неплохо работали вместе, как напарники из американских боевиков, а?
— Да, неплохо, — она всхлипнула. — Я всю жизнь мечтала о брате, и вот ты бросаешь меня! А я тебя только полюбила!
— И я тебя. Чтобы со мной не случилось, знай, что я люблю тебя. Нет, не как женщину, как сестру. Любить кого-то по-другому я не могу, слишком многое во мне выгорело. А ты не будь дурой!
— А я дура? — Аврора оживилась и вытерла слезы, улыбнувшись.
— Еще какая. Выкинь все из головы и выходи замуж, а то пропадешь.
— Я знаю, но и я по-другому не могу. Ты же знаешь это, — улыбалась она, смотря на телефон на коленях. Она поцеловала воздух, он почувствовал это, глубоко вздохнув.
— Прощай, сестренка.
— Прощай, брат. Когда будет невмоготу, вспомни обо мне, как я люблю тебя, и кот тебя тоже любит.
— Спасибо, прощай.
Экран погас. Она долго сидела неподвижно, смотря на телефон. Потом резко вскочила и попробовала перезвонить, но абонент был недоступен, а во второй раз номер уже не существовал. Она хотела броситься за ним, он же к ним в логово поехал, наверное, но встала у двери, уткнувшись лбом в зеркало. Она не спросила кличку кота. «Ну и ладно, буду звать его Егор!» — решила Аврора, надела халат и проверила шприц. В зеркале грустно улыбалась нежить, потеки слез разрезали тени, и лицо покрылось жуткими рубцами.
— Ну и пугало! Точно вколю кому-нибудь это! — она погрозила отражению огромным шприцом и пошла в отделение, нарочно вбивая каблуки в пол, чтобы все слышали.
Егор осмотрелся. Бульвар затих, далеко буксовала машина на первом снегу, и этот звук пропадал в полном безмолвии, накрывшем улицу. Странно, было не так поздно, горели фонари, витрины магазинов на другой стороне, но ни в магазинах, ни в кафе никого не было, только пустой яркий свет. Они знали, что он идет к ним. Они видели в нем своего, признавали и, что ему особо понравилось, боялись.
Он вошел за ворота, замок деликатно щелкнул. Он не повернет назад, как не повернул назад в больнице, сняв с себя все датчики, отключившись от всех аппаратов. Пришлось напугать бедных девушек, когда он ворвался в сестринскую, требуя одежду, но по-другому было нельзя. Ничего было больше нельзя по-другому! Тот мутант что-то открыл в нем, нет, не передал, а открыл. И Егор впустил это в себя, забрав у Авроры. Оно бросилось, уверенное, сильное, желая завладеть им, и не смогло. Он оказался сильнее, его ненависть оказалась сильнее, и одна чернота победила другую, заставив наполнить его силой, заставив забыть про боль, про сломанные кости, которые уже срослись, криво, и он был ужасен, но разве это так важно. Он был свой для них, они его впустили и приглашали к себе — подавленное нечто сообщало об этом. Оно оказалось таким же трусливым перед большей силой, как и те недочеловеки, которых он ловил и наказывал сам, когда понимал бессилие закона. И этот трус внутри него ждал, нечто ждало, когда он даст слабину, и тогда оно отомстит.
Плана не было, как не было и понимания того, что он может сделать. Он шел уверенно, одним взглядом увидев все их ловушки и скрытые точки наблюдения. Ему открыли дверь, ухоженные люди, лишенные пола внутри себя, имевшие красивые женские и мужские тела, облаченные в одинаковые серые костюмы. Они приветствовали его, они склонялись перед ним. Теперь здесь был его дом, последний для него и для них. Амулет обжег сердце, он почувствовал, что не один, кто-то вошел вместе с ним, незамеченный, опасный для них. И они не видят его, улыбаются и ведут по коридору, как почетного гостя. Амулет хранил еще тепло и запах Авроры, но это была не ее вещь, но и ее тоже. Она не знает, что он у нее, как и не знает, как он смог освободить ее от этой ноши. Он и сам этого не знает.
48. Шахта
Глубокая, скрытая в глубине от невежественных глаз, как дыра, впадина на старом теле, из которой вышел весь гной, и осталась лишь боль и тошнотворная чернота, страх заглянуть глубже, узнать себя. Заделать, заклеить, забетонировать, засыпать и забыть навсегда, потом выровнять, засадить, облагородить и никому не рассказывать. Но уродство в теле земли ничем не скроешь, и должно пройти много тысяч лет, чтобы планета сама справилась со своим недугом, примерилась с травмой, как привыкает бывший больной, прячет под одеждой или прячется сам.
Шахта была колоссального размера, невозможно было представить себе ее полностью, а от примитивной 3D-модели, служившей картой, делалось жутко. Карту могла видеть только Йока, Вервольф залил ее напрямую в имплант, а паспорт заключенной ее уровня не полагался, как и другая техника. Йока путалась, уводила не туда, рисуя на песке ориентиры, пытаясь объяснить Юле. Получалось неважно, Юля ничего не понимала, часто наугад выбирая нужное направление. Идти было тяжело, ноги утопали в песке, было мало воздуха, но, что удивительно, иногда откуда-то дуло, причем довольно сильно, и девушкам приходилось садиться на пол и закутываться полностью, дыша через шапку. Песчаная буря происходила будто бы по часам, словно кто-то включал в положенное время вентилятор или открывал заслонки, впуская дикий ветер с поверхности.
Сборы были недолгими, после посещения музея, они за неделю собрались. Вещей не было, кроме тех, что были на них и смены белья в рюкзаке Юли, у Йоки не было даже вещмешка. Из куска бурой ткани, найденной в бане, Йока сшила два мешка для провизии. Юля получала доппаек за выработку сверх нормы, легко отправляя однотипные отчеты на новый контент, попадая на 96%, не нарочно оставляя досадные промахи, инстинктивно защищаясь от обвинения в читерстве. не съедала все, поэтому они решили замораживать еду, пряча у дальней стены их барака в металлическом ящике, стоявшим здесь будто бы специально для этих целей. Охранники знали о тайнике, с интересом следя за девушками, пытавшимися делать вид, что прогуливаются и беседуют, в одно касание пряча в ящик завернутый в пленку корм, больше напоминавший кусок камня. Перед уходом они нашли в ящике походную горелку, два горных топорика и две канистры с водой, выполненные виде старомодного школьного ранца. При ходьбе вода вращала небольшую турбину, накопленная энергия расходовалась на подогрев воды. Охранники подошли к ним и с любопытством смотрели, через имплант подсказывая Йоке, что и как надо использовать. Кроме беовульфов никто не знал и не замечал подготовку к побегу, а когда девушки ушли на работы и не вернулись, все решили, что пришел их срок, и справедливость восторжествовала, отправив страшных государственных преступников на утилизацию. Удивительно, но почти все считали, что они здесь ненадолго, и скоро ошибка вскроется, и они вернутся домой. Многие были готовы сотрудничать, и начальник охраны каждый день получал доносы, особенно много на Йоку и Юлю. Охранники с удовольствием читали, хохоча скрипучим рычанием, наводившим ужас на особо трепетных зеков. Считалось, что киборги так рычали над разорванным трупом беглеца, забывая о том, что каждый мог свободно покинут лагерь и уйти, куда глаза глядят. Это плохо укладывалось в голове, люди строили собственную тюрьму для себя и других, не желая думать и понимать, что бежать было некуда, кроме подъема наверх, что приравнивалось к добровольной утилизации. По старым нормативам, которые забыли или не захотели отменять, каждый, кто собирался подняться наверх, выйти из шахты, должен был быть обеспечен спецодеждой, запасом еды и воды, горным инструментом и источником тепла. Охрана без раздумий следовала правилам, не находя в них ни одного противоречия с установленным режимом для заключенных, имевшим второстепенное значение перед правом человека на жизнь и на смерть.
Вход в шахту располагался довольно далеко от лагеря. Если идти по дороге до каменоломни, но не сворачивать, то за день можно было дойти. Бывалые зеки рассказывали о старой башне, расположенной на южном берегу острова. Байки пугали новеньких, никому не хотелось попасть в закрытую тюрьму для смертников, и все забывали о том, что смертная казнь была запрещена законом первого уровня. На самом деле это был бетонный колодец с полуразвалившимся серпантином внутри и складскими помещениями, давно уже вскрытыми и растасканными. Раньше по серпантину двигались тяжелые машины, завозилась техника и стройматериалы, пока не научились использовать имеющееся под рукой. Как и все, со временем дороги рушились, их никто не ремонтировал, а когда люди окончательно перебрались под землю, про колодец все забыли, сняв и охрану, за много десятилетий, складывавшихся в два столетия, не было ни одного вторжения сверху. По документам шахта считалась обрушившейся в результате прямого попадания ядерного заряда в десятки миллионов тонн в тротиловом эквиваленте, но ветер, пробиравшийся к подземному озеру, доказывал обратное, принося не только холод, перемешанный с взвешенными изотопами недораспавшихся злобных частиц, но и песок, и немного жизни, в виде дохлых насекомых или червей, стойких подземных жителей, имевших доступ на свободу.
Их никто не провожал, по дороге Юля боролась с собой, чтобы не повернуть обратно, не побежать в знакомый, пускай и мерзкий мир, казавшийся с каждым шагом гораздо надежнее и лучше. С ужасом она нашла в себе мысль о благодарности к этому кошмару, что все не так плохо, что было бы еще хуже, если бы о ней не позаботились власти, а ее заключение не просто так, и ей стоит задуматься, понять и исправить ошибки, и тогда ее примут обратно. Эта липкая ползучая мерзость пыталась пробиться ей в голову, отбрасываемая на подступах возбужденным от страха перед неопределенностью мозгом. Оберег жег грудь, она понимала, что кто-то хочет залезть в нее, завладеть ее сознанием, и все чаще она слышала его, слышала его голос, до смешения похожий на душные нравоучения матери. «Ты не ценишь, что для тебя сделали мы с отцом. Ты даже не понимаешь, как мы жили раньше, и если бы не президент, то ты бы жила точно также! Ты получила все и сразу, не приложив ни одного усилия! Ты даже не понимаешь, что он нас всех спас, что без него мы бы пропали, нас бы поработили, нас бы истребили!». Голоса сливались в невыносимый хор, пытавшийся разорвать голову изнутри, разметать остатки ее личности на ледяном сером бетоне, смешать с грязью, превратить в ничто.
«Тихо, тихо», — Йока тогда останавливалась и обнимала ее, потом пристально смотрела в глаза, видя и понимая все, что с ней происходит: «Они пытаются пробить тебя. Это не ты, это такая защита, понимаешь? Мой дух видит их — они слабые, низший уровень, и ты можешь их победить. Подумай о тех, кого любишь, подумай о том, что им грозит, если они попадут сюда».
Юля согласно кивала, пыталась улыбаться и шла дальше, думая об Альфире, Максиме, Илье и
