жизни он не может ей ни в чем помочь, ни словом, ни делом. За насмешками и подколами он всегда прятал свою любовь к ней, боясь, что она высмеет, что он потеряет вид, но какой вид и зачем он нужен такой, Максим не знал. В этом странном месте, в другом мире, пусть это и звучит фантастично и бредово, он остался наедине с собой по ночам, слушая тихий посвист Альфиры, у которой забивался нос то от ветра, то от перетопленного вагона, она постоянно шмыгала носом и утирала платком слезившиеся глаза, Максим думал и вспоминал. Наверное, так всегда бывает, когда остановишься на бегу, не успев отдышаться, дрожа от выброшенной в пустоту энергии, не нашедшей достойной утилизации, и поймешь, что остался там же, не смог далеко убежать, а никуда бежать не стоило.
— Моторы ничего, вполне годные. Вот, у меня тут топливный элемент завалялся от старой станции наблюдения, — рыжий показал на свинцовый бак, стоявший в углу каморки, напоминавшей склад ненужных вещей, если бы не большой стол с паяльными станциями, стеклами с крохотным манипулятором. Здесь было рембюро, кто-то выцарапал это на двери корявым почерком. Рыжий занимался ремонтом техники и часто спал здесь же, ложась на металлические ящики с платами, контролерами и много еще чем, Что Максим, считавший себя технически грамотным, не смог опознать. — А, забыл, что у вас такого нет. Там лежит изотопный топливный элемент. Он почти вечный, быстрее корпус развалится, чем он сядет. Короче, сейчас малыш соберет начинку, потом установим питалово. Пойдем пока прогу посмотрим. Когда обед?
— Был уже, Альфа нам оставила.
— Вот и отлично, — Леха раскрыл планшет и на ощупь, глядя в экран, на котором раскрылся код программы Ильи, стал лбом определять маршрут, пару раз врезавшись в дверной косяк, пока Максим не взял его под локоть и не повел в столовую. Когда рыжий работал, он забывал обо всем, особенно о еде и сне, пока кто-нибудь не вытаскивал его есть, применяя оправданное насилие над личностью.
На улице было по-зимнему холодно, и если бы не всепогодная роба, то быстро превратишься в свежемороженую тушку. Не хватало снега и солнца, такого яркого и теплого зимой, зато хватало ветра, резкого, шквалистого и колючего. Максим вспомнил морской термин мордотык, когда ветер и снег бьют в лицо в любом положении, а судно со слабым двигателем стоит на месте, не в силах пройти ни метра, борясь с бушующей стихией. Для мордотыка не хватало липкого снега, но самое главное — откуда здесь был ветер, и почему менялась температура, повторяя, имитируя позднюю осень или начало зимы? Наверное, чтобы не было скучно жить, иллюзия настоящей жизни. На улицах ни души, только свет горит в домах-вагонах. Максим поймал себя на мысли, что воспринимает эти дома, больше походившие на временные жилища гангстеров на стройке, вполне нормальными, пусть и без привычного комфорта. Сердце больно кольнула мысль, что вот уже и зима, и сколько же времени они здесь находятся, а что происходит с родителями и друзьями? В последнее время он чаще думал о родителях, решив, что когда вернется то, но вернется ли?
В столовой было слишком тепло. Они сняли куртки и штаны, оставшись в нижней робе, подшитой наподобие строгого костюма. Альфира научила женщин перешивать одежду, открылось даже небольшое ателье, где за условную плату молодая девушка подшивала и перешивала серую одежду. Делала она это часто просто так, работая после основной смены на фабрике по производству пищевых протеинов, проще говоря, на реакторах по выращиванию и переработке червей. Думать об этом не стоило, в пищевые автоматы, собиравшие пищевую продукцию, загружались элементы и вкусовые добавки, лишенные исходного вида, и сырье, еда как еда.
Столовая сильно изменилась после прихода Альфиры, работавшей теперь в питомнике, уезжая рано утром и возвращаясь вечером веселой и счастливой. Если бы не она, не радость и смех, которыми она заражала всех, он бы совсем скис. Одна из работниц составила рукописную поварскую книгу по рецептам Альфиры, не боявшейся менять настройки, следуя настроению и фантазии. Но в любом агрегате есть конечное количество комбинаций, поэтому за месяц Альфира выбрала все возможности. Устраивали даже голосование, какой комплекс готовить чаще, как менять, чтобы не надоело. Но это было не главным, полезным, приятным, но не главным. Не из-за этого жители поселка стали чаще заходить в столовую, проводить здесь свободное время, устраивать личные праздники и просто поболтать обо всем, не через имплант, а вживую. По примеру рыжего они стали придумывать себе имена, а девушка из ателье с радостью вышивала их. Первыми придумали себе имена работницы публичного дома, назвать их проститутками язык не поворачивался. Веселые, умные и красивые по меркам этого мира девушки и женщины, умевшие не только развеселить или доставить удовольствие, но и поговорить, помочь советом, выполняя роль правильных психотерапевтов. Максим долго подбирал им имя, пока Альфа не сказала, что они больше похожи на гетер, чем на гейш.
По периметру столовой, на всех стенах в аккуратном хаосе висели картины детей из питомника. Альфира учила их рисовать, Кристина нашла где-то много серо-желтой бумаги и красок. Удивительно как быстро дети, рисовавшие до этого на песке или царапая на бетоне, впитали уроки Альфиры. На картинах было много ярких цветов, которые не росли под землей, которых дети никогда не видели, но генетическая память вбрасывала в мозг картины из прошлого, становившегося хотя бы на холсте напоминанием о возможном будущем. Но еще больше было птиц, разных, несуразных, лишенных истинных пропорций ярких, сказочных, опасных и беспомощных. Альфира показывала, рисовала наброски, рассказывая, помогая правильно увидеть пропорции, передать тени и оттенки, а дети сами придумывали, рисуя общие картины вместе с малышами, ставившими яркие пятна солнца, воды и зелени. Все произошло спонтанно, случайно. Альфира принесла несколько рисунков и повесила на стене, а дальше пошло само. И вот уже люди, не желавшие знать ничего о питомнике, жившие своей жизнью, выполняя что положено, стремясь к намеченному кем-то курсу, пропитывались новой жизнью, устраивая игры и конкурсы, получая в подарок сказочную птицу или цветок под ярким солнцем, которого никто никогда не видел, но каждый знал, что оно живо, что война не уничтожила главную звезду в их жизни.
Рыжий пошел к любимому серому автомату, выдававшему обычно сверхострые блюда, Максим встал у синего со стандартным комплексом. Серый автомат в одну секунду считал имплант Лехи, и на жестяном подносе уже стояли две тарелки и кружка из алюминиевого сплава с блеклыми цветочками, запахло горячей едой и перцем. Максим вздохнул, готовясь вводить номер с бейджа инвалида, но автомат, распознав его лицо, будто бы махнул рукой: «Да ладно, я тебя и так знаю». Мягко стукнул поднос, заурчало и зашкварчало внутри, разогревая остывший человеческий корм. На тарелку полился густой гороховый суп, по крайней мере он так пах, на другую шмякнулось серое пюре и две большие котлеты, пахнущие школьной столовой, а в кружку медленно тек ягодный кисель. Если бы не серо-желтый цвет, то он был бы неотличим от фабричного. К цвету еды Максим так и не привык и ел с закрытыми глазами, особенно тогда, когда напротив сидел Леха, с жадностью уминая заперченные черно-красной обсыпкой подобия картошки фри и запивая дышащим кислотой или щелочью жидким супом, отдаленно напоминавшим изыски тайской кухни, от которой у Максима сводило живот, и подавала голос уснувшая язва.
— Ого, да тут целая картотека! — воскликнул Леха, брызжа едой во все стороны. Он ел на автомате, погрузившись в программу дрона. — Тут и ты есть, и Альфа. А еще какая-то девчонка, ничего так. Знаешь ее?
— Это моя сестра Юля, — Максим горестно вздохнул, разглядывая строгое лицо сестры на экране паспорта Лехи. — Она тоже где-то здесь.
— Так в чем же дело, не в темнице же она сидит. Соберем дрон и отправим его на поиски. Как найдет, свяжется с нами. Я допилю прогу, пущу по защищенному каналу, у меня еще остались ключи от одного заказа. Неважно, не надо это знать, просто есть ключи и все, – Леха загадочно улыбнулся. — У нас не такой простой поселок, как кажется, не только грибы и фарш из червей.
— Я уже понял, что улицы полны секретов.
— Еще каких, хоть кубы снимай для шлакопровода.
В столовую вошла девушка, сразу по робе было видно, что она из гетер. Подшитая по фигуре, с неброскими, но точными украшениями в виде ягод и зеленых листьев, вышитых в том месте, где обычно у платья делали ажурный лиф. Максим узнал ее, трудно было не узнать Andi, так она назвала себя, одной из первых заразившись идеей собственного имени, не цифро-буквенного кода, который давался при рождении, а имплант за долю секунды обрабатывал, а имени, которое можно было произнести вслух, которое можно было бы вспомнить без импланта, почувствовать внутри себя не мозгом, а сердцем и, учитывая характер специальности нижней половиной тела. Она разделась, оставшись в тонком костюме из мягкой черной ткани, отдаленно напоминавшей бархат. Как и большинство женщин в Подземелье она имела не очень женственную фигуру, низкая, с широкой костью и не очень красивым лицом, и все же в каждом ее движении, в умении носить облегающее платье, правильно показать себя, улыбнуться в ответ и слегка коснуться руки или груди собеседника, да так, что сердце начинало качать кровь к причинному месту, она сильно отличалась от других, даже от коллег по цеху.
— О, мальчики, — пропела она и, обняв Леху за шею, звонко поцеловала. — А ты, негодник, почему забыл меня?
— Ну, я работал. Я не забыл, — смущенно оправдывался Леха, став красным вареным раком.
— Приходи, я тебя всегда жду. Максим, представляешь, я его сама зову, а ко мне очередь, надо букировать за две недели, а он не приходит! — она возмущенно фыркнула и, сев рядом, ухватила из тарелки Лехи подобие картошки фри. — Вот отработаю положенную соцнорму и заставлю этого трусишку на мне жениться. Или ты уже не хочешь?
— Хочу, я же сам тебе это предложил! — возмущенно выдохнул Леха.
— Ну, не сам. Я его додавила, чтобы он решился. А он не приходит, а ведь я с него беру только соцвзнос. Кстати, Максим, я тебе тоже скидку дам, если хочешь, — она так посмотрела на него, что Максим почувствовал зудящее желание и покраснел, спрятав глаза. — Ох, какие же вы стеснительные. Мне это нравится, вы не соврете. Как красавица Альфира, она все в питомнике пропадает?
— Скоро должна вернуться, — он посмотрел на часы, Альфа с минуты на минуту должна прийти в столовую, чтобы проконтролировать программу ужина для ночной смены, там что-то зациклилось, делая вторую неделю
