Проект "ХРОНО" За гранью реальности

так. У меня сердце защемило предчувствием хреновым, по сей день жалею, что не послушал это чувство, а ведь не раз оно мне жизнь спасало…
Ну, ты уже понял, наверное. Не долетел немец до Москвы. Отравился. В край воротника что-то вшито у него было. Не ампула, мои клялись, что все швы прощупали и не раз, я им верил, проверенные все, опытные бойцы. Но факт, отвернулся к окну уже когда на посадку шли, вроде как интересно ему было посмотреть, зубами схватил у петлицы и окочурился моментально. Он без сознания был, когда мы его взяли, потом очнулся уже в исподнем у медиков, видимо, все ждал возможности.
А дальше, все плохо… Видимо, как только они узнали, что диверсантов мы прихлопнули, резко концы обрубили. Агентурную сеть так и не удалось вскрыть, думаю, не так много их и было, масштаб не тот. Скорее всего, они в тот же день к себе обратно и свалили. Этот Леманн, своим молчанием, пока мы его мордовали и ногти рвали, дал своим время уйти. Фанатик, зверюга, но как враг, достоин был уважения! Таких нападений больше не было. Меня в Москву вызвали сразу, сам понимаешь, так просто в это и не поверить. Но мне поверили. Мы в Берией тогда на Ближнюю дачу в Кунцево к Самому на доклад ездили. Он выслушал меня, долго ходил из угла в угол, трубкой дымил. Потом сказал: «Выше головы не прыгнешь! Будем ждать…»
Кожевников закрыл глаза и сдавил виски руками. Он уже сопоставил с рассказом старого товарища свою проблему и чувствовал, будто летит куда-то в бездонную пропасть. Ожидать мог всего, но не этого. Он услышал, как скрипнуло соседнее кресло, Дубровин кряхтя встал и вышел из комнаты. Накатила дикая усталость, хотелось просто упасть и уснуть. Спать так долго, как только можется и надеяться, что, проснувшись, подивится этому дурному и глупому сну. Через полминуты Петрович вернулся с початой бутылкой водки из холодильника и протянул генералу стакан.
— Держи, Коля, надо тебе мозги перезагрузить! Махни сейчас сразу грамм двести и — спать. Утро вечера мудренее. Завтра с тобой поеду, чую, мой случай продолжением оброс, долго я ждал, но видно дождался. Пей один, я не стану, мне сейчас светлая голова нужна.
Глава 44. Какой он все-таки странный…
Маша, проснувшись утром, встала не сразу. Отвернувшись к стенке, и почти уткнувшись носом в пестрый ковер, висевший у Гороховых на стене, она постаралась привести мысли в порядок. А в голове был, признаться, сущий бардак! Мысли занимал исключительно Юрий Кудашев, столь неожиданно и нежданно появившийся в ее жизни. Ну, сущий чертик из табакерки! Девушка понимала, что интерес и увлеченность к нему уже становилась иным, более сильным чувством, чем простая симпатия и, судя по всему, становилось взаимным. Ленка вчера перед сном все уши ей прожужжала о том «как он на тебя смотрел» и «что он тебе сказал». Но если это и было открытием для ее подруги, для нее самой оно перестало быть таковым уже давно. Маша содрогнулась от пробежавшей волны возбуждения. Она вспомнила вечер в их лесном доме на пасеке и представила, как его руки нежно обнимают ее, несут... Но было и еще что-то завораживающе-тревожное. Выводившее из себя. Мешавшее предаться этим приятным размышлениям, чувствам и мечтам.
Странный он все же. И чем больше она думала об этом, тем больше странностей находила. Парень из Прибалтики, почти иностранец... служба, ранение, знакомство с братом. Какая интрига, мамочки мои! Красавчик... Но с головой у него явно проблемы. Она, конечно, не специалист военной медицины по контузиям, но странного много. И еще, с самого первого дня она видит его в старой одежде брата. А в чем он приехал? Где его вещи? Она же осмотрела комнату, где он спал. Это же и ее комната. Никаких чужих вещей, чемоданов или сумок. Да и в других комнатах дома никаких его вещей. Эх, надо будет глянуть повнимательнее. Да и в село с ней он отправился в вещах брата... и в сапогах отца. А этот его огромный синяк? Ему не более недели. Представить только такой ушиб, ему же просто дышать должно быть больно, а он только отшучивается. И какие странные вещи иногда говорит... одно слово — с головой шутки плохи. И ее тянет к нему, как магнитом. Еще три дня назад она с придыханием рассказывала Ленке о своем институтском увлечении. А теперь, ну абсолютно равнодушна к первому красавицу института.
Девушка вдруг вспомнила, что ей как-то не пришло в голову спросить отца и да самого гостя, надолго ли он приехал. А вдруг он уедет на днях? От мысли такой ей вдруг стало дурно, уже не сладострастная дрожь сотрясла тело, а настоящий озноб! Она рывком села и пообещала себе сегодня же сократить до минимума все эти тайны. Она расспросит отца и Серегу, который явно был в курсе. Успокоенная такими намерениями Маша выгнула спину как кошка и сладко потянулась, подняв руки и распрямив плечи…
Мужчины встали поздно, уже после того, как Лена два раза стучала им в дверь, говоря, что завтрак готов. За завтраком больше молчали, видно было, что легли гость с хозяином далеко за полночь, не выспались и явно не прочь были похмелиться. А потом приехал Лопатин старший, они опять о чем-то во дворе шептались, переходя время от времени на повышенный тон. Причем Серега Горохов, обычный образец спокойствия, явно ругался, что с ним бывало очень редко. Подруги смотрели на них из окна террасы, переглядывались между собой, отчего-то шепотом гадая, что за секреты. Ушли мужчины все втроем и вернулись через час уже вчетвером, с чуть живым дедом Архипом. Дед для Маши Лопатиной был чем-то привычным и вечным, как старые деревья у развалин сельской церкви, ну или давно заросший пруд на окраине. Сколько себя она помнила, дед Головкин не менялся с самых ранних, детских еще воспоминаний, все такой же, согнувшийся, все с той же палочкой. Только зимой в валенках, кацавейке и заячьем треухе, а по теплу, в простых выцветших штанах, длинной рубахе на выпуск, да старом пиджаке, часто босиком.
Кроме «здравствуйте, дедушка Архип» и «до свидания, дедушка Архип» особенно с ним она и не общалась, но всегда знала, что на селе его уважают и немного побаиваются. Бывало, мужики сельские, выпив, начнут друг друга волтузить. Всегда хватало только его окрика и поднятой в сухой, стариковской руке палки, чтобы недруги, тихо матерясь и со злобой глядя исподлобья друг на друга, расходились по разные стороны. Его неожиданный приход к Сергею в дом озадачил не только Машу, но и хозяйку. Сергей настойчиво выпроводил «погулять» жену с подругой, сославшись на необходимость обсудить какие-то «мужские дела». Лопатина взялась было спорить. Но Лена, хорошо зная мужа, поняла, что разговор предстоит действительно серьезный, поэтому увела подругу в клуб. По дороге они все гадали, что общего и какие дела могут быть у дряхлого старика, Василия Лопатина, контуженного парня и ее мужа. Домой женщины не торопились. Слово за слово, они опять зацепились языками, все же не виделись давно и сами не заметили, как солнце начало клониться уже к сумеркам, а обе голодные.
Дома, как ни странно, вернувшись, застали всех четверых. Отец Машин вид имел немного очумелый, и усталый. Ни дочь, ни подруга ее и предположить не могли, что пришлось пережить Андреичу за последнее время. Но он до того уже устал от странностей, что почувствовал почти полное равнодушие ко всему, как бы говоря: «А гори оно все огнем!». Старый дед Архип молча смотрел в одну точку, как всегда сгорбившись, положив руки на клюку, а бороду на руки. Время от времени он вдруг тряс головой, будто говоря сам себе: «Эк оно как!» Юрий Кудашев улыбнулся вошедшим девушкам, и отвернулся с каким-то странным выражением лица, будто мысли его где-то далеко-далеко от села Чернево. Хозяин дома ходил из угла в угол, хмурился, будто решая какую-то сложную задачу, время от времени недобро поглядывал то на их странного гостя, то на старика Головкина, то на Лопатина.
Они рассказали деду, что за нужда была в нем, и зачем хотят, чтобы Архип показал, где зимой в 1943 году закопали убитых партизанами немцев и старосту.
— Вот думаем, похоронить по-человечески, люди все же… — как-то невнятно и не убедительно закончил расспросы милиционер.
— Ага… ну да… стало быть почти сорок лет никому и на хрен это не надо было, а теперь — по-человечески, схоронить… Ты еще скажи, что оркестру с района позовете и почетный караул! — прищурив глаз густыми белыми бровями, остро глянул старик на Сергея. Горохов что-то хотел ответить, но сбился и махнул лишь рукой.
— А еще, вы это благое дело хотите ночью затеять, чтоб не видел вас никто и — «по-людски схоронить» не иначе как у нашего сельсовета, где памятник погибшим «За Советскую Родину»? Ась?! Не слышу? Вы уж спрашиваете такое, так правду сказывайте, зачем это вам? — дед Архип был вовсе не так прост.
Сергей, ничего не ответив, устало посмотрел на Василия Лопатина, тот пожал плечами и перевел взгляд на обершарфюрера. Юрий хлопнул себя по колену, встал и повернулся к старику:
— Дедушка, а надо ли знать это вам, тут такое дело… не простое очень, рассказывать долго, да и поверите ли вы, не знаю!
— Поверю?! А может и поверю… я много чего повидал, вам-то малую, самую малую часть рассказал, а у вас уж ум за разум заходит. Да и вижу, что человек ты особенный… И человек ли? Ты мне того учителя в Тибете напомнил, сила от тебя как от него идет… чую…
— Ну, правы, наверное, вы, дедушка Архип. Стоит и вам знать, в чем тут дело, расскажем. — Кудашев вопросительно посмотрел на Лопатина. Тот махнул рукой, сам мол затеил, сам и рассказывай… Юрий кивнул.
— Я, и правда, не отсюда, дедушка, совсем не отсюда…
Рассказ, без особых подробностей занял почти час. Головкин, сидя на лавке, слушал не перебивая, только изредка покачивая головой, то кивая, как будто соглашаясь, то, качая из стороны в сторону, будто недовольный чем-то. Из всех троих, включая Лопатина и Сергея Горохова, он принял рассказ Кудашева спокойнее всех.
— Ну для меня, то что смерть вовсе не конец всему, не новость давно. С тех еще времен… Про то, что миров много, я тоже слыхивал. И в деле вашем я помогу, без сомнений всяких, помогу. Не должны души человечьи вот так в междумирьи застревать, не доброе это дело. Староста Прокопыч ведь другом мне был, последним кто знал про меня все. Даром что старовером был, а много чего знал о прошлом. Их за околицей закопали, немцы их сами схоронили, кресты поставили, а потом, как освободили нас, местные с землей все сровняли. Это, считай, за коровником недалеко. Я захаживаю туда время от времени. Валун там большой лежит рядом. Сижу на нем да с Прокопычем разговариваю, про себя, в душе… Знал, что слышит, чувствовую это. С кем мне, старику древнему о делах-то прошлых еще посудачить… Помогу, покажу. А где схороните?
— Да есть место. В лесу. А погребение… Огненное будет им успокоение! По старому обычаю!
— Ну, добро! Только, внучек, у меня к тебе просьба потом будет, пообещай не отказать старому…
— Договорились дедушка, когда место покажите? — Кудашев был явно доволен.
— Да поздно уже в другой конец села идтить, завтра с утреца и сходим.
На том и порешили. Как раз в это время во дворе послышались женские голоса, возвращались в дом подруги.
— А время-то совсем уже к вечеру, встрепенулся Андреич, пока доеду до пасеки, совсем темно будет.
— Не торопитесь, Василий Андреевич. Я скорее всего с