генерал свои свитским. – Счастлив был с вами познакомиться, позвольте поцеловать вашу ручку, мадам, – он галантно приложился к руке Зое.
– …Так, а ты кто таков? Поди-ка сюда, – генерал поманил пальцем Кашемирова. – Отвечай, как на духу, что тут делаешь?
– Я, господин генерал, купец второй гильдии Парфён Рогожкин. Я…
– Погоди, – прервал его генерал. – Где-то я слышал твою фамилию. У тебя родственники в Петербурге есть?
– Не имеется, господин генерал.
– Гм, где же я слышал эту фамилию? – призадумался генерал. – После вспомню… Как ты оказался в Кремле, купец, и что ты тут делаешь?
– Мы имеем разрешение от господина градоначальника на производство ремонтных работ над Царь-пушкой и Царь-колоколом, – Кашемиров достал свои бумаги, но генерал даже не взглянул на них, он вдруг прослезился.
– Нет, вы видели?.. – спросил он свитских. – В то время, когда держава Российская содрогается от ударов злых недругов её, этот верный сын Отечества заботится о сохранении священных символов нашего государства. Подобно новому Кузьме Минину он вошёл в древние стены Кремля, дабы очистить от скверны реликвии, коим поклонялись и будут поклоняться русские люди… Дай я тебя поцелую, купец, – генерал притянул к себе Кашемирова и крепко поцеловал его в лоб. – Наградить купца, непременно наградить, – и не простой медалью, а звездой с бриллиантами! – приказал он свитским. – Иди, купец, домой и жди заслуженной награды. Служи Отечеству и впредь верой и правдой, и монаршая милость не оставит тебя, – он перекрестил Кашемирова на дорогу.
– Так, а вы кто такие? – обратился генерал к молодым людям, которые были на митинге, а после, спасаясь от казаков, спрятались в Кремле. – Впрочем, можете не отвечать, – махнул он рукой. – И так всё ясно – сорванцы, шалопаи, буяны! Таких пороть надо, да время вышло: пори дитя, пока поперёк лавки лежит, а когда вдоль, уже поздно. Тем не менее, записать их фамилии и адреса, и сообщить отцам о поведении этих проказников, – пусть примут домашние меры для исправления заблудших своих сыновей.
– Будет исполнено, ваше превосходительство, – ответили свитские.
– А ты кто? – генерал ткнул в Георга. – Выглядишь, как немец.
– О, вы сделали правильную догадку, господин генерал, я есть немец, – подтвердил Георг.
– Вы, немцы, вечно нам гадите, – с упрёком сказал генерал, – Константинополь не дали взять, Болгарию отняли, в Европе воду мутите – и даже в Китае нам покою не даёте!
– Я не знаю… – собрался возразить Георг, но генерал перебил его:
– Иди к себе в Германию и скажи там своим, что если они и дальше будут нам мешать, а ещё хлеще, вознамерятся угрожать нам военной силой или затеют поход на Россию, – пусть пеняют на себя! Сказано в Писании: кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет. Отправляйся домой, немец, и твёрдо запомни мои слова, – Россия говорит с тобою через меня, – торжественно закончил он.
– Хорошо, господин генерал, – Георг недоумённо пожал плечами и пошёл прочь с Соборной площади.
– Уходит! Уходит! – отчаянно прошептали высокий и низкий дворники.
– Ну, а вы-то что здесь делаете? – заметил их генерал.
– Мы, ваше превосходительство… – начал высокий дворник.
– Дворники, а площадь не метена, – отлыниваете, голубчики, – генерал погрозил им пальцем. – Дать этим бездельникам мётлы и лопаты, пусть расчистят весь снег от Большого дворца и до колокольни Ивана Великого, – распорядился он.
– Но мы… – хотел сказать низкий дворник, но генерал насупил брови:
– Что?! Перечить мне вздумал? Да ты знаешь, с кем разговариваешь? Я тебя, смутьяна, в Акатуй сошлю, ты у меня на каторге сгниёшь! Бунтовать вздумал?! Смотри у меня! – генерал поднёс кулак ему под нос.
- Никак нет, ваше превосходительство! Мы не бунтуем, сделаем всё, что прикажете, в наилучшем виде! – воскликнул высокий дворник.
– То-то же, – смягчился генерал. – Работайте, братцы, любите царя и Отечество, а о бунте и думать забудьте.
– Ну-с, как я с ними со всеми разобрался? – повернулся генерал к своей свите. – Пять минут, и полный порядок! А вы говорите, – революция, революция…
***
Вместо впавшего в либерализм Петерсона исполняющим обязанности начальника Московского охранного отделения был назначен Евгений Константинович Климович. Его считали человеком Столыпина и для этого имелись веские основания. На первом же совещании Климович заявил, что будет вести иную линию, чем его предшественник. Хватит нам обращаться с государственными преступниками, будто с напроказившими детьми, сказал Климович. Никаких поблажек для них, никакой пощады, – мы должны отказаться от гнилого либерализма в своей работе.
Взрыв в Московском охранном отделении служил лишним подтверждением этим словам и в то же время, в совокупности с революционными событиями в городе, открывал перед Охранным отделением широкие перспективы деятельности, – настолько широкие, что бывалые работники охранки, говоря о взрыве, многозначительно поднимали брови и тонко улыбались, что означало: мы знаем больше, чем говорим, но не можем сказать всё, что знаем.
Взрыв в Охранном отделении многое значил и для карьеры Евгения Константиновича. Он строил её тщательно, не забывая ничего, что могло способствовать её росту, и уж, конечно, не упуская благоприятных случайностей.
Климович начал свою деятельность с незначительной должности в губернском жандармском управлении – он проверял паспорта на границе с Германией. Однако эта должность не помешала ему быстро возвыситься; впрочем, по общему мнению, продвижению Евгения Константиновича по службе немало способствовала женитьба на Екатерине Тютчевой, имеющей большие связи в придворных сферах, – в частности, с известной статс-дамой Тютчевой.
Родство с семейством Тютчевых оказалось чрезвычайно полезно для Евгения Константиновича ещё и потому, что ореол русофила, патриота и приверженца русской идеи, которым был окружен когда-то великий поэт Фёдор Иванович Тютчев, перёшел на всех его потомков. Породниться с Тютчевыми означало заявить о своей верности России и царю, – а это очень ценилось властью в эпоху революционного брожения.
Далее карьера Климовича уверенно шла в гору. В 1902 году по мысли и инициативе Сергея Васильевича Зубатова совершилась большая реформа в деле политического розыска: были созданы провинциальные охранные отделения в ряде крупных городов России. На открывающиеся должности начальников этих отделений надо было отобрать энтузиастов политического розыска, и, поскольку работа на таких должностях хорошо оплачивалась, а карьерные перспективы открывались просто-таки захватывающие, энтузиастов политического розыска нашлось даже больше, чем требовалось.
Поручик Климович был в числе избранных: скромный начальник паспортного пункта был назначен главой Виленского охранного отделения, а вскоре соединил в своём лице и другую должность – виленского полицмейстера. Здесь состоялось его знакомство с Петром Аркадьевичем Столыпиным, в то время получившим назначение на должность гродненского генерал-губернатора.
Гродненский губернатор был подконтролен виленскому, но, во-первых, на неофициальной иерархической лестнице Столыпин стоял выше виленского губернатора фон Валя, так как Столыпин принадлежал к древнему дворянскому роду, Столыпины издавна были приняты при царском дворе, а фон Валь происходил из служилых остзейских немцев. Во-вторых, правительство не знало, что делать с фон Валем: он несколько увлёкся, подавляя антиправительственную демонстрацию, – мало того, что при её разгоне было чересчур много пострадавших, схваченных демонстрантов в тюрьме ещё высекли розгами. Правительство простило бы, конечно, фон Валю эту вольность, но либералы и революционеры подняли ужасный шум; учитывая, что в России и без того было неспокойно, – фон Валя временно отстранили от должности (позднее его перевели с повышением в Петербург), а до того, как ему нашли замену, всеми виленскими делами заправлял Столыпин.
Климович сразу же почуял, что этого человека ждёт большое будущее, и постарался произвести на него благоприятное впечатление. Столыпин имел обыкновение лично давать наставления начальствующему составу жандармского и полицейского ведомств: выпрямившись во весь свой огромный рост, заложив пальцы за лацкан мундира и выпятив бороду, он громко и отрывисто излагал, что от них требуется. Климович, почтительно выслушав наставления Столыпина, сумел ловко ввернуть в ответ свои соображения по их скорейшему воплощению в жизнь. Они настолько соответствовали духу самих наставлений, что Столыпин уделил молодому Климовичу больше времени, чем другим начальникам.
Особенное впечатление на Столыпина произвели слова Климовича о том, что наведение строгого порядка в губернии это лишь средство для достижения главной цели – создания условий для всемерного развития всего местного государственного механизма. Мы должны противопоставить разрушителям государства нашу созидательную работу, сказал Климович. Им нужны великие потрясения, а нам – великая страна, заключил он.
Столыпину так понравилась эта фраза, что он велел записать её, дабы в дальнейшем использовать данное высказывание при удобном случае. А напротив фамилии Климовича в списке послужного состава Столыпин собственноручно поставил некую пометку, что очень-очень многое обещало молодому офицеру в будущем, – в самом деле, не прошло и двух лет, как Климович получил чин ротмистра
Во время начавшейся в 1905 году революции он проявил себя как яростный и неутомимый её душитель. За это он пострадал – был ранен осколками брошенной в него местными революционерами бомбы, – а затем получил чин подполковника. По системе награждения, ставшей обычной в то время, офицеры Отдельного корпуса жандармов, в особенности же служившие непосредственно по политическому розыску, то есть офицеры охранных отделений, в случае ранений в результате террористических действий награждались орденами и чинами. Некоторые вольнодумцы в России находили это странным, поскольку каждый террористический акт являлся следствием известного недосмотра, незнания или недостаточной осведомленности как раз тех самых офицеров, что и получали награды.
Помимо этого, существовало и более глубокое возражение: революционеры редко бросали бомбы в хороших людей, – их мишенью становились те, кто прославился особо жестокими действиями, порой преступавшими даже государственные законы. Таким образом, террористический акт, совершённый против того или иного государственного служащего, был, как правило, зримым свидетельством против этого служащего, а власть, поощряя пострадавшего, признавалась в том, что считает добром только то, что идёт ей на пользу, и злом – всё, что направлено против неё.
Получив чин подполковника, Климович скоро получил и новое назначение: он стал исполняющим обязанности начальника Московского охранного отделения с перспективой стать полноправным начальником московской охранки. Не дожидаясь официальной отставки Петерсона, Евгений Константинович взял дело в свои руки. Он показал себя большим службистом, дневал и ночевал в Охранном отделении, и требовал, чтобы служащие отделения тоже сидели по своим
