и, казалось, истончалась, будто бы какая-то неведомая сила выжимала ее, чтобы оросить землю.
И да, бетон стал землей, пускай и крошечным куском, не больше четверти квадратного метра, но настоящей землей. Юля подошла ближе и понюхала — пахло прелой почвой, как после дождя. Появились первые слабые ростки, из которых стремительно выросли красные цветы с большими мясистыми бутонами, отдаленно напоминающие розы. Йока вся почернела, как фигура из камня, медленно теряя блеск, превращаясь в мертвое сгоревшее дерево.
Цветы продержались недолго. Надзиратели одобрительно завыли, как щенки, подпрыгивая на месте и поскуливая, переходя снова в мелодичный вой. Все пропало, осталась та же бесконечная холодная бетонная пустыня. Йока упала лицом вперед, Юля едва успела подхватить ее, чтобы она не разбила нос и лоб.
— Ты вся дрожишь! Не надо было так напрягаться, могла бы просто сказать, я бы и так поверила! — со страхом и возмущением воскликнула Юля, прижимая дрожащую девушку к себе.
— Я хотела, чтобы ты увидела жизнь, что мы не все здесь мертвые, — прошептала Йока.
Надзиратели внимательно следили за ними, помощи пока не требовалось. Киборги первые заметили, что Юля, сама того не понимая, вспыхнула и обхватила Йоку теплым белым пламенем, согревая, наполняя силой. Йока распрямилась и насмешливо улыбнулась.
— Вот ты и выдала себя, — низким охрипшим голосом сказала она и, обняв и поцеловав в щеки удивленную Юлю, добавила. — Мой дух все правильно узнал в тебе. Не бойся Беовульфов, они не выдадут. У тебя есть статья, а дознанием они не занимаются.
— Я не знаю, не понимаю, как я так могу делать, — Юля поднялась, помогая встать Йоке, и почувствовала себя разбитой, есть не хотелось, только спать.
— Ты не знаешь, кто ты. И ты не помнишь, откуда ты, — Йока, не мигая, смотрела на Юлю. — Сними оберег, иначе ты никогда не поймешь куда попала. Он заслоняет тебя, защищает, но за этой стеной ты не видишь реальности. Пока ты сама не захочешь, он не даст тебе это увидеть. Сними и увидишь сама.
Юля поколебалась, но сняла оберег. Черный камень появился из ниоткуда, как только она дотронулась до солнечного сплетения. Он был горячий, но не жег, скорее грел руки. Юля пошатнулась, Йока удержала ее, схватив за плечи. Все то, что так долго Юля не хотела замечать, вдруг нахлынуло на нее с невероятной силой, разбив ее на миллионы брызг о бесчеловечную скалу реальности. Она сошла с ума, или этот мир сошел с ума! Паника, ужас и страх сковали ее, но внутри росло более сильное чувство, непримиримое, волевое — это была ненависть. Вспомнились последние месяцы на земле, на ее земле, в ее мире, и они сложились с жизнью здесь. Вспомнились шарады Ланы, которые виделись отчетливо, и от этого было невыносимо страшно. Она хотела сбежать, зарыться в этот бетон, лишь бы ее никто не нашел! Или нет, пусть лучше сразу кончат ее здесь, но чтобы не мучалась, одним ударом, они же могут, могут же!
— Терпи, терпи. Ты выдержишь, ты переборешь страх, — спокойно, как тренер, говорила Йока. — Я знаю, как это. Я прошла через это, и ты должна пройти.
— Через что? — сквозь слезы и муки непонимания, не желания понять и принять невозможность реальности, спросила Юля.
— Через страх и боль. Останется только ненависть. Она и только она поможет нам.
— Поможет в чем? — она успокаивалась, находя в словах Йоки ответ в самом сердце, кипящем от ненависти к этому миру, ненависти к тому, что хотят сделать с ее миром, с ее землей, ее жизнью.
— На выжженном поле вырастут цветы, но сначала мы уничтожим их. Ты это чувствуешь — ты уничтожишь, ты посланник Солнца! — Йока взяла оберег из рук Юли надела ей на шею. — Теперь ты знаешь, кто ты. Ты вспомнила, заставила себя открыть глаза.
— Но что я должна сделать? Я ничего не понимаю, — Юля начала злиться, опять шарады и загадки.
— Мы должны выбраться отсюда. Мы поднимемся наверх — там все и произойдет. Мне сказал это дух, он знает точно. Скоро придет это время, никто и никогда не будет к этому готов, просто знай, что так и будет, — Йока выдохнула и ослабла. Все это время она была аватаром черного духа, выбравшего ее. — Они думают, что я черная, что во мне черный дух, поэтому я враг. А у них самих столько черноты и гнили внутри — это они черные! Я с рождения стремилась наверх. Дух мне сказал, что я должна ждать тебя, и вот мы встретились.
— Но как мы выберемся отсюда? — Юля с опаской посмотрела на внимательно слушавших надзирателей. Она узнала главного, Беовульф улыбался, жутко и немного смешно.
— Пришло время для нашего разговора, — Беовульф подошел к ним и кивнул в сторону лагеря. — Но сначала вернитесь в лагерь и поужинайте. Ночью вас вызовут из барака, вы сможете немного поспать.
— Я не усну! Как можно спать? — возмутилась Юля, но ощутила гнетущую усталость, предвестник отключения. — Я все поняла. Вы нас арестуете?
Если бы киборг мог, то он бы приподнял левую бровь, вот только приподнимать было нечего. Он засмеялся каркающим смехом, переходящим на рык и пошел в сторону лагеря. Девушки пошли следом, спотыкаясь и смеясь. Ноги не держали, но почему-то стало так весело и легко. Юля поняла, что страх исчез, растворился в этом смехе, а она больше не боится умереть. Она знала, за что придется умереть, и не жалела.
В лагере решимость угасла, как гаснет все под натиском безнадежности бытия. Юля с трудом проглотила свою пайку, половину отдала Йоке, не заработавшей и минимального прожиточного корма. Каша, казавшаяся до этого вполне съедобной, оказалась отвратительной не только на вид, но и на вкус, напоминая жидкий цементный раствор с размягченным гравием, выполнявшим роль жалкого подобия фрикаделек. То, что раньше она воспринимала сносно, не вдумываясь и не вбирая в себя, теперь кололо, рвало изнутри, разжигая огонь ненависти и нетерпения. Юля поняла, что долго не выдержит, что она больше не может здесь находиться.
Йока внимательно следила за ней, без тени усмешки или несказанных фраз «я же говорила». Юля сжалась, став еще меньше, но так видели окружающие, в бараке довольно посмеивались, желая еще большего зла ведьме и ее подружке, но Йока видела, как большое и сильное растет внутри Юли. Оберег до последнего защищал ее от реальности, став мощным транквилизатором, способным отключить мозговую деятельность, переводя человека в режим согласного или «просветленного», принимавшего реальность как она есть, не желая и не видя смысла что-либо менять. Так жило большинство в двух мирах, не желая и не видя цели, готовые ради крохи дохода подавлять и поддаваться, терпеть и унижаться, при любом удобном случае унижая более слабого или зависимого. Йока ела без эмоций, давно научившись не чувствовать вкуса еды, хотя она и родилась и выросла здесь, и другого вкуса никогда не пробовала. Несмотря на это, все внутри нее с детства протестовала этой жизни, маленькая девочка, как только научилась говорить и думать, пускай и маленькие, совсем еще детские мысли, стала задавать столько вопросов, что ее надолго изолировали, переведя в изолятор в питомнике. На самом деле там было даже лучше, маленькая Йока не искала дружбы с другими детьми, тем более не желала дружить с воспитателями. В изоляторе было все то же самое, только комната меньше, а вместо воспитателей киборг старого образца, добрый и смешной дедушка, выполнявший всю работу, учивший маленькую Йока быть доброй и справедливой. Старый киборг рассказывал ей сказки, рисовал диковинных зверей, которые когда-то жили наверху. Йока органически не могла вынести работу в вычислительном центре, шпаргалка Юли помогала, но вытерпеть десять и более часов просмотра пропагандистских роликов, перемешанных с самодеятельным контентом, часто повторяющим пропаганду, но в более простой и уродливой форме, она не могла. Поэтому она всегда голодала, получая паек несовместимый с жизнью, находясь на грани истощения, когда организм перестает принимать пищу, пожирая сам себя. На краю обрыва ее держал черный дух, овладевший ею в раннем детстве. Она не помнила и не могла помнить, как это произошло. С духом было и весело, и страшно, особенно сначала, когда черный дух играл с ней, воспринимая девочку как очередную игрушку. Сейчас он и Йока стали единым целым, и ей казалось, что она породила его или позвала, что на деле было одно и то же.
В полночь Йока разбудила Юлю, так и не уснувшую до конца. Юля вскочила и упала с верхних нар, успев сгруппироваться. Она инстинктивно встала в стойку, но, не увидев врага, устало села на нары.
— Собирайся, нас позвали, — Йока постучала по голове в том месте, где находился модуль связи импланта. Специально или нет, но он находился в районе темени или третьего глаза, который в народе называли родничком.
— Меня тошнит, — Юля выпила кружку воды, предложенную Йокой, дотронулась до груди, ощущая холодное спокойствие оберега. Он больше не закрывал ей глаза, но берег мозг и сердце, не давая нервам сдаться, начать паниковать или войти в ступор.
— Бывает. Не бойся, пройдет со временем, люди привыкают к любому дерьму, — Йока села рядом и по-дружески толкнула плечом. — Как думаешь, он нас съест?
Юля хрипло рассмеялась, почему-то она совсем не боялась киборгов-надзирателей. С Беовульфами можно было поговорить, в отличие от других лагерников, продолжавших непонятную и бессмысленную возню и грызню друг с другом за жалкие крохи послабления в работе. Больше всего Юлю удивляло, а позже и бесило, что все хотят стать начальниками, надсмотрщиками с кнутом над такими же жалкими и пустыми людьми, как они. Те же, кто имел внутренний стержень, противились этому и держались особняком, как Йока, долго не выдерживали. Йока рассказывала, что при ней находили убитых в бане или засыпанных камнями в траншее. Про баню Юля и вспоминать не хотела, ограничив себя до одного раза в неделю, реже не позволял регламент. И дело было не в самой бане, а в людях, превращавших это в карусель унижений. Здесь обнажались во всех смыслах, и более слабые прислуживали, унижались перед более сильными. Выглядело это мерзко и воняло тюремными правилами, и если бы Йоку и Юлю не боялись, то также принуждали обслуживать, мыть и натирать кремами, стирать белье и… до сексуального насилия не доходило, в пайке было достаточно угнетателей гормонов, но оставалась потребность в садизме. Особенно ярко это проявлялось у мужчин, Йока рассказывала, как они унижают друг друга, не переходя границ, не доводя до разрывов тканей, но полностью, как и века назад, уничтожая личность.
Выходя
