принца. Охранной тысяче принца Чиркудай приказал встать в хвост корпуса. Следом за командующим глухо стучали копытами кони его охранного полка. Воины насто¬роженно крутили головами, ожидая подвоха от врагов, хотя дальняя разведка докладывала: ни впереди, ни с флангов имперских войск нет.
Они проезжали через киданьские селения и видели, как из-за глинобитных заборов выглядывали любопытные жители. Но никто не посмел над ними смеять¬ся или бросать камни, как это было во время купеческого рейда. Очевидно, все уже знали о разгроме большой армии и о жестокости монголов, которые не брали пленных.
Чиркудай мерно раскачивался на чёрном жеребце, размышляя над вопросом: почему император платит своим солдатам за службу в армии, в то время как монгольские нукеры захватывая добычу, делятся ею с Великим ханом?
Вот такие несуразицы, с его точки зрения, крутились у него в голове. Но, краем сознания, Чиркудай следил за многотысячным топотом копыт. Его тон¬кий слух и умение разделять звуки, чему научил Худу-сечен, сработало, и неожиданно, без его желания, Чиркудай услышал негромкий разговор между Чагадаем и Газманом.
По всей видимости, они беседовали не впервые: нашли какие-то общие интересы. Чагадай жаловался Газману на несправедливость, чинимую его отцом, Темуджином. Он, с ненавистью, говорил о своем брате Джучи - меркитском подки¬дыше, о размазне Угедее, о стеснительном Тулуе.
На чём свет стоит, костерил последнюю женщину своего отца Кулан, про¬тивную и бешенную меркитку. Она родила мальчишку, Кюлькана, и требовала, чтобы Чингизхан написал завещание, в котором чуть ли не главным наследни¬ком должен быть её сын.
Чагадая все это очень возмущало, потому что Кюлькан вообще не имел ни¬каких прав. У Чингизхана, после его первой женщины Борте, матери Чагадая, было ещё семьдесят женщин и у каждой дети. На всех добра не хватит. И по¬том: с какой стати Чингизхану сейчас писать завещание? Он не собирается умирать.
Газман деликатно поддакивал, но ничего не говорил. А Чагадая будто прорвало. Он стал обвинять своего отца в непонятном для него и его братьев поведении:
- Зачем он хочет брать неприступные города? - разошелся Чагадай. - Мож¬но было собрать серебро и золото в селениях и вернуться домой! А китайцы за несколько лет опять наживут разные вещи, и тогда можно опять на них на¬пасть и отобрать!..
- А если имперские войска соберут силы и станут нас побеждать? - поин¬тересовался Газман.
- Так мы их разобьем! - уверенно заявил Чагадай. - Вы же их без труда разгромили...
- Нам было трудно, - возразил Газман.
- Не надо врать, - возмутился Чагадай: - Отец сказал, что мы на голову выше любых имперских войск, - он помолчал и начал опять: - Все-таки, я не по¬нимаю - зачем мы вязнем в империи? Нам не нужны их земли и их дома. Нам не нужны их люди, только мастеровые. Мы не собираемся здесь жить.
- Великий хан, очень умный человек, - неопределенно произнес Газман.
- Я его не понимаю, - гнул свое Чагадай.
- Хочешь, расскажу старую притчу? - спросил Газман.
- Рассказывай, - хмуро согласился Чагадай.
Газман мельком оглянулся, но, увидев, что его командир дремлет, начал:
- Однажды стая ворон решила полететь за орлом и посмотреть, чем же он занимается. Орёл летал над горами, над лесами, над степью. А вороны, ста¬раясь не отстать, мчались следом. Летали они очень долго. Наконец вороны совсем выбились из сил и стали кричать орлу: «Скажи нам, царь, куда ты ле¬тишь?» - «Я не знаю», - ответил им орел. – «Мы уже устали», - взмолились вороны, - «А ты еще никуда не прилетел. Какое дело ты хочешь сделать?» - «Не знаю», - вновь ответил орел и добавил: - «Я никуда не спешу - я просто отдыхаю».
Газман взглянул еще раз на Чиркудая, слушающего их в полудрёме, и завер¬шил:
- Вот так же твой отец - он орел, а мы всего лишь вороны.
Чагадай неприязненно скривил лицо и тоже оглянулся на Чиркудая. Но больше ничего не сказал, опустил голову и нахохлился.
Чиркудай, услышав рассказ, похвалил в уме Газмана. Он неожиданно уви¬дел своего заместителя с другой стороны. Но Чагадая не пожалел. Тот был не таким, как его отец. Он не понимал или не хотел понимать, какие события, благодаря им, происходят вокруг. Сын Темуджина жил одним днём. Он не знал трудностей, которые пришлось испытать будущему хану и его друзьям. Ему всё доставалось просто и без труда.
Однако, Чиркудай понимал желание Темуджина приобщить своих сыновей к борьбе. Он видел, как Великий хан страдал оттого, что они слабаки. Ограниченность сыновей вы¬ливалась в бешенстве Чингизхана. Он дал им все: приказал научить своих детей и внуков читать и писать на многих языках, хотя сам говорил только на мон¬гольском, и не знал грамоты. Он велел изучать им науку управления государством и военное дело. И многое другое.
Но Чиркудай не жалел и Темуджина. Он относился к проблемам хана как к явлению, которое было рядом, в котором ему приходиться участвовать в качестве постороннего наблюдателя. И объ¬яснить свое отношение к этому, даже самому себе, Чиркудай не мог, да и не хотел. Он жил так, как умел, как позволяли обстоятельства, и большего не желал.
На второй день тумен Чиркудая подошел к непокоренному городу. Остано¬вившись на пригорке, в двух верстах от высоких стен, на которых маячили солдаты с копьями, Чиркудай медленно сполз с коня. Почему-то ему было тя¬жело. Постоял около коня, поджидая скачущих к нему во весь опор оставшихся в живых командиров разгромленных туменов, которыми командовал Чагадай, и вдруг почувствовал, что ему нездоровится. Но он не хотел даже на мгновение показать свою слабость воинам.
Подлетев к туменному, командиры тысяч отыскали глазами принца, стояв¬шего позади Чиркудая и хотели докладывать ему. Но Чиркудай остановил их жестом, жестко приказав:
- По приказу Великого хана вы поступаете в моё распоряжение.
Командиры подбежали к Чиркудаю и, косясь на принца, стали докладывать, как обстоят дела на данный момент. Оказалось, что Чагадай своими неразум¬ными действиями погубил не девять тысяч нукеров, как он говорил отцу, а тринадцать. В живых, от двух туменов, осталось всего семь тысяч воинов, ко¬торые три дня копали ямы и хоронили своих павших друзей.
- Почему вы понесли такие потери? - сурово спросил Чиркудай, посмотрев на отвернувшегося Чагадая. Тысячники хотели было все объяснить, но Чирку¬дай, полоснул их взглядом, негромко сказал:
- Я не у вас спрашиваю.
Чагадай попыхтел, недовольно покрутил головой, но не посмел ослушаться, и стал вяло рассказывать, что нукеры совсем не могут залазить на стены, потому что глупые. Они не смогли даже оказать сопротивление выскочившим из ворот чжурчженьским всадникам.
- Ты отправил их на смерть! - грубо бросил Чиркудай в лицо принцу.
Тот хотел вспылить, но, увидев каменное лицо Чиркудая, поёжился, и стал оправдываться, и опять мямлить про плохих нукеров и командиров.
- Я не хочу слушать твои слова, которые не похожи на речь воина, - ос¬тановил его Чиркудай. И Чагадай запнувшись замолчал, зло блеснув глазами.
- Ты можешь находиться рядом или можешь уехать к Великому хану. Я тебя не держу, - бросил Чиркудай, отворачиваясь от Чагадая. Принц попыхтел и негромко пробурчал:
- Я останусь.
- В таком случае я не хочу, чтобы от тебя донеслось хоть слово, без моего разрешения, - твердо произнес Чиркудай. Принц поколебался, и неприяз¬ненно перекосив лицо, едва заметно поклонился Джебе-нойону.
Тысячники, стоявшие рядом и слышавшие весь этот разговор, облегченно вздохнули. Зная неуправляемый норов Чагадая, они ожидали скандала, хотя получили от гонцов приказ Чингизхана: подчиняться только Джебе-нойону. Они были рады, что Великий хан послал к ним такого сильного командующего.
Чиркудай посмотрел на командиров и понял, о чём они думают. Окликнув посыльных, он приказал позвать своих командиров. Когда Газман и тысячники, его тумена, подскакали к нему, Чиркудай уже уселся в седло свежего коня чёрной масти, и приказал прибывшим следовать за ним. Он решил осмотреть го¬род со всех сторон. Но, проехав несколько метров, остановился и вновь по¬дозвал гонца:
- Скачи в войска Чагадая и прикажи нукерам переехать поближе к нам. Гонец сорвался с места и помчался в сопровождении охранной десятки вниз, с холма, в противоположную от города сторону.
Чиркудай краем глаза заметил, что Чагадай едет следом, хотя он ему ничего не сказал. Подумав, Чиркудай тронул коня, решив, что пусть принц поступает так, как хочет. Он не хотел вмешиваться в семейные дела Темуджи¬на.
Лишь к вечеру осмотр был завершен, и Чиркудай с командирами и охранной тысячей вернулся в лагерь. Кругом горели костры. Для Чиркудая и принца поставили две походные юрты.
Во время осмотра в них стреляли из луков со стен, кричали что-то злое, свистели, снимали штаны и показывали голые задницы. Но Чиркудай приказал нукерам не реагировать на эти выходки. А чжурчжени продолжали беситься и издеваться над варварами. Со стен кто-то даже кричал на монгольском языке непристойные слова, задевая родственников монголов и их родителей. Чирку¬дай видел, как скрипели зубами от злости его воины, отворачиваясь в сторону, делая вид, что этот спектакль их не касается.
Около южных ворот Чиркудай разглядел на стене какого-то высокородного чжурчженя в отсвечивающих золотом латах. Знатный китаец долго смотрел в сторону монголов через какую-то трубку, о которой он слышал в Ляояне от библиотекарей, что есть такие приборы, которые приближают всё, что нахо¬дится далеко. Но сам он такой инструмент в руках не держал и сомневался в его существовании. Однако чжурчжень вылез на стену не для того, чтобы развлекаться. При его появлении смолкли все крики. Солдаты на стенах стоя¬ли по стойке смирно, не мешая господину. И это Чиркудаю понравилось.
После того, как этот китаец ушел со стены, солдаты продолжали мол¬чать, и это Чиркудай оценил – всё-таки есть у противников дисциплина. Затем на стенах забегали, и стало заметно, что количество солдат увеличилось. Чиркудай сообразил, что о разгроме корпуса здесь уже слышали. Возможно, его рассматривал со стены китайский военачальник, глядя через волшебную трубку. Со стен давно уже разгляде¬ли красный девятихвостый бунчук, который всюду возил за командующим специ¬альный прапорщик. А таких бунчуков в армии Чингизхана было всего два, и оба у лучших полководцев.
После ужина в своей юрте, Чиркудай подсунул под голову войлочный валик и, прикрывшись волчьей шубой, стал думать о том, как можно проникнуть в этот город. Размышлять было тяжело: его стало знобить. Но он старался не обращать внимания на болезнь.
Ему не нравилось, что стены были высокие, и сложены из крепких камней. Но это было не все: вокруг всего города китайцы прорыли широкий ров, за¬полнив его водой, которая застоялась и отвратительно воняла.
Между рвом и стеной лежала полоса земли с наклонно врытыми острыми кольями. Даже если переп¬лыть ров, то под стенами воины становятся отличной мишенью для лучников. Дорогу через ров, перед каждыми воротами, разрывали подъемные мосты. Так что, кре¬пость, по его мнению, была неприступна.
Ему не хватало Субудея и Тохучара. Разговора с ними. Перед отъездом из лагеря Темуджина, Чиркудай приказал прихватить с собой катапульты для ме¬тания больших камней.
