друга от чего-то непонятного, неудержимо повлекло их друг к другу. Вавилов ласкал Асю, сам принимал ласки; необычным, вроде, запретным казались чувства, а потому с невероятной страстью отдавались они друг другу. И уснули в объятьях, как будто боялись, что разлучат их...
Проснулись от громкого стука в дверь и голоса тети Маши.
-Вот греховодники, даже не закрючились, скоро полдень, на кладбище собрались идти не одни вы, народ-то потихоньку потянулся, вас не дождавшись; не дождались, а будить не велели. Если спят - принял дом, пусть души усопших возрадуются… Многие на тебя посмотреть-то хотели, не все вчера пришли. Вставайте, умывайтесь, зайдемте ко мне, перекусим и пойдем… - слышно было, как скрипнула дверь, как бабка для себя добавила, - а детки у вас пойдут, приедут погостить, оживет дом, а там пойдет…
Григорий лежал под легким одеялом, смотрел в потолок: каждый сучок, любой отщеп в досках памятен. Перевел взгляд на стены: обои, конечно, другие, повыцвели, стены, чувствуется, неровные - бревна тесаные. Надо купить материал, стены выровнять, и вообще делом пора заниматься. Во вчерашнем разговоре кто-то из мужиков заикнулся по поводу продажи, но остальные зашикали, и тот замолчал. Спросить надо, узнать, что к чему, может, и правда о квартире подумать, дачку купить. Нет, спешить нельзя, дети вспомнят папку, может, внучат пришлют… да и хотелось приложить руки к сиротливому хозяйству, до безумия мечтал об умиротворении в душе, о достатке, о благополучии до самой старости, и чтоб детские голоса и веселый смех зазвучали в этом доме. Хмыкнул: «Устал, мужик, укатали Сивку крутые горки».
Ася вошла в комнату, раздернула занавески, потоком хлынул солнечный свет, открыла форточки.
-Вставай, я и умылась, и воды из колонки принесла, перед домом побрызгала, подмела улицу, вчера видела, как соседка так делала, - присела на кровать. - Деревья такие большие, красиво, рядком вдоль дороги посажены. Под ними кусты и небольшие деревца, на них ягоды зеленые, на кустах черные.
-Кусты, это смородина, а на небольших деревцах зреет вишня. Весной цветет все, красота неописуемая, запахи, Аська, как в парфюмерном магазине…
-Гриша, мне нравится тут, но посмотрела сараи, ох, и нехорошо там, грязь всякая…
-Не бери в голову, хозяйство заброшено, восстановим, главное, что тебе понравилось, может, кто из твоих родственников приедет отдохнуть, хоть Петька, он парень с головой, не пропойца, на билет заработает.
Ася задумчиво повела пальцем по полированной столешнице старого, массивного стола.
-Пыль вчера стирала, опять надо…
Григорий улыбнулся, Аська никогда не покажет довольства или радости, скажет что-нибудь незначащее, поди, пойми, к чему это.
Сладко позевывая, вышел на крылечко, потянулся, жжукали мухи, перелетая по окну и доскам забора. На старой навозной куче, разодравшись, яростно чвыкали воробьи… «Разбросать кучу…» Солнечные лучи с трудом пробивались через листву высоких тополей. «Подрезать не мешало...»
После него, наверное, некому было забраться, отпилить разросшиеся, многочисленные побеги, превратившиеся в целые дерева, можно и грохнуться с верхотуры. Прошел по мосткам из плах к туалету: старый настил врос в землю, прогнил, сейчас крошился под ногами. «Заменим!..» С трудом открыл просевшую дверь туалета. «М… да!.. В первую очередь отхожим местом займемся, бабе тут не присесть, не за что и подержаться, все протрухлявило, Ася уже и сама доску пристроила. От, хозяин хренов, еще уговариваешь девку остаться, она-то думала, в цивилизацию приехала, а тут - жердочка и поза орла. Купим крышку, но вообще надо подумать о теплом туалете»... Покрутил ручку колодца, вытащил ведро, полное воды, поставил на лавочку. «Сруб еле в теле… Подправим. А вода? Ох!.. Ох!..» - запричитал, запрыгал, ухнув на себя ведро воды.
-Дурень, тебе не семнадцать лет, - выскочила на крыльцо баба Маша. - Напугал до смерти, пошевеливайтесь…
-Идем, поспешаем, - помчался к дому Григорий. Растерся накрепко махровым, большим полотенцем - сушилось на веранде.
-Это мое, в сауну в молодые годы брал.
-И не сгнило! – удивилась девчонка.
-С чего гнить, у нас сухо, все лето такая жара, как сегодня, может простоять.
К прощению...
На кладбище обычно ходили пешком, два километра полями через две лесопосадки и проскочить надо асфальтовую трассу Москва-Саратов-Волгоград. Пропустив мчащиеся с бешеной скоростью машины, вошли под сень огромных тополей и ясеней.
Робость овладела Вавиловым, он молча шагал за тетей Машой и Асей, поддерживающей бабку под локоток. Не захотела старая проехаться с соседом на «Волжанке».
-Пройдусь, сколько ноженьками исхожено, может, и не доведется более.
Григорий на кладбище не любил ходить, видел, что и Ася тревожится, зыркает украдкой на кресты, отводит взгляд от фотографий. У них по-другому. Действительно, зачем умершему человеку смотреть на живых, да и живым…
Пробирались долго. И родители Гриши, и дядя Коля похоронены на новом кладбище, совсем рядом их могилы, они оставили бабку у могилы мужа, сами прошли чуть дальше. У батьки поставлен памятник, гробница залита бетоном, ограда же на две могилы поставлена, металлическая, с привычными завитушками, покрашена, но подновить нужно. У мамы крест деревянный, венки целы; на одном, самом видном, «От любящего сына…» Вавилов бессильно опустился на лавочку, Ася стояла, тревожно смотрела на него.
Кивнул головой:
-Разложи на стол поминальное, так у нас принято. В рюмочку налей, поставь папке, и мамке поставь, по сигарете положи, курили оба. Конфет, яблок, печенья.
-Зачем это, Гриша?.. – робко спросила Ася.
-Ну, так все делают, так принято, помним о них, чтим, и душе их спокойней… Приготовь, и к тете Маше сходим, приведем ее сюда.
Помянули дядю Колю, и на могиле Гришиных родителей бабка выпила рюмочку, говорливая обычно, тетя Маша слова на кладбище не произнесла, пояснила коротко:
-Я с ими кажду ночь говорю…
Распрощались… и не спеша пошли к выходу. Вавилов усадил вяло сопротивляющуюся бабку в такси, и через десять минут они выходили на своей улице. Ася помогла дойти старушке до крылечка, та, отстранившись, устало посмотрела на них.
-Ну вот, авось порадовалась мамка, так ждала, так ждала…
Слезы заблестели в ее светлых глазах, тут же, нахмурившись, вытерев их платком, сварливо проговорила:
-Пойду отдыхать, к вечеру внучат привезут, надо сил набираться, а вы, чем хотите, тем и занимайтесь, дел-то у вас теперь хватит, в своем доме не переделаешь их никогда.
Но заботы лишь радовали Вавилова, Ася в работе оказалась проворна и не в меру инициативна. Не раз приходилось тете Маше их успокаивать.
-И чего не поделили? Лавку не там ставит, а ты слушай ее, спишь по утрам, как кот, воду она в бочку носит, гнется, а несет. Редиска воду любит, и лук почаще поливайте, отпуск большой, огурцы подойдут, картошку, может, и зря посадили, ничего, я подкопаю, на следующий год приедете на все свое. Клубнику аккуратно прополите, опилок подсыпьте, и нечего ругаться…
Вот так и пролетели два месяца отпуска, многое они успели сделать: сменили рамы и подрубили дом, покрасили его, крышу красной краской, стены зеленой. Ездили и в город, и в Самару, съездили на Грушинский фестиваль авторской песни. Два раза ходили в театр. Старался Вавилов показать Асе, что жить на материке, не в пример тундре, много интересней. Но замечал, что ненка тоскует. И чем ближе день отъезда, тем веселее становится. Вавилов же чувствовал, что трудно ему будет отрываться от родных мест.
Включив телевизор, сидели вечерами, пили чай, частенько заходил Огурец поболтать о том, о сем. Ася настороженно встречала Ваську, а тот раз за разом заводил речь о том, что есть неплохая работа, что нравится соседям и молодая «чумазая» женка, и тощий хозяин. А что хозяева стоящие, так только на дом глянь, картинка, а не дом.
Вавилов кривился, но молчал. Буркнул, провожая Ваську: -
От нее зависит, не сразу обомнется и попривыкнет, буду возить, может, и потянет сюда. На следующий год сразу приедем на все лето, может, и наследник появится, так что, Вась, не гони лошадей.
-«Не гони»… место хорошее освободилось, механиком на сервис.
-Придержи, постараюсь зимой уговорить.
-Попробую, но ты звони, что и как.
-Обязательно.
По просьбе Вавилова Васька узнал о первой семье. Мужа Светы перевели в столицу, и сейчас он там вместе с семьей, девчонки замужем, мужики - офицеры, благополучно прошли Чечню и сейчас где-то рядом с мамкой и отчимом. Друг потрепал Гришу по плечу:
-Не тужи, они устроены, устраивайся сам, не захотел сладкой жизни, винить некого.
-Я не виню.
-Знаю, так, к слову пришлось.
День отъезда все же наступил. Нанесли соседи подарков, и варенья, и соленья килограмм на восемьдесят. Попробовал Вавилов отговориться, что, мол, за доплату, которую в аэропорту возьмут за лишний вес, он там всего купит, но Ася дернула его за рукав.
-Как не стыдно, они ж от души, с добрым сердцем.
-Молчу.
Ехали в вечер, самолет от Внукова, до Москвы поездом. Тетя Маша при прощании часто заморгала повлажневшими глазами, но удержалась, не всплакнула.
-Ждем вас насовсем, поэтому не помру, доживу. А девку не обижай, получишь у меня, - погрозила сухоньким кулачком.
Расцеловались со всеми, соседки утирали глаза. Мужики кряхтели, охлопывали по плечам Гришу, напутствовали, чтоб не обморозил главного, чтоб берегся в северных широтах. Выпили на дорожку. Васька проводил к поезду. Обнимая, шепнул:
-Как договаривались, «чурку» в охапку и к Новому году сюда.
-Сам ты… «чурка», – засмеялся Вавилов.
Ни суета проводов, ни заботы о предстоящей дороге не вытеснили из сердца Григория тягостного ощущения невосполнимой потери. Он чувствовал, как временами лицо его искажалось судорогой от внутренней боли. Ася с испугом вглядывалась в него, непривычно и много говорила. Даже Васька, хронический оптимист, нервно потирал ладони, - с детства сохранившаяся привычка. И когда поезд тронулся, видно было, как друг облегченно вздохнул и украдкой осенил крестом и себя, и вслед поезду бросил мелко руку.
«Что ж это я, совсем расклеился, до пенсии не потяну, конечно, но какой-то задел, накопление поиметь неплохо, дом обустроить, все, о чем говорил, надо купить и установить, та же японская станция тысяч сорок стоит...»
Обратился к Асе, доставая из сумки бутылку водки и закуску:
-Там отказался, а сейчас тяжко, выпьем по стопочке, смотрю, и ты разговорилась, нервничаешь.
-Ты какой-то ошалелый.
-Ошалеешь, как по живому этот отъезд, никогда не думал, что способен на такие переживания. Давай, Аська тост выдай, все я да я. Пора и тебе учиться, как водится, пожелай добра всем живущим, или долгих лет жизни, или еще чего…
Но девчонка не приняла шутливого тона.
-Без тостов обойдемся. А как жить?.. Ты старший, ты хозяин, тебе и думать, как скажешь, так и будет, - не чокаясь, выпили.
Григорий хрустнул огурцом:
-Свои, не бежать на базар, два ведра успели снять.
-Гриша, ты не спеши с отъездом, я хоть и «чурка», но и у меня сердце есть, страшно уезжать, – глаза Аси наполнились слезами, рот скривился, задрожали губы. - Я попривыкну, только не сейчас, не к Новому году.
Гриша пересел к Асе, обнял ее, гладил вздрагивающие плечи, волосы, черные, смолисто взблескивающие в полумраке. Соседи по купе ушли к друзьям играть в карты, и ничто не
