поводу и по любому адресу. Ведал о нем, по этой причине, член военного совета, и сам командующий за руку при случае здоровался. Вот такая знаменитость и почтила своим присутствием самый молодой экипаж не только их полка, но и всей противолодочной авиации.
Несмотря на такой скверный характер, все звали Лосева Ванечкой. Любил капитан Ванечка крепко выпить, плотно закусить, любил женщин. Они его – не очень. Имея обширные знания и упёртую уверенность в своей правоте, частенько Ванечка попадал в дурацкие положения, но присутствия духа не терял, и оплошности совершенно не отражались на его самонадеянной желчности. Жил, по этой причине, чаще один, в комфортно обставленной квартире, имевшей такие технические навороты, типа самодельной мойки посуды, или моющего пылесоса… что очередная подруга жизни сбегала от него не позже, чем через месяц.
Представили Ванечку экипажу очень торжественно, в официальной обстановке, на общеполковом построении. Лётчики сочувственно острили, - капитана на Вас хлопцы зарядили, готовьтесь к росту по служебной лестнице без проволочек и задержек.
-А почему? - насторожился Сёмин.
-Калибра вы того.
-Не понял.
-Ну, и слава богу… Большому кораблю, большое плавание.
Чичиков недоумённо посмотрел на Сёмина, - влипли, командир!
-Посмотрим! – отмахнулся Володька.
Ванечка неделю молчал, как в рот воды набрал. Обычный, ехидный басок приумолк. Что случилось? – недоумевали офицеры. Не влюбился ли наш Кулибин? Иногда и так капитана называли. Но тот на подначки не поддавался. Круглое лицо с носом-пуговкой выражало невозмутимость и добродушие.
Как-то он задержал их возле учебного отдела, - вот что, лейтенанты! Вы обо мне много слышали. А я о вас – ничего. На приколы не обращайте внимания. Не обижайтесь. У меня выслуги двадцать три года, ещё пару лет, и всё! Наверное, последний мой экипаж. От капитана попахивало водочкой, глаза сумрачно блестели, - если что… ко мне! Вы мне подходите. Порву любого в куски! – пожал им руки и покатился в сторону котельной, которая была пристроена впритык к задней стене двухэтажного здания. В этом здании летчики готовились к полётам, тут же находился тренажёрный класс, в котором они учились классифицировать движущиеся морские объекты вероятного противника по шумам. Каждой эскадрильи – свой класс. Здание, беленое розовой известью, отстояло от гарнизона довольно далеко, метров за пятьсот. Кругом кусты. Сзади железная дорога, впереди щебёнистая шоссейка. В дремучих кустах ивы, ольхи, туалет типа «скворечник». Вот и вся картина, если представить, где лётный состав противолодочного полка, гордость авиации Тихоокеанского морского флота приобретал опыт и знания, необходимые для поиска, слежения и уничтожения вероятного противника… Но ребятам нравилось.
Как бы невзрачно не выглядел окружающий ландшафт, и само здание снаружи, внутри оно поражало аккуратностью, и можно сказать, изысканностью, вкусом отделки. И много сил приложил для этого великолепия, в давние времена, Ванечка. Трудился он в поте лица, надеясь таким образом выбиться в командиры экипажа. Но, увы, первый же вывозной полёт Ванечка безнадёжно завалил, промазав посадочный круг метров на триста, почти на длину взлётной полосы. И никакие объяснения по поводу того, что он де не в тот круг прицелился, мол, от обратного курса исходил. Старый комполка, а он Ванечку вывозил, строго наказал, уезжая на новое место службы, использовать офицера лишь по прямому назначению, то есть строгать, пилить, рисовать, но ни в коем случае не доверять технику… угробит всех и вся…
В котельную Ванечка, и когда работал, и теперь, наведывался часто. За кочегара там Митрич, отставной матрос какого-то флота. Однажды комэска, подполковник Рогов, подозвал Сёмина, - Слухай, командир! Дело в том, моя б воля, я б эту котельню вместе с Митричем взорвал. Снёс, распылил по просторам. Так замёрзнем же, и ишачить одному – не шутка, всё ж уважение надо иметь к инвалиду. Он всю зиму живёт в ней. Но дело не в этом. Проявляй командирскую волю. Не резко, но лавочку прикрывать надо. Кроме твоего помощника, туда многие ныряют после получки, после выходного и так далее…
Сёмин резонно спросил, - почему ж Вы не прикрываете? У Вас и звание, и должность!
Комэска скривился, покосился на замполита, молча сидевшего на подшивке «Коммуниста», только что подколол свежий номер, - мы по своей линии ведём работу, но ты должен проявлять себя, как командир. Понял?
-Как командир своего экипажа, - добавил замполит.
-Разрешите идти? – не дожидаясь согласия, Сёмин выскочил за дверь, подозвал Чичикова. Тот стоял в коридоре, курил. - Вот дела! Летать, ещё не летали, уже воспитывай! Кстати, где он?
-Опять там.
-Схожу, посмотрю, что это за Митрич. И вообще, интересно…
-Не зачасти.
-Тьфу… тьфу…
Сёмин обошёл учебно-лётный отдел. Здание котельной смотрелось вполне прилично: побелёная коробка с толстой трубой на растяжках., ничуть не закоптелое. Дверь широкая, двустворчатая, плотно прикрыта, обита войлоком. Он потянул за медную, блестящую ручку, надраена, створка, даже не скрипнув, открылась. Горела лампочка, в углу большая куча угля, кроватная сетка, совковая лопата. Дальше дверь маленькая, крашена бордовой краской, и опять блестит медяшка ручки. Рядом с дверью висит небольшой колокол – рында. Ну, дела… Володя ткнулся в дверь, не пролезть… Звякнул рындой, постоял, звякнул ещё раз. В двери приоткрылся глазок.
-Ну, вы окопались… - засмеялся Сёмин.
-Ты чего припёрся? – недовольно буркнул Ванечка, открывая дверь, - Митрич спит, я тут кошеварю. Садись! – придвинул стул с высокой, резной спинкой и подлокотниками, обитый шкурой какого-то зверя. –Садись, не бойся, тут вши не выживут, - заметив сомнение, проговорил Ванечка. Поверх кителя на нём спецовка. Он приоткрыл дверь топки, швырнул несколько лопат угля, пошерудил длинной кочергой, присел сам к столу, на точно такой же стул. Стол-верстак, большой, массивный, с мелко иссечёной крышкой, был чист и радовал глаз своей какой-то домовитой настоящностью. Светил ночничок, освещая бутылку водки и закуску.
-Будешь?
-Нет!
-Правильно. Сейчас пойдём. Это Митрич болеет, бродяга просолёная, нахрюкался вчера…
-Так ты за этим сюда бегаешь, помогаешь?
-Когда как. В основном да, этому проходимцу помогаю. У него же ноги нет. Пошёл один шишки кедровые бить, сверзился с лесины. Пока дополз. Она уже гнилая, под самые помидоры отхряпали.
-А вы что, давно знакомы?
Ванечка презрительно посмотрел на Сёмина, - ты слыхал что-нибудь о мужской дружбе?..
Володька замялся, - почему? слыхал… Костя Щипачёв…
-Ладно, ладно. Идём! Молоды пока о мужской дружбе судить…
Глава 6
Когда экипаж Сёмина продвинулся и по ночным полётам, по программе летного обучения, летать они стали под завязку. Чичиков Васька, с золотой медалью закончивший Ворошиловоградское училище штурманов лишь на год раньше, чем его командир Волжское лётное, рубил, как говорят, в штурманском деле по всем курсам и высотам, с полной выкладкой. Сёмин не великий теоретик, его конёк – техника пилотирования, всё же пытался тянуться за экипажем. И правак у него любого спеца за пояс заткнет. За пятнадцать лет службы Ванечка все вопросы по любым дисциплинам щелкал как семечки. Мог и с медалистом штурманцом поспорить. Но всё же Чичиков уел Ванечку в устных расчётах углов сноса, путевых скоростях, расстояниях, заданных высотах, да мало ли чего считать устно в полете надо. К Сёмину относился снисходительно, по-доброму, мог покровительственно похлопать по плечу, - растёшь, командир, растёшь! Володька морщился, но терпел.
Но получилось так, что с полетами спешили они зря, хотя в летном деле нет такого понятия, зря слетал. В марте окончательно стало ясно, что ехать им переучиваться на новую технику. Всю эскадрилью погнали в отпуск и по возвращении, в середине мая, должны отправиться в Николаев, в учебный центр. Переучиваться на новые машины – всё с нуля, вся программа от А до Я. По причине напряженных, интенсивных полетов, зима пролетела очень быстро.
Сын рос, осмысленно таращил карие, вылитые Володькины глаза, сучил пухлыми ногами. «Ну, это в мамку…» - ворчал Сёмин. Рая раздобрела, раздалась. Ходила в треснутых по швам халатах, волосы небрежно заколоты, пахло от неё, непонятно чем, но совсем не французскими духами. Сёмин уставал, конечно, как бобик, но и здоровье имел отменное, иногда накатывало, валил супругу в постель. Но не всегда получал удовлетворение.
-По привычке, жаловался Щипачёву – распустилась. Как корова стала. И секс ей до фени. Ещё и издевается: «Надо? Вали к любой бляди хоть сейчас»…
-Ну и вали. О Гальке жалеешь?
-Жалею.
-Правда, ты телок.
-Слышал.
На том разговор обычно и заканчивался…
В отпуск собирались без душевного подъёма. Мальчишке девять месяцев, режутся зубы, и вообще с такой крохой через весь Союз тащиться, не приведи господи. Летели через Хабаровск, как назло, задержки рейса на двенадцать часов, потом на десять, на восемь… Сёмин, Щипачёв, Чичиков отвоевали себе кусок пола под лестницей в камеру хранения. Расстелили газет, сходили в ресторан. Но это лишь после того, как Сёмин с невероятным трудом устроил Раю с детьми в комнату матери и ребёнка, вернее, не в комнату, а в коридор, на раскладушку, и накормил их.
Ребята ждали Сёмина у входа в ресторан. Вытирая пот и приводя себя в порядок, подошёл к ним.
-Ни за что не женюсь!.. – сочувственно разглядывал друга Щипачёв, - одни глаза остались.
-По-умному надо. Без семьи – гроб! – ответил Чичиков.
-Пошли, пошли! – торопил друзей Сёмин. Вы расслабились, а у меня внутри всё колючей проволокой. И ты, Вася, особо не демагогствуй. Ты двух зайцев прихватил: и женат вроде, супругу на лето маме отправляешь, значит, и холостякуешь, понятно, что с умом всё.
-На то я и штурман – ответствовал Вася, наблюдая за официанткой, стройной, красивой дивчиной.
-Конечно! Мне за вами не угнаться, - заметив, куда смотрит штурман, добавил, - вот поэтому ещё вы и штурмана. Слишком расчёт любите…
-И ничего в этом нет плохого, - Чичиков с трудом отвёл глаза от девушки, которая с блокнотиком подходила к их столику. Но посмотрела она с интересом и готовностью лишь на Сёмина, признав в нём старшего… Когда она удалилась к другому столику, Щипачёв досадливо крякнул, - Эх, командор! Мне б твои таланты! Я б этими двуногими дороги мостил.
Чичиков вздохнул, - вот почему он лётчик, а мы штурмана. Мог бы, а не мостит, а мы хотим, а некем…
Пришлось ночь им перекантоваться на бетонном полу, под лестницей. В форменной одежде, спать, хоть и подложив газеты, очень неудобно: какой сон! не помять брюки, беречь китель, рубашку. Сёмин несколько раз вставал, ходил к Рае, слушал сообщения справки. Штурмана дрыхли, как младенцы. «Черти, досадовал Володька, никакого тебе волнения. Вот поэтому я и командир, вот поэтому и лётчик…»
Ребята улетели раньше, у них другие рейсы. Вечером объявили посадку и на их самолёт. В Ульяновск прилетели ночью, до утра сидели на автовокзале. Сёмин бегал в туалетную комнату, застирывал ползунки и пелёнки. Игорёк орал благим матом, сотрясая криком огромные витражи нового здания. Раиса ворчала, - ума нет, что с детьми малыми едут, летят, в первую очередь комнату для матери и ребёнка надо в порядок привести. Если
