Факт известный и частично полностью не исследованный, почему любое происшествие криминального или иного характера привлекает к себе огромное количество народных масс. Бездельников и зевак вкупе с ротозеями и скучающими.
Вокруг колдующего над трупом криминалиста Полетова собралась приличная толпа. Каждый лез вперёд, протискивался, просил посмотреть или рассказать, что там. Раскрыв рты, пенсионеры, старики и старушки, закончившие работу всех возрастов и отучившиеся школьники ловили смачные, сочные и смешные высказывания Полетова. Видя растущий интерес со стороны, он выдавал вербальные коленца, хоть сразу записывай в книгу рекордов.
– Вот почему, – Полетов повернулся к зрителям, требующим теперь больше внимания, чем отживший своё труп, – я повторюсь, товарищи, почему любой криминальны эпизод вызывает жгучий интерес у публики и она, как мухи, пардон, на мёд, слетается поглазеть на убиенного, будто никогда не видела мертвеца. Вот вы, гражданка, – Полетов уставился на близко стоящую женщину средних лет.
– Я?
– Я к кому-то другому обращаюсь? – Полетов посмотрел поверх голов, стараясь окинуть взглядом всех собравшихся вокруг него.
– Что вы от меня хотите? – смутилась женщина.
– Самую малость, узнать, как вы здесь оказались.
– Иду домой. Смотрю, толпа большая, люди волнуются. Подошла узнать, в чём дело. Интересно, ведь.
– О! что я только что говорил! И как (он снова посмотрел на женщину), очень интересно?
Крайне увлекательное общение народа с криминалистом прервал вопрос:
– Фёдор Петрович, можно вас попросить?
– Всенепременно, Евгения Александровна. Для вас всё, что угодно.
Рассыпающего жемчуга криминалиста Полетова остановила прокурор Колодяжная.
– Работайте, пожалуйста, молча. Прекратите разговоры. Или вас привлечь к ответственности за разглашение секретной служебной информации?
– Евгения Александровна, помилуйте, какое разглашение. Посмотрите сами: обычный криминал. А труп он и в Африке труп. Способ убийства или самоубийства, второе маловероятно в силу специфичности умерщвления, и дураку понятен, как говорится.
– Товарищ Полетов! – голос прокурора Колодяжной стал металлическим, – то, что понятно дураку, как неизвестно кем говорится, как раз, таки непонятно умному. Достаточно или объяснить более широко?
– Ну, что вы, Евгения Александровна! Verbum sat sapienti – умному понятно без объяснений! – хитрое лицо криминалиста выражало полное согласие с начальством. Стоящему в оцеплении сержанту полиции Полетов хулигански моргнул глазом. – Строга больно нынче наша Валькирия!
Евгения Александровна беседовала с Василиной Егоровной.
– Собственно, Филиппа Игоревича обнаружила внучка Ася. Прибежала взволнованная и говорит…
Василиса Егоровна повторила полностью рассказ внучки.
– Больше добавить нечего, Евгения Александровна. Решила вызвать полицию.
– Правильно сделали, – похвалила Евгения Александровна женщину. – Вы знакомы с убитым?
– Не скажу, знаю, как облупленного. Всю жизнь прожили в одном доме. Встречались во дворе. В школу одну ходили.
– Дайте ему характеристику.
– Хулиганистым рос. Повзрослев, вроде, исправился. Служил в армии. Вернулся, сразу женился. Детей нет. После службы проработал до пенсии в рудоуправлении по специальности. Ей обучался в нашем Каракубском техникуме.
– С вашего разрешения и при вашем присутствии, Василина Егоровна, мне нужно задать несколько вопросов Насте.
– Конечно, спрашивайте. – Василина Егоровна позвала внучку. – Ася, ответь на вопросы Евгении Александровны.
– Настя, вот ты увидела дедушку Филю. (Ася кивнула.) Рядом ещё кто-то был? Или неподалёку.
Ася не думая ответила отрицательно. Евгения Александровна покрутила пальцами ручку.
– Хорошо. Тогда, может кто-то быстро уходил или спрятался за деревьями или кустами?
– Девочка.
Евгения Александровна насторожилась.
– Девочка? Вы знакомы? Сколько ей лет приблизительно? Во что одета? Приметы, особенности.
– Мы незнакомы. Лет ей, думаю, столько же, сколько мне. Девять. На ней было коричневое платье.
– Поэтому ты её запомнила, по платью?
– Оно похоже на платье, в каком бабушка ходила в школу. Я видела на детских фотографиях бабушки. И банты у девочки были большие белые, какие носила бабушка. И передник белый.
– Умница, Настенька, – похвалила девочку Евгения Александровна. – Что ещё вспомнишь.
Ася пожала плечиками.
– Ничего.
– Эта девочка, куда она ушла?
Ася пальчиком указала на ограду аттракциона качели-лодочки.
– Туда. Сначала стояла, смотрела на дедушку Филю. Потом услышала меня. Быстро юркнула в дыру в сетке.
Евгения Александровна подозвала сержанта и приказала осмотреть неработающий аттракцион. Сержант вернулся быстро. Доложил, спрятаться там негде, лодочки сняты, в отделении механизма места схорониться нет.
– Настя, ты точно видела, как неизвестная девочка скрылась за ограждением?
– Моя внучка никогда не врёт! – обиженно заявила Василина Егоровна.
– Даже в мыслях не было в чём-то обвинить Настю. – Сказала Евгения Александровна.
– Бабушка, всё в порядке, – успокоила бабушку внучка. – Я точно видела, как девочка пролезла через дыру в сетке и скрылась куда-то.
Евгения Александровна поблагодарила бабушку и внучку. «Как всегда, ничего не ясно!» Посмотрела на солнечное небо. На льющее с неба тепло и мягкий свет. Подумала и набрала номер Вадима Мандрыки.
7
Тревожное возбуждение не оставляло ни на минуту с момента решения посетить Филиппа Стогний. Днём ещё Дмитрий Никитович справлялся с нахлынивающими волнами страха, отвлекаясь на мелкие работы. Ночью, несоизмеримо с днём, страхи только возрастали. Появлялось маниакальное желание убежать, скрыться, спрятаться. Он понимал, никакое укрытие не схоронит надёжно от себя самого. Можно отгородиться от мира, от звуков, неясных голосов, глухого шепота и недовольного ропота. Оставшись один в ночной темноте, он слышал чьи-то шаркающие шаги, свистящий тихий кашель, тонкий скрип половиц, он напоминал покачивание на стуле с расшатанными ножками.
Изменения в нём заметила жена.
– Признавайся, Перебейнос (в отношении мужа она постоянно фамильярничала, не видя в этом ничего дурного), чего натворил, что с лица сошёл и весь издёргался?
Когда жена хотела, добивалась своего, но этот вопрос был чисто риторическим, без ожидания ответа. Спросила, будто свечу задула, и пошла заниматься хозяйством.
Дмитрий Никитович после известия о трагической смерти Антона Рыбака, внезапно понял, жизнь дальнейшая прежней не будет. Уйдёт спокойствие, иногда мнимое. На смену придёт неутихающее взвинченное состояние. Будет шарахаться от каждого куста и от резкого звука покрываться мелким потом. В отличие от друзей, он дружил с логикой и пришёл к единственному объяснимому решению: пришло время возмездия. Не за какие-то абстрактные и мелкие провинности в детстве и отрочестве. За один-единственный тяжёлый проступок.
[justify] У него возникало желание кому-то открыться в терзавшем его преступлении, тому, кто поймёт и посоветует, как поступить. Раскаяться в грехе, пойти в церковь и открыться батюшке. Почти благородные порывы толкали его на решительные действия. Он разрывался между желанием вскочить и сломя голову нестись с покаянием и боязнью кары. Решительность, овладевавшая им, как мифическим героем, вышедшим сражаться с чудовищем с пращой в руке, полностью пропадала в момент соприкосновения ладони с дверной ручкой. В огромном воздушном шаре его уверенности малодушие делало прокол иглой сомнения. Всё катилось к чертям в ад. Со свистом вырывался воздух. Он, Дмитрий Никитович, терял форму, снова был прежним нерешительным и неуверенным, готовым идти на поводу за кем угодно, кто накинет хомут на шею. Беспомощность в
