– Я тоже серьёзно. Перекусили детскими зубами. Есть документ. Зафиксировано и запротоколировано. Полетова криминалиста помнишь? Хорошо. Он тоже не поверил. Три раза перепроверил результаты анализа. Отправлял снимки перекуса в центральную лабораторию в Донецк.
– Достаточно, – устало сказал Вадим. – Допустим… допустим это сделал ребёнок… Нет, это розыгрыш!.. Женька…
Женя открыла на мобильнике фотогалерею. Нашла нужный снимок. Протянула телефон Вадиму.
– Смотри. Видишь отчётливый след от зубов? Отпечаток зубок чёткий. Не придерёшься. Будто пластилиновую колбаску перекусили.
И так, и сяк вертел телефон Вадим. Присматривался к изображению. Хмурился.
– Ещё бы поверил, если бы строп перекусили горизонтально, вот так, – он положил палец на зубы и слежка их сжал и с зажатыми зубами продолжил: – Но как можно перекусить строп вставив его в рот прямо, – Вадим вытер палец платком. – Отказываюсь понимать. Либо это, повторюсь, розыгрыш преступника, либо… Специальный инструмент изготовил некий неизвестный мастер для этой конкретной цели.
– Для разового применения? – уточнила Женя, следя за манипуляциями и мыслью Вадима.
– Хотя бы и так, как версия, – не раздумывая, согласился Вадим. – С этим пока всё. Далее…
Женя решительно затушила окурок подошвой туфли.
– Срочно нужно домой. Провожать не надо. Позвони после обеда.
11
Не ответила Женька на звонок ни в воскресенье. Ни в понедельник; автоответчик сухо поставил в известность о нахождении хозяйки телефона вне зоны доступа. Ни во вторник; бодрый, жизнерадостный голос Женьки просил оставить номер, по которому она перезвонит в любую свободную минуту.
Не сидел Вадим, сложа руки в ожидании милости от своей щедрой работодательницы, когда соизволит откликнуться на зов верного раба. Он перечитал присланные документы не единожды и каждый раз старался найти зацепку. Он чувствовал, что-то важное, что-то существенное ускользает от него по причине отсутствия указания на эту значимую зацепку. Нить, потянув за которую возможно приоткроется тайна двух совершённых преступлений очень необычным жестоким способом.
Глядя с мольбой на мобильник, моля отозваться своенравную Женьку, Вадим решил не маяться напрасными ожиданиями. Открыл ноутбук. Принялся за письмо. Старался писать, как можно коротко, ёмко и понятно. «Срочно! Первое: узнать, как связаны между собой убитые в парке: дружба, работа, хобби. Выяснить круг друзей. Что-то подсказывает, будет третья жертва. Второе: место в парке для казни (моя формулировка) выбрано мстителем (моё предположение) не случайно. Подключи связи и своё обаяние, пусть подымут архив преступлений, обрати внимание на нераскрытые за прошлые года. Копни как можно глубже. Причина парковых убийств (подсказывает интуиция) кроется именно в каком-то нераскрытом деле. Третье: Женька, не борзей! Отвечай на звонки!»
Сморённый лёгкой усталостью, Вадим пробежался по тексту, кое-что поправил, убрал и отправил адресату. А вот потом… а вот, что было потом… Трудно объяснить привычными словами, не прибегая к помощи обсценной лексики, дабы не тревожить лишний раз стоящих на страже морали и добродетели, и научно объяснимыми фактами. Вадим не уснул с чашкой чая в руке, но и не бодрствовал. Он ощущал себя сразу в двух телах. В первом он сидел за столом и пил чай и смотрел на второе тело, лежащее на диване, свёрнутое в позе эмбриона, туго укутанное в старое ватное стёганное одеяло, расшитое треугольниками из разной материи. В первом и во втором теле он чувствовал себя не комфортно. Жуткий холод невидимыми ледяными струями проникал через стены, сквозь щели в окнах, между рассохшихся половиц, опускался едва заметным морозным паром с потолка. При дыхании у первого и второго тела из ноздрей валил пар. Уголки рта сковывали бисеринки прозрачного инея. Мохнатая шуба белого пуха припорошила брови и ресницы и мешала смотреть. И откуда-то отовсюду нёсся громкий детский девичий крик: «Вад-сон! Прос-нись!» Гремел колоколом: «Вад-сон! Прос-нись!» ходит ходуном пол: «Вад-сон! Прос-нись!» Выгибаются половицы: «Вад-сон! Прос-нись!» Проседает пивным брюхом потолок: «Вад-сон! Прос-нись!» В воздухе, пронизанном морозными эманациями, на небольших белёсых облачках невидимка тонким пальчиком выводит корявые буквы несформировавшимся детским почерком: «Вад-сон! Прос-нись!» На затянутых морозным узором стёклах появляется корявая надпись: «Вад-сон! Прос-нись!» Со стен слетает иней и проступает серая надпись: «Вад-сон! Прос-нись!» Из тумана, из глубины комнаты в кухню из морозного прозрачно-белого воздуха выпрыгивает девочка лет девяти в школьном коричневом платье, огнём горят глаза, пылают белым пламенем завязанные крупными воланами белые банты в кудрях каштановых волос. Вадим от неё открещивается и отмахивается. Девочка прыгает на левой ноге, на правой, на обеих и выкрикивает: «Вад-сон! Прос-нись!» На левой: «Вад-сон! Прос-нись!» На правой: «Вад-сон! Прос-нись!» На обеих ногах: «Вад-сон! Прос-нись!» Скрипят половицы. «Вад-сон! Прос-нись!» Трескаются стены. «Вад-сон! Прос-нись!» Проседают потолочные балки. «Вад-сон! Прос-нись!» Звучит угрюмо: «Вад-сон! Прос-нись!» Раздаётся с осуждением: «Вад-сон! Прос-нись!» К лицу Вадима приближается искажённое криком лицо девочки, морщины испещрили внезапно постаревшую кожу, прорезались глубокие раны, во рту коричневыми пеньками жутко смотрятся остатки зубов, потухшие глаза пылают чёрным пламенем: «Вад-сон! Прос-нись! Ты не спать сюда приехал! Вад-сон! Прос-нись!»
Мобильник от громкого звучания забился в импульсивной тряске. Автоответчик Женькиным голосом разражался грубейшей площадной бранью и огромными конструкциями арго портовых грузчиков: «Вад-сон! Прос-нись! Не спать приехал!»
Экран выключенного ноутбука загорелся синим цветом и на нём проступили буквы, горя нетерпением и пылающим гневом письма…
12
Мучительно долго и больно били его по щекам. Никогда он не испытывал такого унижения от избиения. Несправедливость чувствовалась в каждом ударе. Истязание прекратилось неожиданно. Он услышал тихий, глухой голос. Говоривший немного картавил: «Слишком долго я сидел спиной к солнцу. Слишком долго я смотрел на свою тень. Слишком долго я молча беседовал с нею. Наше общение было односторонним. Я слишком долго не прерывал свой монолог. Тень слушала. Оставалась неподвижной – я слишком долго не менял позу. Мне нравилось моё тело, отлитое в бронзе. Мне и сейчас оно нравится. Я буду его любить и дальше. Слишком долго буду любить, пока бронза не расплавится солнцем. И тогда моя любовь не уйдёт. Я стеку длинными, расплавленными языками, дымя, как заядлый курильщик, каждой молекулой металла, в тень и сам стану тенью. Стану чьей-то тенью. Тенью того, кто будет слишком долго сидеть спиной к солнцу и рассматривать свою тень».
– Неплохо, Вадсон. В тебе проснулся дал беллетриста. Считаю, раскрыть его времени у тебя достаточно. Может быть, своим творчеством переплюнешь всех маститых мастеров пера.
– Литературное поле велико, Женька. Каждому хватит славы. Кто ухватит колосок. Кто-то удовольствуется снопом. Кому-то – стог славы. Который час?
– Четыре часа.
– Четыре? Я проспал более… Почему темно? Затмение?
– Четыре утра, Вадсон. Потому и темно. Затмение… – Женька фыркнула, – придумает же!
Вадим медленно сел на диване. Голову клонило влево и вправо. Шум в ушах – он не выспался.
– Чего так рано заявилась?
– Сам просил не медлить.
– Но не в самую рань! Когда только спать и видеть сны!
– Нытьё мужчине не пристало.
Вадим посмотрел на Женьку: её образ размывался в глазах.
– Что читала? Ерунда полная.
– Твой опус на ноутбуке. Хочу заметить…
– Не могла читать. Вчера внутри него что-то щёлкнуло, заскрипело, завизжало… Короче, полная амба! Потом экран потух.
Женька раскрыла оперативно ноутбук и пробежалась уверенными движениями пальцев по клавиатуре. Каждый она стучала всё более раздражённо.
– Что это было, Вадсон?
– Почём мне знать? Оставь меня. Пару часов мне нужно добрать, чтобы мог…
– Куда делся текст? – Женька трясла в руках ноутбуком, – я не слепая, я…
Вадим завалился на диван, говоря сонно:
– Никто не утверждает, что ты… Что я… Что вообще…
Женька хотела со всей силы грохнуть ноутбуком о пол. Такая разбирала злость. Вовремя одумалась: техника тут не виновата. Положила аккуратно ноутбук на стол. Вышла. Набрала в стакан воды из ведра, стоящего на улице.
– Ты в своём уме! – тряся головой, как пёс, закричал Вадим.
– Пять секунд привести себя в норму.
[justify] Вадим попытался
