьмём, тёпленького, – он у нас не отвертится.
– Будет знать, как в Россию ездить, – неожиданно заключил низкий.
Эпилог
Георг Шварценберг благополучно вернулся в Германию. Вскоре во Франкфурте в издательстве «Butenap und Söhne» вышла книга Шварценберга «Немец в Кремле. Мое открытие России». Её тираж быстро разошёлся, хотя серьёзные исследователи обвиняли автора в поверхностных суждениях о русских.
Страхолюдский эмигрировал из Российской империи после поражения революции 1905 года, Зоя уехала вместе с ним. В Швейцарии они жили в маленькой квартире с двумя выходами, сюда продолжали наведываться революционеры.
Кашемиров отошёл от революционной деятельности и зарегистрировал торговую фирму в Москве. Не прошло и двух лет, как он открыл собственный магазин на Неглинной улице.
Начальник Московского охранного отделения Климович дослужился до высоких чинов: он стал директором Департамента полиции и был произведён в сенаторы. Однако в 1917 году в России вновь произошла революция, которая поставила крест на его дальнейшей карьере.
Фон Кулебякин и Елена обосновались в Британской Колумбии и больше никогда не приезжали в Россию. Дом Кулебякина в окрестностях города Принс-Руперт считается блестящим образцом русского модерна.
XXI век
Russian даунштфтинг
(Приключенческий трагикомический детектив-фантасмагория)
Часть 1 . Трансплантаторы
Пронзительный визг тормозов адской болью отозвался в моем истерзанном мучениями мозгу. Водитель нашей «Скорой», едва не столкнувшись с лихачом, ехавшим на спортивной иномарке, выругался так длинно и смачно, что сидящие возле меня докторши дружно рассмеялись. Если бы я мог преодолеть боль хотя бы на секунду, то и сам бы посмеялся, – до того складно и сочно ругался водитель.
Я умирал в машине «Скорой помощи» по дороге в больницу. Милые врачихи, сделав все возможное для поддержания моей жизни, расслабились и вели беседу на личные темы. Впрочем, обо мне они тоже упомянули, что было приятно.
- Этот жмурик, - сказала одна из них, видимо, уже не считавшая меня живым, - на вид крепкий. Лицо неотечное, белки глаз нормальные, цвет кожи здоровый. Ты бы позвонила профессору Кобылятскому или Ангелине Штутгарт.
- Ты думаешь?…- испуганно переспросила ее подруга.
- Что здесь думать? Если почки окажутся в порядке, получим свой процент.
«А я? Как же я? Почки-то мои, значит и мне полагается мой процент!» – мелькнула последняя мысль в моей голове, после чего в ней все закружилось и перемешалось, а в центре водоворота находились темные силуэты профессора Кобылятского и Ангелины, которые вбирали в себя мои чувства, желания, мою жизнь…
Собрав остатки воли, я отчаянно напрягся, чтобы не провалиться в черную бездонную воронку, и в какой-то момент светлый луч вдруг блеснул из темноты, подхватил меня и вознес над мрачной пропастью. Мне стало спокойно и хорошо, - и тут зазвучала торжественная музыка; свет померк, и во тьме совсем уж неожиданно зажегся экран монитора, а нем надпись: «Для продолжения программы выберите – «далее», для окончания – «отмена».
- Далее, - выбрал я с некоторым сомнением.
Музыка прекратилась, а экран воссиял так ярко, что я ослеп и в тот же миг полетел вниз. Я хотел закричать, но задохнулся от ужаса - и пришел в себя, с трудом подняв тяжелые веки.
Я увидел перед собою женское лицо в марлевой повязке. Большие черные глаза женщины встревожено смотрели на меня.
- Профессор, он очнулся! – раздался её звонкий голос.
- Не может быть!
- Говорю вам!
- Бывают же чудеса на свете! Главное, как не вовремя, я уже трансплантаторов вызвал!
- А что если…
- Нет. Нельзя. У нас могут быть неприятности, особенно после того, как случился скандал в той больнице… забыл её номер, по телевизору еще её показывали. Зачем нам лишние сложности, Ангелина? Мы спокойненько, тихонечко, без всякой огласки, еще столько всего сделаем! А?
- Это уж точно, профессор!
Я услышал оглушительный хохот и вновь потерял сознание. А видение, посетившее меня в машине «Скорой помощи», стало, как оказалось, первым в цепи многих других видений, отныне постоянно приходивших ко мне.
…В следующий раз я пришел в себя уже в палате. Как ни странно, она была на удивление чистой и даже с некоторыми претензиями на высокий уровень медицинского обслуживания, по крайней мере, возле моей кровати в стену был вделан пульт с прозрачными кнопками непонятного назначения. Не удержавшись от соблазна, я нажал на одну из них, и через секунду ко мне впорхнуло ангельское создание в белом халатике.
- Вам что-нибудь нужно? – участливо спросило это неземное существо, гипнотизируя меня небесным взглядом.
- М-м-м, - промычал я, придумывая, о чем бы ее спросить. – Скажите, а почему я здесь один?
- У нас все палаты одноместные, - с гордостью сообщила мне красивейшая из дочерей Эскулапа, присела на стул около моей кровати и поправила одеяло.
- А как вас зовут? – задал я банальный вопрос, необходимый, впрочем, при первом знакомстве.
- Эллис. Мое имя написано на табличке на моем халате. Вот, видите?
- Какое удивительное имя!
- И ничего удивительного. Вообще-то, по-настоящему меня зовут Элпис, но это имя вызывает нехорошие
