Проект "ХРОНО" За гранью реальности

швейцарские монеты, гребень и расческа для волос, косметика, несколько чайных ложек, тюбик крема от экземы. Тут уж полицейские были настроены весьма оптимистично, потому что считали, что чемоданы точно помогут идентифицировать тело неизвестной. Отпечатки пальцев особенно порадовали. Так вышло, ее дактилоскопировать не успели, через день агент уже достал нам эти отпечатки.
Но вскоре они обнаружили, что все ярлыки, которые могли бы идентифицировать женщину, ее одежду или вещи, также были удалены. Даже наклейка с рецептом на крем от экземы, где могло быть указано имя доктора и пациента, была соскоблена. Полиция приложила все усилия, чтобы выяснить, где были куплены вещи этой женщины. Следователи даже связались с несколькими крупными магазинами за границей, в том числе с — Галери Лафайет в Париже, чтобы выяснить, распознают ли они какую-либо упаковку из макияжа женщины.
Ни один из них не смог идентифицировать эти предметы.
В чемодане было одно важное вещественное доказательство: пакет из обувного магазина Оскара Рертведа, расположенного в городе Ставангер.
Сын владельца Рольф Рертвед вспомнил, что продал пару резиновых сапог изысканно одетой красивой женщине с темными волосами. Сапоги, которые он продал ей, походили на те, что были найдены на этой нацистской суке.
Зонтик, с которым она приехала, также был куплен в этом магазине. Рольф говорил, что женщина ему запомнилась, потому что она долго выбирала себе сапоги — намного дольше, чем обычный клиент.
— Она говорила по-английски с акцентом, и у нее было спокойное выражение лица, — рассказал он на допросе.
Он также вспомнил о сильном запахе, исходившем от женщины. По его мнению, это мог быть чеснок.
Используя это описание, полиция вышла на след женщины, останавливавшейся в соседнем отеле — Сент-Свитун, где она зарегистрировалась под именем Фенеллы Лорх. Ну это мы и сами знали. У этого отеля ее и захватили. Однако проблема была в том, что Фенелла Лорх — не ее настоящее имя. Оказывается, она жила в нескольких гостиницах в Норвегии, каждый раз под разными псевдонимами. Большинство отелей в то время требовали, чтобы гости предъявляли паспорт и заполняли регистрационную анкету. Это означало, что у этой стервы, было несколько фальшивых паспортов. Позже полиция выяснила, что эта женщина в 1970 году останавливалась в следующих гостиницах под разными именами:
Женевьева Лансье из Лувена останавливалась в отеле Викинг в Осло 21–24 марта.
Клаудия Тиельт из Брюсселя останавливалась в отеле Бристоль в Бергене с 24 по 25 марта.
Клаудиа Тиельт из Брюсселя также жила в отеле Скандия в Бергене с 25 марта по 1 апреля.
Клаудиа Нильсен из Гента останавливалась в отеле KNA в Ставангере с 29 по 30 октября.
Алексия Зарне-Мерхез из Любляны проживала в отеле Нептун в Бергене с 30 октября по 5 ноября.
Вера Ярле из Антверпена останавливалась в гостинице Бристоль в Тронхейме с 6 по 8 ноября.
Фенелла Лорх жила в отеле Сент-Свитун в Ставангере с 9 по 18 ноября
Госпожа Леенхувфр проживала в отеле Розенкранц в Бергене с 18 по 19 ноября.
Элизабет Ленхувфр из Остенда останавливалась в отеле Хордахеймен, Берген, с 19 по 23 ноября.
Ого! Подумал Кожевников, у старика и память! Чешет про города, гостиницы и имена как по бумажке. И не запнулся ни разу! Старая школа!
Эта женщина произвела сильное впечатление на двадцати летнюю Альвильд Рангнес, работавшую официанткой в отеле Нептун в то время.
—Мое первое впечатление о ней было: какая элегантная и уверенная в себе! — сказала она нашему агенту. — Она выглядела такой модной, мне захотелось подражать ее стилю. Я помню, как она подмигнула мне. Наверное, ей казалось, что я слишком долго смотрю на нее. Однажды, когда я обслуживала ее, она сидела в ресторане рядом с двумя военными моряками из Германии. Они о чем-то разговаривали и смеялись, но я поняла, что это было случайное знакомство, — вспоминала официанточка.
Полиция Бергена опросила нескольких сотрудников отеля, видевших эту женщину, в том числе и Алвильд. Они выяснили, что женщина говорила не только по-английски. Она также использовала некоторые немецкие фразы, а также часто просила сменить номер, однажды три раза попросила о переезде.
Но одной из самых важных улик, к которым я незамедлительно получил доступ, была найденная в одном из чемоданов, таинственная зашифрованная записка. Полиции удалось ее расшифровать лишь значительно позже. А вот нам значительно раньше. Как только появилась эта записка, подключилась их военная разведка. Они справедливо заподозрили в сгоревшей нацистке шпионку. А что тут необычного, разгар холодной войны, на западе Норвегии испытывались новые ракеты. Тут же стали подозревать нас. Ну вернее не нас конкретно, а СССР и КГБ, да и вообще всех, вплоть до израильского МОСАДа.
Нам удалось расшифровать записку, раньше норвежцев, но записка, судя по всему, всего лишь представляла собой список мест, которые посещала женщина. Например, O22 O28 P — даты (22–28 октября), она была в Париже, O29PS — день, когда она ехала из Парижа в Ставангер, O29S соответствует дате ее прибытия в Ставангер (29 октября), а O30BN5 совпадает по времени с ее пребыванием в Бергене с 30 октября по 5 ноября.
Норвежская полиция разослала описание женщины и ее примерный портрет в полицейские управления разных стран, то же самое сделали мы, разослав приметы по своей агентуре и посольствам. Но никто не смог ее опознать.
Да, чуть не забыл. Было, конечно, и вскрытие. Не было никаких признаков того, что женщина страдала каким-либо недугом. Вскрытие также показало, что она никогда не была беременна. И смерть, вероятно, была мучительной.
В ее легких были найдены частицы дыма, из чего следует, что эта женщина была жива, пока она горела. В ее крови была обнаружена высокая концентрация монооксида углерода — свидетельство отравления продуктами горения, что открытием тоже не было. Над чем ломали голову местные полицейские, это причина возгорания. Каких-либо следов горючих материалов на месте обнаружено не было.
Официально, полиция Бергена дала заключение, что причиной смерти, скорее всего, является самоубийство. Нас это, по вполне понятным причинам, вполне устраивало. За отсутствием дальнейших улик, было дело было закрыто, тело предали земле в феврале 1971 года. Полиция предполагала, что женщина могла быть католичкой, и для нее были организованы похороны по католическому обряду. А через неделю, в промозглую, ненастную ночь, труп эксгумировала наша разведка и вывезла на торговом корабле в СССР. Норвежцы, наверное, и до сих пор полагают что оно там, в могиле. В Москве провели все возможные анализы и исследования, наши эксперты обратили внимание на зубы неизвестной. У женщины из долины Исдален были характерные зубы: четырнадцать из них были запломбированы. У нее также было несколько золотых коронок. Это было особенно необычно для человека ее возрастной группы. Вид стоматологических работ был также нетипичен для Норвегии, более того, он не был типичным для какой-либо другой страны. Какие-то отличия, но были. Интересно? Да, вполне, но я то и так знал, что она не отсюда.
Для меня это был крах Коля. Припомнили все грехи чуть ли не со времен военного коммунизма. Но дали последний шанс все-таки разрешив тряхнуть старого фашиста — профессора Янкуна. Операцию разработали быстро. В СССР или к нашим друзьям из штази, везти его уже было не нужно, сняли отдаленный пансионат на побережье, куда его должны били привезти с мешком на голове. Там вытрясти из него душу, узнать все что знает, вспомнит то что забыл, и потом два варианта, утонет и ли сердечный приступ. Но… все посыпалось. Группу, которая должна была взять Янкуна, буквально накануне накрыла БНД. Улик было столько, что вилять и отпираться было бессмысленно. Рухнула вся агентура на северо-западе ФРГ, пришлось срочно вывозить людей кого в нашу зону в Берлине, кого через Голландию и Данию, кого как. Кстати, моя Марина с этого шухера, хотя в ту пору со мной не работала, да и знать друг друга не знали. А самое главное, начались, как ты говоришь, большие проблемы в Скандинавии. За два месяца мы потеряли там почти всех. Остались только те, кто работал по линии посольства, всякие вторые секретари, но от них сам понимаешь, в оперативной работе какой толк? Все на виду. Началось что-то невероятное, кто-то ломал, шею упав с велосипеда, другой разбивал голову поскользнувшись на паркете, у третьего случался сердечный приступ, когда он принимал ванну. Иной умирал во время бурного секса, или падал, катаясь на лыжах в Лиллехаммере. И у всех в бумажнике, в кармане или в других личных вещах, находили небольшую фотографию с нашей незнакомкой, причем сделанную нашей же наружкой или бело-синюю ленточку, такую же которой она подвязывала волосы в Долине смерти. Тут уж никаких сомнений не было, откуда ветер дует. Как ссаного, шкодливого котенка, носом тыкали.
Пересрало наше руководство, сверху до низу, страшно пересрало! Меня вызвал Андропов. Два раза прослушал запись нашего с этой бабой разговора. В ту пору мы уже все писали на бобины. Спросил:
— Как думаешь, они к нам точно не станут лезть в наглую, как в сорок пятом?
Я ответил, что, скорее всего не будут.
— Ну и мы их в пизду, оставим в покое, себе дороже! У них там, по твоим словам, свои проблемы, у нас здесь свои! Все дело закрыто! Ебись в рот они там у себя в другом измерении!
Так, дословно и сказал. Ты ж знаешь, материться Андропов — мастак! Через неделю, летом 1971 года, стал я, Коля, пенсионером КГБ. Отдел расформировали уже окончательно.
За окном мелькали пригороды Смоленска.
Глава 46. Что там, за околицей?
На заимку Андреич с Кудашевым приехали уже в сумерках жутко голодными. У Гороховых в Чернево трапезничать не остались, потому что торопились, а пока доехали, у обоих изрядно подвело животы. А дома особо есть нечего. Лопатин выставил на стол, принесенные из погреба обычные уже соленья, нарезал к черствеющему хлебу, сала. Юрий тем временем налил из колодца ледяной вкусной воды. Полдюжины свежих яиц поставили в ковше на примус. Через минут двадцать сели вечерять. Отхлебнув воды, Василий крякнул, поднялся из-за стола и вышел на кухню, там погремел посудой и вернулся, неся в руках полулитровую бутылку самогона. Вопросительно глянул на гостя и решительно налил и ему, и себе грамм по сто. Кудашев взял стакан, они без слов с хозяином чокнулись и в несколько глотков выпили, потом закусили. Самогон был теплым, но влетел в горло и опустился в нутро легко, оставив приятное послевкусие можжевельника. За едой молчали, наговорились вволю по дороге. Каждый крутил в голове свои мысли, не грузя сотрапезника. На удивление, допивать бутылку Лопатин не стал. Заткнул ее пробкой и отставил в сторону.
— Ну что, спать? — спросил он обершарфюрера. У самого вид был такой, что казалось, из-за стола то выйдет, а вот дойдет ли до кровати, еще вопрос.
Устали оба. Юрию больше всего хотелось сейчас в баню. Она у Лопатиных была хоть и маленькой, но приятной. Сходив один раз, хотелось еще и еще. Понятно было, сейчас не до парилки, поздно уже.
— Ложитесь, Василий Андреевич, схожу в душ во дворе и тоже спать. Он встал из-за стола, от выпитого стакана чуть шумело в голове, Лопатин принялся собирать на столе посуду. Юрий, взяв