чем-то крайне опасным для тебя. Будто темно-черное ядро ведет тебя прочь от угроз, и любой из его уровней, представленных тебе в очередной уже раз, станет для твоих недоброжелателей последним. И мужской хорал за кажущейся непреодолимой стеной кажется самым надежным из таких уровней. [/b]
И кажется, что мужской хорал под колокольный перезвон и мелодичный тоскливый фон даже ускоряет приближение к источнику света. И вот ты уже прямо перед сияющим квадратом, открывающим путь сквозь непроходимую стену. Своего рода, окно, единственное и совсем крошечное, которое непременно закроется раз и навсегда за твоей спиной. И плавно свет наполняется токсичными и отторгающими зрительное восприятие оттенками. Как будто привело тебя темно-черное ядро в ловушку, в которой сознание сгинет в небытие навечно. Но все же благосклонно к твоей воле темно-черное ядро, и сквозь токсичное грубое небо можно разглядеть тех, чьи голоса, слившиеся в целый хор, казались тебе самыми родными и безвозвратно разбросанными по карте времени.
То воины в кольчугах и шлемах, сжимающие в руках мечи, копья и луки. Могучие широкоплечие ратники, гордо стоящие на своей земле плечом к плечу. За спинами их хрупкие изящные девушки, озорные дети, сгорбившиеся старики и старухи. За спинами ратников родные дома, родные луга и поля, куда не пройти ни сквозь застывших недвижимо воинов в броне и с оружием, ни сквозь твердую пленку токсичного неба, расчерченного в черную клетку. Можно лишь попытаться коснуться пленки рукой, чтобы ощутить холодную, можно даже сказать, ледяную твердь, окрашенную в едкие для глаз цвета. Однако позади черная бездна, верная погибель, откуда веет самой смертью, и только токсичное небо в черную клетку как единственный путь прочь. Это действительно ловушка для всякого, кого темно-черное ядро не ждет в своих владениях. И тебе стоит лишь протянуть руку, чтобы убедиться в том, что токсичное небо тебе не преграда, что не отвергает оно тебя, которого темно-черное ядро уверенно ведет к себе, отдаляя от привычного тебе мироздания.
Легко проходит сознание сквозь прочную токсичную пленку, расчерченную черными клетками, легко проходит через плотные ряды ратников. Они не расступаются перед тобой, пропуская нежданного гостя. Лишь мужской хорал, источником которого они являются, звучит максимально раскрыто, разворачивая перед тобой целую историю, частью которой ты являешься, и оттого ты будто сам звучишь в унисон этой теме, чувствуя себя максимально по-свойски. Хотелось бы тебе протянуть руку, чтобы коснуться этой иллюзии, которую ты наверняка бы удалось ощутить физически так, как если бы то было материальным окружением тебя, но лишь сознание подконтрольно тебе, и оно нисколько не сомневается в благосклонности и родстве того, что представляет ему темно-черное ядро в эти мгновенья. И будто тепло исходит от звучащего мужского хорала с колокольными перезвонами, мчится тебе навстречу, чтобы накрыть с головой.
За спинами могучих ратников, готовых драться до последней капли крови, великая Пустота. Нетронутая, девственно чистая, можно сказать, абсолютная, простирающаяся вглубь самой себя. И как много в ней естественной значимости, как много естественного смысла, о котором может рассказать женский госпел, приходящий на смену мужскому хоралу. Тонкий и нежный одиночный голос, совсем не режущий слух, будто плывущий по стоячей то ли морской, то ли небесной глади. Будто скользит он по бархатной коже, если бы рассудок имел физическую плоть, исполняет целую бессловесную песнь, цель которой передать слушателю всю хрупкость и нежность Пустоты, легко разрушаемой даже от малейшего прикосновения к ней, совсем неощутимого, но непременно и безвозвратно губительного. И будто утратила однажды Пустота свой первозданный вид, будто пала навсегда жертвой чьей-то безжалостной воли. И чистый приятный госпел не то, чтобы оплакивает ее сейчас, но сожалеет обо всех тех богатствах, что хранила Пустота в своем бездонном чреве, и даже не предупреждает, но просит сберечь их. И они куда важнее каких-то традиций и почтения, и преклонения перед величием окружающего бытия, святости и неприкосновенности крайне неустойчивого и оттого бесценного в одном лишь своем существовании баланса.
И только могучим широкоплечим ратникам в кольчугах и шлемах, кажется, по силам сохранить первозданную Пустоту со всеми ее сокровищами непоруганной. Только такие как ты, за плечами которых священные жизни, понимают ценность бытия, каким бы оно не представлялось с самого своего появления. Поэтому ты слышишь мужской хорал, поэтому ты слышишь женский одиночный госпел, молочно-белый, изящный, грациозный, вечно юный, трепетный и утонченный. Именно таким должен быть он, совсем открытый на теле бездонной черной Пустоты, что способна спрятать его на недосягаемой глубине своей, когда угроза совсем рядом. Идеальное равновесие, свидетелем которого ты являешься в этот чудесный миг, открытый тебе темно-черным ядром будто со всем сопутствующим к тебе уважением.
Гудит великая Пустота подобно не жирной, и не тонкой, не и противной четкой прямой линией, проведенной на листе бумаги. Заставляет ее голос все твое естество распрямиться параллельной ей линией, чтобы ничто не могло отвлечь сознание от ясного женского госпела, чтобы каждая нота его достигла глубин понимания и восприятия новых старых образов, что обязательно открываются тебе сейчас.
Но гаснет госпел, скрываясь в толщах черной Пустоты, слабеет и тает ее собственный голос, оставляя после себя лишь лишенный басовой глубины безвредный гул. И именно в нем кроется что-то пугающее. Как будто все богатства, таящиеся в Пустоте, на самом деле несут с собой лишь боль, слезы, страдания, и осознание их подлинного смысла приходит лишь спустя какое-то время, которое неизбежно упущено. Как будто тонкий женский госпел как предвидение неотвратимости, как будто тонкий женский голос - пророчество, непонятое или неверно истолкованное тобой под воздействием особых родственных чувств, разбуженных мужским хоралом. Но так и должно было быть, так и должно было случиться, и именно этого хочет темно-черное ядро, представив тебе великую и нетронутую девственно чистую, черную Пустоту.
Электронные звуки – щелки и пищалки, характерные для хладнокровной машины, то и дело дают о себе знать на фоне легкого гула, доносящегося из уст черной бездонной Пустоты. Огромный монстр таится внутри нее, безжалостно поглотивший хрупкий женский госпел, утянувший его в свое жестокое нутро, откуда невозможно вернуться. И темно-черное ядро хочет представить его тебе таким, каков он есть на самом деле. Затаскивает оно тебя в самые недра Пустоты, прячущей в себе действительность, далекую от возможных надежд и успокоения. И медленно выплывает из глухой непроглядной черноты кажущийся таким же безграничным целый город, недоступный случайному взгляду и жгучему желанию быть рассмотренным сквозь темные грани кубов в стене с единственным проходом, из которого лился не так давно чистый свет. Голос его внезапен, хоть и раскрывается прямо из тихого безвредного гула Пустоты, нарушаемого электронными щелчками и писком. Голос города так же представлен компьютером, и может показаться кому-то противным – насыщенный высокими частотами, какой-то пронзительный и хриплый, напоминающий надрывный вой, но совсем неестественный для живого существа. Заставляет голос почувствовать сознание растворенным, впитавшимся в какую-то субстанцию без возможности определить ее состав, но стопроцентно уверяет в твоей с ней схожести.
Город полупрозрачен, подобен белому призраку, то и дело прерывающемуся из-за каких-то сбоев в оцифрованном изображении. Город огромен, и если бы его можно было обнаружить где-нибудь, например, в космосе, не нашлось бы, наверное, ни одного из известных человечеству звездных гигантов или прочих крупных объектов, что смогли бы затмить его своими размерами. Кажется он какой-то фантастикой, аномалией, которая просто невозможна в своем существовании. И на самом деле город является не более чем голограммой, виртуальной моделью, макетом, воспроизведенный при помощи электроники, и все объекты его имеют зеленоватый оттенок. Но однозначно не машина придумала его при выборе места для его же существования, чтобы не оставалось в бытие пустот. И твое сознание просто не может представить себе того или тех, кто заложил в машину столь величественное в своих размерах творение. Однако твое же сознание предчувствует какую-то близость с ними, уже знакомую тебе, воспроизводимую тобой в памяти. Будто сознание твое коснулось некоей тайны, охраняемой от кого-либо тобой же, или же такими как ты. Будто тебе было прежде неведомо то, что всегда оставалось для тебя священным и тобой же непознанным, но вот настал тот долгожданный момент истины, где-то на подсознательном уровне тебя же манивший тебя своей недоступностью. И только лишь тебе предстояло быть свидетелем его, чтобы понимать всю его значимость.
Лишен город какой-либо зеленой зоны. Нет в нем ни одного дерева, ни единой травинки, ни одного куста. Нет ни одного водоема. Сплошь здания, сооружения, конструкции из стекла, стали, и камня самой разной высоты, уносящиеся ввысь даже куда-то на километры, и на такие же километры зарывающиеся в землю. Можно сказать, город продолжается как в небе, так и под землей. Ведет темно-черное ядро сознание сквозь невозможные для определения улицы его. Петляешь ты между каменно-стеклянно-металлическими гигантами и карликами, ныряешь под землю, взмываешь высоко к незримому небу, обозревая масштабы гиганта, занявшего великую Пустоту по чьей-то воле и перенесенного в виртуальное пространство. Нет ни одной живой души, нет ничего, что хоть как-то свидетельствовало бы о наличии в городе жизни. Здания же и сооружения, да и вообще все видимые тобой конструкции имеют самые разные и замысловатые формы. Кажется, что в городе воплощены все возможные в природе линии, тела и фигуры во всех их сочетаниях, придающих им совсем уж причудливые формы. Своего рода, город является скоплением их в одном месте в одно время. И ты понимаешь, что находишься внутри самого настоящего источника воображения, результаты которого непременно будут использованы где-либо еще.
[b]Но все быстрее и быстрее скорость твоего перемещения по городу, и вот уже сливается он в целую зеленоватую пелену, подобную некоему тоннелю с высоченными сводами, в конце которого черное пятно выхода. Искрится оно, трещит электрическим треском, который проходит через твое сознание уже сейчас, когда до выхода еще так далеко. Где-то на интуитивном уровне приходит понимание, что это даже не выход. Нет больше никаких ни шумов, ни фонов, ничего, что хотя бы отдаленно напоминало мотив, хотя бы надежную подкладку для звуков и звуковых эффектов. Нет даже слабого гула. Лишь тишина, нарушаемая электрическим треском, проходящим прямо сквозь тебя. Но все отчетливее выползают из бледной зеленоватой пелены тени неких колец, будто скрепляющих стенки
