меня. Я знаю, что это есть, а вот мой мозг не хочет этого признавать и хватается за заученные с детства аксиомы. Бога нет, а если и есть, то ему на нас плевать — с этим мой мозг не спорит, но вот с остальным. Сейчас мне кажется, что ничего и не было, но тело не даст соврать, и внутри меня что-то живет — я это чувствую.
— Не живет, для него понятие жизни, которое вы вкладываете в слово жизнь, не подходит. Оно в вас существует.
— Оно и без меня будет существовать. Я сосуд или механизм?
— И то, и другое. То, что существует в вас, гораздо ближе к понятию надстройки в компьютерной программе, которая получила верхний уровень управления.
— О, вот так понятнее. Сергей меня научил понимать этот язык. Но оно во мне, но верхний уровень у меня, или я не так поняла себя?
— Пока да, но многое зависит от вашей воли. Амулет, который вам дала Лана, поможет вам, но он лишь усилитель импульса вашей воли. Если переводить эту сложную систему на язык машин, то вы первичный генератор импульсов, и от вас зависит ваша жизнь. Подчинение внешней или внутренней надстройке упрощает жизнь, думаю, что это понятно.
— Под внешней надстройкой вы понимаете телевидение и каналы на ютубе и телеграмме?
— Да, все методы аудиовизуального программирования. Большинство людей не ищет трудности для себя, а с радостью принимает самый простой и понятный путь.
— Самая короткая дорога — дорога к дому.
— Эту пословицу можно воспринимать по-разному. Дом понятен, стабилен и надежен, но как дети, вырастая, бегут из дому, не желая подчиняться ему, строят свой, для себя и других, так и человек не должен стремиться запирать себя, пускай так и проще жить Человеку была дана воля и разум, насмешка богов.
— Почему насмешка?
— Потому что у овец не должно быть своей воли. Надеюсь, я вас не обидел.
— Вовсе нет, я и сама так людей называю, а сама я овца довольно паршивая, шерсти с меня не сострижешь.
— Вот в этом вы ошибаетесь, просто шерсть с вас состригают другого рода. В высшем мире все так же, как и у вас, у людей: кто-то правит и владеет всем, кто-то управляет и работает на высший уровень, и далее по пищевой пирамиде вниз.
— Вы хотите сказать, что мы для богов сельскохозяйственный скот? — она зажмурилась от внезапной вспышки, будто бы кто-то взорвал перед носом световую гранату. Она вжалась в кресло и зажмурилась, что было сил. Свет давил на глаза и обжигал лицо, но смотреть на него было невообразимо страшно.
— Не совсем так — вы скот для среднего уровня, а богам нужна чистая энергия. Люди генераторы первичной энергии, которая должна переродиться в чистую. Ваши теологи называют ее силой или могуществом Бога, не в состоянии понять истинного смысла этой энергии, — голос Виктора звучал издалека, на уши давила холодная вода, не дававшая дышать, обжигавшая солью вскрывшуюся кожу на лице.
Аврора чувствовала, что с нее сдирают кожу. И это было не так больно, как она ожидала. Дотронуться, проверить, ощупать себя она не решалась, зависнув в этом состоянии, вздрагивая каждый раз, когда кто-то или что-то лоскут за лоскутом снимает с нее кожу, бережно, не делая лишних движений. Она спросила про себя, рот застыл, скрепленный страхом и глухим давлением: «Эта энергия и есть Бог?» Ответа она не услышала, что-то коснулось ее разума, нечто внутри вскипело, бросилось в атаку, но завыло от боли, Аврора отчетливо слышала внутри себя эту боль.
— Девушка, девушка! Просыпайтесь, приехали, — таксист вежливо толкал Аврору на заднем сиденье. Он прикрыл ее пледом, заметив, что пассажирка задремала. Всю дорогу до больницы он ехал аккуратно, не мешая ей спать.
Аврора с трудом села и замотала головой. Ощущение сорванной кожи не покидало ее, но все было на месте. Она ощупала себя и нахмурилась.
— Приехали, — таксист показал на проходную больницы. — Я не могу тут долго стоять.
— Да-да, конечно, — она достала телефон из сумочки и оплатила поездку.
Когда такси уехало, она перешла на другую сторону и скрылась во дворах. Найдя лавку, Аврора села и напряженно рассматривала окружающий мир, будто бы видела его в первый раз. Нечто внутри выло, царапалось, но ей было все равно. Этот свет, такой яркий и мощный — он был внутри нее! Она полезла за сигаретами и, забыв про зажигалку, прикурила от указательного пальца. Докуривая третью сигарету, она все смотрела на указательный палец, зажигая и гася невидимое пламя.
— Алло! Алло-алло! — нервно сказала она в телефон, ответив на вызов не глядя. — А, Игорь Николаевич… сейчас не могу, надо все обдумать и пережить… на работе, надо закрыть отчеты и вечерний обход… а что с ним? … Я приеду… я сказала, что приеду, пришлите адрес и пусть только не пустят! … Я не кричу! Точнее не на вас! … Я и так на препаратах — не работают больше!
44. Похмелье
Ничего нового. Все тот же жесткий свет, блестящие полы и стены, давящие на глаза новизной ремонта, успевшие запылиться подвесные потолки с назойливым миганием датчиков дыма, молчащая приточная вентиляция и наглухо закрытые окна. Одна и та же компоновка, проекты под копирку, не спасали жалкие вариации цветовых гамм и ламинированные плакаты с важной, но бессмысленной информацией. Взгляд редко останавливался на них, как редко и без интереса смотрят на стандартные интерьерные решения, повторяющиеся и сливающиеся с бездной быта, втягивающей в себя все жизненные силы и стремления человека, оставляя от него сжатую и неудовлетворенную функциональную оболочку, жалкого биоробота с депрессией и стандартным набором комплексов. Аврора не раз наблюдала, как люди теряются в больничных стенах, как сливаются с фоном, набрасываясь друг на друга по ничтожным поводам, но в основном покорные и молчаливые. Она всегда была по другую сторону ожидания и теперь, очутившись на низкой позиции, развлекала себя самооценкой, выискивая схожие черты со своими пациентами и их родными.
После вечернего обхода Аврора поехала в госпиталь к Егору. Его успели прооперировать, Егор пережил клиническую смерть. По словам Игоря Николаевича, он успел переговорить с фельдшером скорой, заменяющим врача, что-то буквально вытолкнуло его обратно в жизнь. Если бы она сама не пережила вторжение черного духа в свое тело, Аврора бы точно в уме прикинула список препаратов, которые следовало прописать всей бригаде скорой. Но она пережила это и ощущала, как нечто ворочается в ней, ему неуютно и тяжко. Она должна его увидеть, сегодня же, пускай врачи и запретили. Она ждала решения, вытребовав у следователя допуск. Игорь Николаевич не стал долго спорить и ехал в госпиталь, она наотрез отказалась рассказывать по телефону все, что пережила в главном штабе «Правой воли». К ней несколько раз подходил заведующий отделением, читал долгие лекции, настаивая, что она, как врач, должна понимать необходимость покоя тяжелобольного. Аврора слушала внимательно и без привычной снисходительной улыбки, с которой она неизменно находилась среди идиотов, настаивала на своем. И никто, никто из этих доброжелателей, что заведующий, что дежурный хирург и еще кто-то, она перестала запоминать, они ходили к ней табунами, не отвечали на простой вопрос: «Характер побоев говорит о том, что его хотели забить до смерти?». Все сникали и сливались. Определенно он что-то нашел, поэтому его и забили, всех остальных спецназ забрал в контору. Получилось, что Егор единственный, кто остался на свободе — живой и свободный полутруп.
В ее отделении регулярно привозили женщин и мужчин разного возраста, причем контингент стремительно молодел. Больные получали команду свыше и следовали по утвержденному на небесах маршруту. Раньше в таком состоянии привозили бабулек, редко дедов, но в последнее время Аврора получала буйных представителей своего поколения, бросавших все и в чем были, одетых в H&M с севшими айфонами, бредущие в глубь страны или устраивавшие сидячие забастовки или стояния в самых неожиданных местах. Раньше она не придавала этому значения, принимая болезнь как есть, препаратами и терапией подавляя внешний сигнал, возвращая человека в условно нормальное состояние. После лечения их выписывали годными к жизни, но нормальными этих не ко времени постаревших людей с потухшим взглядом Аврора бы не назвала. Как бы это не звучало жестоко и цинично, но лучшим исходом для них была бы смерть, чем жизнь под постоянной опекой родных и близких, неспособность к сложному труду и глубокая апатия на депрессивном фундаменте, победить которую не способны никакие препараты. Лекарства превращали их тела в тепличные овощи, и сигнал свыше уходил сам, верно оценивая потенциал исполнительного тела.
Она ощущала такой сигнал на себе или в себе, Аврора точно не могла понять. Но сигнал был, дрожал внутри нее, если и давил, то самую малость. Она знала, что должна сегодня увидеть Егора, зачем и почему нельзя позже она не знала и не думала об этом. Сидя в безликом коридоре под жестким светом ламп, она пересмотрела отношение к больным, в себе, ко всему, что до сегодняшнего дня казалось таким понятным и простым. А день-то закончился, часовая стрелка белых часов перешла две преграды, равнодушно отмечая два часа ночи. Завибрировал телефон. Аврора не сразу поняла, что этот звук доносится из ее сумки. Интересный звук, от которого идет легкая вибрация на дерматин кушетки, не касаясь ее. Аврора вдруг поняла, что тело стало совершенно нечувствительным, она несколько раз больно ущипнула себя, в последний раз до крови, но боли не почувствовала.
— Ну, наконец-то! — Настя была очень раздражена и возмущена, наверное, она выглядела очень смешно в этот момент. — Я тебе звоню-звоню, а она спит!
— Привет, Веснушка. Я не сплю, я в коматозе. А ты чего не спишь?
— Какой сон, у меня самая работа до пяти, потом посплю до обеда. Ладно, я Лешу попросила проверить. Вот. Даже не знаю, прислать тебе массив или так сказать, что вышло?
— Скажи так, смотреть все равно ничего не буду.
— Короче, я выделила теневое лицо из видео, ну, где тренера Юли убивают. Раскадрировала и сама увидела, странно, что мы раньше это не замечали. Я отправила матрицу Леше, а он наложил ее на всех лидеров этого движения — совпадение 97,95%! У лидера так все 100%, никак не могу запомнить ее имя и лицо.
— У нее нет лица, поэтому и не можешь запомнить.
— Но это еще не все. Я наложила эту морду на того урода, что
