Захолустье 2

дембельнулся, шеф». - Сорвался в крик: «Куды ты прёшь, баран?! ». Кое-что я слышал про чудо-лекаря – сорока по имени Оксана в клюве принесла. Выпалила, что лекаря знают даже там, где «СПИД ночует и спит».  Хотя это мог быть очередной шарлатан, собирающий жатву на людском отчаянии и на горячей теме «чумы ХХ века». Тем паче, женская паства на Западе падка на восточную экзотику.
         Я позвонил в СПИД-Центр.
         - Ну, если вам денег не жалко, - отреагировала заведующая клиническим отделом. Я представил, как Тришина пожимает плечами в тесноватом белом халате. – Должна официально предупредить: вакцины против ВИЧ в мире нет. – В трубке зашуршало. Сквозь шумы донеслось. – Ну, куда вы лезете, маадой чиаэк!.. Тут не наливают!.. Как, как? Не какать тут! А так: в порядке живой очереди, ясно? Если доползешь… живым! – Децибелы в мембране упали до задушевного минимума. - Хотя что вам терять?
         Я не сразу сообразил, что на том конце провода обращаются ко мне. К нам.
         Терять нам с Лори было что – жизнь. Этот тезис я и артикулировал абонентке.
         - Извините, Борис, запарка…  Думаю, хуже не будет. Ну и чудес ждать не стоит.
          Внезапно я понял Тришину. Ее нетрадиционное для врача традиционной медицины поведение. В атмосфере, когда газеты нагнетали страх перед СПИДом, когда струю героиновых наркоманов уже разбавили жертвы незащищенного секса, профильный отдел СПИД-центра, клинический, принимал на себя главный удар. Именно ведущему клиницисту, к примеру, приходилось объявлять результат анализа, не приведи Господь, положительный. Ежедневный поток отрицательных эмоций. Семейные драмы. Лишь одна история: жена заполучила вирус от мужа после того, как тот сходил налево. Жена - до брака девственница, безудержно рыдает, и каждое ее всхлипывание словно булькающие звуки, издаваемые тонущим человеком. Люди плакали, впадали в состояние шока, кричали, лишались чувств, задавали вопросы, обвиняли. Но смотрели на доктора с надеждой. Боль имеет множество обличий. Иные молчали, замыкались. А потом кончали жизнь самоубийством. Или вели рискованный образ жизни, уходили в запой, подсаживались на иглу. Как принять всю эту боль?
        Она была обречена. Заменить Тришину, профессионала с богатейшей практикой, было некем.
        В ответ Тришина выражалась, не выбирая слов. Сублимация от противного. От ворот поворот. Ее деланый оптимизм - следствие клинического пессимизма. Вот и личная жизнь никак не задавалась: видела мужиков насквозь, и те чуяли это. Мужчины не любят умных женщин. Да еще с острым язычком. Тех, кто досконально знает про отношения между сильным и слабым полом, избегают. Тришина была сильнее сильного пола. А она хотела быть слабой. И чем больше хотела, тем сильнее становилась.        
        Чудес не бывает.
 
         Пленка 24е. Бассаров. Кеша – буддист
 
         Примерно то же самое сообщил сам лекарь, чем с ходу завоевал мои симпатии. Его «офис» в гостинице «Подлеморье» представлял собой слегка преображенный номер эконом-класса, отнюдь не «люкс». По своему опыту знал, что люксово стремятся выглядеть те, кому нечего больше предъявить пастве. Клиентуре. Здесь не хотели казаться лучше, значительнее, чем есть. Конечно, антураж наличествовал: буддийские иконы-танка, увеличенная копия рисунка скелета и мышц человека из «Атласа тибетской медицины», тонкие коричневые свечи с благовониями, блестящий барабан-хурдэ, небольшие бронзовые скульптурки по бокам божницы. Но выглядело все это в меру, не крикливо. В рамках эконом-класса.
         Едва вышел из подъезда - закружилась голова. Немудрено после недельного затворничества в полумраке спальни, разгоняемого вспышками Варенькиного ора, дребезжанием детской погремушки да стуком падающих игрушек. Контраст с кислым амбрэ обмоченных пеленок – как ни проветривай! –  был разительным, даже если «свежий воздух» во дворе от засилья личных авто - понятие относительное. Как и время. Оказывается, пролетел месяц. Граффити на торце нашего дома поменяло кумиров. Линялые краски черно-белого портрета, похожего больше на похмельного обитателя подвала, чем на лидера группы «Кино», -  уцелела лишь корявая строчка «Цой жив!», - вытеснили яркие черты главного героя из фильма «Брат» и косая строчка» «Сила в правде!». Доморощенные художники выросли физически и творчески.
         В другой раз обязательно раздобыл бы видеокассету с хитом сезона, фильмом «Брат». Ведь в жилах Бодров-младшего текла бурятская кровь,  в том же соотношении что и у меня – на осьмушку. Но сейчас было не до кино – в кавычках и без. За окном другое кино...  Круче всякого триллера.
         Последнее время мой мир сузился до четырех стен, не считая редких вылазок в магазинчик, врезанный в угол нашей семиэтажки. Уже отлетел надоедливый тополиный пух, а Лори все так же лежала и молчала. Ее дочка лежала и не молчала.
         Я с трудом припарковал видавшую виды «тойоту» на площадке у отеля. Сунул солнцезащитные очки в бардачок. Едва захлопнул дверцу, ослепили блики десятков лобовых стекол и хромированных бамперов. Иномарок в краевом центре стало больше, причем, престижных марок, попадались и джипы.
         Оказывается, стойка администратора теперь именуется ресепшеном – как в столице. Знай наших. Хотя уверен, что унитазы в номерах по-прежнему «наши».
         - Вы к Чимит-ламе? – уточнила на ресепшене красивая белолицая бурятка средних лет в униформе (нечто новое) и с бэйджиком на синей жилетке поверх белой сорочки, в желтом платке, повязанном наподобие пионерского галстука.
         – Пятый этаж, до конца по коридору, номер 420. Вы один?
          Я был один. Так как Лори, по выражению ее дальнего родственника, нетранспортабельна, намеревался договориться о выезде лекаря на дом – Алдар сказал, что он оказывает и такие услуги.
         Меня вызвалась сопроводить пожилая словоохотливая женщина-уборщица в черном халате. Ей было по пути. Вместе с пылесосом на длинной ручке мы впихнулись в лифт.
         - А наш дохтур-то дуже бравый! – похвасталась в лифте технический работник и поправила платок. – Сама-то я ить не местная. Дык как он мой ишиас-то клятый извел, це песня! А массаж – це ж балет вприсядку! И еще пару болячек извел попутно. Послушал пульс, взял за ручку, да извел! И внуку моему головку стрёхнутую выправил, когда тот с качелей упал. И ведь ни копейки не взял, вот-те-крест! А я ить чуть не в карман денежки ему сувала! Вообще со старых не берет, во какой…
         В наших краях за оказание подобных услуг принято давать, кто сколько сможет. Но негласная такса существовала.
        Доктор, эмчи-лама, как полагается, был обрит наголо, но седина на запавших висках и на затылке, светилась. Скудную растительность увенчивала жидкая бороденка а-ля Хо Ши Мин. Он зажег свечи. Мне нравился этот запах благовоний – терпкий, умиротворяющий.
        Эмчи-лама не согласился на срочный выезд, хотя я намекнул, что внакладе тот не останется. Сверившись с календарем, молвил, что в этом месяце не сможет. Пока возжигались благовония, я подошел к небольшой фотографии, сделанной «мыльницей». Ее загораживала бронзовая  скульптурка. На фото распорядитель оккультных практик, худенький, молодой, еще без бородки, с птичьей шейкой, торчащей из парчового орхимжо, стоял в полупоклоне рядом с Далай-ламой.
         Я стал настойчив.
         Доктор тибетской медицины трижды извинился, пояснив свой отказ тем, что его ждет больной человек.
         - А мы что ль здоровые? При смерти она! – выкрикнул я.
         Насчет смерти это я, прямо скажем, загнул. Сам не ожидал. О смерти никогда речи не шло – ни из уст врачей Центра, ни от ближайшего окружения, более того, не мелькало в мыслях моих.
         Запретное слово мгновенно возымело действие. Доктор согласился выехать на дом к вечеру.
         Приезд знаменитого лекаря не произвел на Лори особого впечатления. Ни бордовая накидка, ни четки, толстым браслетом обвившие левое запястье, ни усиленные поклоны Алдара, который сопровождал знаменитого врачевателя.
         Оксана поспешно, роняя соску, унесла Вареньку в спальню. Лори оторвала голову от подушки и с трудом села в кровати. Волосы ее спутались, я подал ей гребень. Клиентка  спустила голые ноги, нашарила тапочки – я узрел выглянувшие из-под халата тощие лодыжки. Лори вяло провела гребнем по волосам, завидев гостя, попыталась встать, скорее, обозначила движение, получив ожидаемый жест: не вставать.
         Роль благоговейной паствы, послушника-хуварака и носильщика изображал Алдар – един в трех лицах. Он нес пухлый саквояж доктора и зонтик; оттеснив меня, принял  верхнюю одежду и шапочку, всячески суетился, то возжигая свечи, то подавая что-то, - ловя слово господина на монгольском наречии. После каждого телодвижения не забывал сложить на груди ладони. Круглая его физиономия выражала восторг, изуродованные кончики ушей шевелились. И бросал недовольные взгляды на хозяев за недостаточно выказываемое почтение. Я сложил ладони и неловко поклонился – вот чего не умею, так это прогибаться. И Лори не удосужилась, или не смогла сложить ладони в буддийском жесте. Единственный из квартиросъемщиков, кто безоговорочно признал высокий статус визитера, был Кеша. Он мяукнул, потерся о ноги доктора, его рыжий хвост играл с полами бордовой накидки. В довершении котяра грациозно впрыгнул на журнальный столик, где были разложены колокольчик, барабанчик-хурдэ, бронзовый сосуд с воткнутым в узкое горлышко павлиньим хвостом, узкие, вполовину ученической тетради, пергаментные листки с тибетскими письменами. Кеша впрыгнул на столик, осторожно понюхал павлиний хвост, цепляя узорчатые перышки усищами, и – внаглую улегся с краю. Алдар хотел согнать наглеца, но Чимит-лама поднял руку: не надо. Так всю церемонию это рыжее хамло возлежало на ритуальном столике, бесстыже выкатив на людей желтые глазища и лениво помахивая хвостом.
         И все-таки это был доктор! Он присел рядом с больной, взял ее левую руку, нащупал пульс и прижал большой палец к вене. В наступившем молчании слышалось тихое пение Оксаны, убаюкивающую Вареньку в соседней комнате, да мурлыканье кота, будто Кеша бормотал мантру, или сокращением кишок прокручивал в брюхе микробарабанчик-хурдэ.
         Врач включил настольную лампу, внимательно изучил зрачки подопечной.
         - Зай, болоо! - изрек. Встал, что-то сказал.
         - Болезнь слизи, - перевел Алдар.
         «Начинается, - подумал я. – Забыл произнести “абракадабра”…»
          Лекарь поймал мой иронический взгляд, показал жестом, что просит меня выйти. И сам вышел следом.
          Мы