гульфик светлых брюк, оглядывая подошвы туфель; ступил на сорванную с петель и вмятую в дегтярную жижу дверь, козликом по брошенным в грязь кирпичам проскакал дальше, степенно зашел в траву, тщательно отер подошвы и ранты туфель об измызганную в мочало траву… оглядываясь, направился к перрону…
-Посокращали уборщиц… развезли г…на, - ругнулся вслух Григорий.
-Не ругайся, нельзя так с родными местами встречаться. Выходить пора.
-Пора, Аська, и не ругаюсь я, удивляюсь и не верю…
Наконец, выплыло и застыло напротив окна здание вокзала.
-Ничуть не изменилось, - обмер Гриша. - И краска вроде та же, слегка обшарпанная, светло-зелёная, медный купорос. Неловко спустившись на перрон, поставил чемоданы у ног, осторожно посмотрел по сторонам. «Ну, чего испугался! Ну, чего! Тебе ли!..» - шептали его враз побелевшие губы. Ася испуганно смотрела на него, этот испуг и отрезвил Вавилова. «Рассупонился, сявка»…
-Пойдем, подружка! Встречать нас некому. Да и не к чему…
У выхода на привокзальную площадь встретила их толпа таксистов, но Вавилов отмахнулся злобным рыком:
-Уймись, кровопийцы!
Те возмущенно погалдели и отстали, пассажиров хватало. Уверенно подвел Асю к телефонам.
-Смотри, будки покрашены, и не раз, и стекла вставлены, и аппараты современные, - нагнулся к стене. – Но, если присмотреться и пошарить рукой по краске, то мамкин рабочий номер телефона нащупать можно.
Вавилов стал водить пальцем по металлической стенке. «Да ну!.. - махнул сердито рукой, - теперь не позвонишь… туда не позвонишь»...
-Гриш, жарко-то как у вас, долго еще топтаться будешь?
-Ну, ты пойми… ладно, - махнул обреченно рукой. - Можно и на такси, - бормотнул несвязно. - Бутылочка у нас припасена, закусить, вроде, тоже есть, - ткнул пальцем, - вон, в киоске, глянь… а мы виноград перли, груши, персики, все тут есть. Хоть и не осень.
-Ты на цены посмотри…
-Ааа..! Ну их. Тут всегда так. Вижу, родная сторонушка меня встречает.
Просительно склонился к уху Аси:
-Давай чуть-чуть прокатимся, на город посмотреть хочу. Как ты? Не устала?
Ася вздохнула покорно:
-Прокатимся, и я посмотрю...
В первую очередь попросил Гриша заехать к училищу, и к дому, где жил со Светой. Шофер молча выполнял просьбы Вавилова, но предупредил, что придется доплатить.
-Доплатим, как вижу, изменений много, но все в плане коммерческо-развлекательного дизайна.
-Это сколько хочешь, успевай, отстегивай. Могут и помочь. Таксист покосился на них, мельком глянул на татуированные фаланги пальцев.
-Давно откинулся?
-Лет пятнадцать назад.
-Ну, а что ж так подзадержался?
-Работал.
-И у нас сейчас неплохо, - таксист с сомнением покачал головой. - Если по уму, жить везде можно. С дочкой едешь? К родным?
-Вестимо. Давай в пригород, седьмой километр. Все, как и везде, нечему дивиться.
Ульяновская трасса рассекала пригородный поселок на две равные части. С одной стороны асфальт прикрывался высоченным забором мебельной фабрики: километра на два тянулся бетонный ряд с пущенной по верху колючей проволокой. Забор поворачивал под прямым углом, и с километр еще, в поселке, белел высокой стеной.
Дом Вавиловых заканчивал третью улицу от трассы. Впритык к забору обсекались поселковые зады огородов с кучами мусора и вечно копошащимися на них курами, и у них огород вплотную подходил к стене забора, и их семья валила всякий мусор к бетонному забору. Под забором, в непроходимых кустах малинника, ивняка и крапивы, в старые времена детвора играла в казаки-разбойники. Батя посмеивался: «Не только на городьбе сэкономили, вот тебе и детская площадка»...
Батя у него был большой затейник. Высокая, монолитная, бетонная стена, проволока колючая поверху, вроде, не перелезть... А батьке не хотелось на работу, к проходной идя, крюк в два километра делать, и он, как-то, подогнав компрессор, отбойным молотком пробил дыру. Небольшая получилась, так и отец некрупный мужик, но недолго радовался. Летом за кустами незаметная, зимой, по утоптанной стежке в снегу, дыра эта оказалась хорошо видима. Бдительная охрана узрела батину хитрость… Оштрафовали и заделать заставили. Но он только посмеивался: «Ниче… я их все равно дожму»... И дожал… Выковырял кирпичи и опять стал ходить напрямик. А так как у них на огороде всегда привязан здоровый пес, - держали нутрию, кроликов, свиней и даже песцов… отходов с материной работы хватало - охотников в дырку шастать, по батькиному примеру, не нашлось, охрана - мужики свои, махнули рукой, мол, ходи. Батя не поленился навесить даже фанерную дверь, покрасив ее под бетон. И Гриша через нее бегал к отцу в кочегарку, термосок носил. Иногда мамка пива посылала или четвертинку, если батя перебирал накануне. «Может, заделали...» Забор стоит, как стоял, верхом, спиралью натянута колючая проволока.
-Ты смотри, однако, новая, - развеселился Гриша. –Живет значит предприятие, а значит и народ при деле…
Детства уголок
-Заверни в этот проулок, у дома с верандой остановись, - попросил Вавилов.
Машина мягко подрулила к зеленой калитке. Преодолевая подступившую слабость, Гриша открыл дверь, не глядя, сунул таксисту деньги, рывком выскочил наружу. Торопливо принял вещи от шофера. Поставил чемоданы на ровно выщипанную гусями, как подстриженную, травку, с десяток белых красавцев плавало в небольшой прудке.
Заворожено уставившись на гусей, кивнул Асе:
-Таких в тундре не увидишь.
-Увидишь! – не согласилась ненка, осторожно осматриваясь. - Наши даже красивее, шеи длинные…
-Аа…а… - засмеялся Вавилов. – Так то лебеди, ну, лебедушка, конечно, красавица, не чета этим боровкам.
Приподнялась тюлевая занавеска на окошке, чуть подрожала, видны старческие пальцы, тюль, как в ознобе затряслась.
-Постоим, тетя Маша узнает меня, выйдет, дядя Коля, если жив, и тот выбежит…
Гриша удивленно, как впервые, разглядывал родную улицу.
Пробубнил:
-Понимаешь, Аська, какое дело, слов ведь не придумали других. - «Знакомо и мило до слез…» А как еще скажешь? - шмыгнул носом…
Скрипнула калитка, появилась согбенная старушка в ситцевой кофточке, в темной юбке, подвязан серенький застиранный фартучек, на нем клочками белая шерсть, во дворе заблеяли козы. Бабка приложила ладонь к глазам, сухое личико светилось любопытством. В светлых глазах мелькнул укор.
-Ну, явился, нехристь. Где ж это видано, родителей больных бросил, и все. Единственный ты, души в тебе, обормоте, не чаяли, – взглянула строго на Асю, - а это кто, дочка или женка?
Вавилов неловко подошел к тете Маше, обнял ее, поцеловал, та не противилась, концом белого в темный горошек платка утирала слезы.
-И меня бы бог прибрал, так внуки не пущают. А Колю весной схоронила, помнишь-то? - строго отстранилась. – В дом идемте, жара вторую неделю стоит, шерсть чешу, не прислоняйтесь ни к чему, особо в коридоре.
Поднялись на крылечко, в сенцах, было, оставили чемоданы.
-В дом несите, - старушка приостановилась. - Вашу-то хоромину не продали, тебе завещана, и деньги на книжке есть, хоть на лекарство и много ушло.
Усадила их на кухне, захлопотала, собирая на стол, спохватилась, всплеснув руками:
-Дура старая, с дороги, умыться б вам. Идите во двор, у бани навес, разденьтесь там же, в закутке, да пыль дорожную смойте, душ какой-никакой, вода как кипяток, и то, жарища... Днями внучата брызгались, тока успевай им воду качай, на выходные дочки забрали. Делами хоть займусь, все руки оторвали, глаз не хватает. Чуть замешкалась – все..! Шкоду какую сотворят.
Гриша помялся, но нетерпение увидеть то, чем столько лет жил, заставило спросить бабку:
-Тетя Маша, ты ключ нам дай, схожу, дом посмотрю. И умоемся тогда.
Но бабка не проявила понимания душевным терзаниям Вавилова.
-Чего смотреть, забитый он. Чуть не сожгли ухари какие-то. Зимой через окно влезли, на кухне, на полу, костер развели. Сосед с той улицы со смены возвращался, поглядь, свет как в доме… Мужиков собрал, пол уже занялся. Чуть… и загорелась бы изба. Пьяные в усмерть, наши ж обормоты… А так все на месте. Телевизор и холодильник тут стоят. Если жить будешь, снесешь с Васькой Огурцовым.
-Живой?
-Живой, куда как живой. Сейчас не пьет, нешуточный достаток в хозяйстве, и сами одеты-обуты, остепенился, шоферит у предпринимателя, мясокомбинат выкуплен. Жулик этот, его хозяин, не приведи господи, знаем мы их. А у Васьки две девки замужем, в Куйбышеве живут, и мои там же, одна за механиком автобазы, другая за ректором института. На все лето внучат привезут, и хоть что думай.
-Разве это плохо?
-Хорошо! Это я так, чтоб не сглазить, да с внучатами привыкла по-сурьезному, - вздохнув, подытожила разговор. - Так и живу. А твои где? И много ль?
Вавилов засмеялся, - четверо, точно знаю, есть…
-Обормот, Таньку мою не взял, красавица, теперь не подступишься. Салон у нее в Куйбышеве, только э…ли…та собирается, - перевела дух тетя Маша. - И что за слова пошли. Семка, старший внучек, шесть лет ему, как скажет, в жизни такого не слыхала. Теперь-то знаю, что бабки…- и зеленые, и деревянные - это все деньги.
-Да и мы учимся, на север с опозданием наука рыночная доходит.
-Идите во двор, до дома, что ж, сходите, пусть сердце ворохнется, погорюет, мы ж не нехристи какие, сходите, картошка новая, подкапываю, сварится как раз, редис во всю уже прет, салат сделаю, идите.
Через калитку в стареньком заборе, мимо колодца… на две семьи батя с дядей Колей копали; прошли огородом по тропке - еще не заросла травой, но видно, что не хожена. И запустенье, куда ни кинь взор: огород не копан, яблони замшели, трава в рост человека, окна и дверь дома заколочены плахами, крыша хлева и сарая прогнулась…
Вавилов заглянул в баню, запах до боли знакомый; каленым камнем, плесневелой водой и прелым веником так шибануло в нос, что Гриша чихнул и раз, и другой.
-Баньку истопить надо, попарюсь, веник у тети Маши спрошу, а лучше на чердак залезу, может, старые сохранились, батя да и мамка любили париться…
-И ты собираешься тут жить? - с ужасом спросила Ася.
-Посмотрим…- небрежно дернул плечами Гриша. -У нас еще месяц отпуска, где ж нам приткнуться? Уберемся, огород вскопаем, посадим кое-что, яблони подрежем, сливу, вишню окопаем. Это всегда так, - успокаивал он встревоженную Асю. - Нежилое сначала пугает, вроде, и тем светом пахнет… Да нет! Как печку протопим, так жилым и запахнет, телик поставим, у нас в доме просторно, окна большие, светло. Ничего, привыкнешь.
-Не хочу привыкать, домой хочу, - Ася своенравно вскинула голову.
Гриша, покашливая, примирительно проговорил:
-Я же сказал, мне до пенсии пять лет трубить, здоровье ни к хрену, теперь каждое лето в отпуск ездить придется. Тут подправлять здоровьишко и будем. Прикупим мебель, дом отремонтируем, гараж построим. Ты вникни, земля и дом сейчас тысяч триста стоят.
-Сколько? - переспросила Ася.
Гриша хитрым прищуром спрятал лукавый огонек в глазах.
-Тысяч триста, а может и больше, и дорожать будет. Сейчас все на землю осесть хотят, повозишься в огородике, зато все твое - не с рынка: и картошка, и лук, и огурцы, а яблонь сколько? Вот глянь? Малина есть, кусты смородины, крыжовника. Не понимаешь, тетеря, какое это богатство. Родишь парня, где его на ноги поднимешь? Только тут.
-А что, у нас не поднимаются? Что, с голоду мрут?.. Растут и ничуть не хуже ваших, - не сдавалась ненка.
Гриша построжал.
-Кончаем спорить, под душ срочно, или
