Проект "ХРОНО" За гранью реальности

чайника. Закончив с мытьем рук, Дубровин встряхнул их, стряхивая остатки воды, а заправщик у которого явственно расплывалось на брюках подозрительное пятно в паху с готовностью протянул ему полотенце. Старик брезгливо глянул на давно не стиранное вафельное полотенце, когда-то бывшее белым, а теперь являвшее весь спектр от серого к черному только отмахнулся. Он молча повернулся к стоявшей сбоку Волге. Шофер, сложив руки на груди, наблюдал за происходящим, и на лице у толстяка промелькнуло облегчение. Неожиданно Павел Петрович остановился, резко обернулся и сделал пару шагов обратно к заправщику, без всякой брезгливости, приобнял его правой рукой и что-то прошептал на ухо. И стремительно, не оборачиваясь, зашагал к автомобилю. Николай за ним. Уже садясь в салон, он оглянулся, толстый работник конечной точки нефтегазового комплекса СССР, с приоткрытым ртом стоял чуть, покачиваясь глядя им вслед, потом как-то неестественно медленно, как неживой, повернулся и так же странно, медленно зашагал к себе в будку.
Некоторое время ехали молча. Смотрели каждый в свое окно. Мысли у обоих были схожие. Нет… Не то что-то, в первом в мире государстве рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции. И чем дальше, тем это явственнее. Упустили! Многое упустили за эти годы. Молчание прервал генерал. Кожевников, слушавший спутника с неподдельным интересом всю дорогу до заправки, жаждал продолжения.
— Петрович, а что это за тисульская находка в Кемеровской области?
Старик продолжал сидеть, откинувшись на спинку сиденья, глядя в окно. Николай даже подумал, что он не услышал вопроса, хотел его повторить. Но Дубровин обернулся. Вдруг генерал как-то очень явственно почувствовал, что перед ним старик, настоящий старик, очень уставший от всего, что пережил за годы своей жизни.
— Коля, есть тайны, есть секреты, есть грифы «Совершенно секретно» и другие, а есть просто то, что нельзя знать никому… Знание таких тайн очень сокращает жизнь. Очень! И подчас болезненно. Ты ж не с улицы человек, сам понимать должен. Твоя история, чую, в эту же категорию войдет. Так что не спрашивай, а мне не придется быть ответственным за твою безвременную кончину. В это болото с фашистами ты уже завяз по уши, а другого, нового, вовсе тебе не нужно. Это бы пережить.
Теперь уже замолчал генерал. Он поверил в слова старика, настроение лишь ухудшилось. Но Дубровин уже не останавливался:
— Я тебе сказал, что потом, вскоре и наш интерес проявился. И произошло это в Скандинавии. Ты знаешь, там всегда наша агентура сильна была. Коммунистические движения, права человека, разоружение… все, на чем мы работу строили, там было на уровне. Но ты ж не дурочка с переулочка, слышал, что произошло в начале семидесятых?
— Слухи ходили, что большие проблемы были! — подтвердил Кожевников.
Старик криво усмехнулся.
— Ну… если назвать полное уничтожение нашей агентуры в Норвегии и Швеции, большими проблемами то ты, пожалуй, прав. Сейчас буду тебе со всеми подробностями рассказывать. У тебя, Коля, богатый опыт оперативной работы за плечами, может, трезвый твой взгляд со стороны мне поможет. Дело это, кстати, так и не закрыто.
Как я и говорил, после того случая в Кенигсберге, всеми силами старался я выйти на след этих новых нацистов. И вот в одном случае колокольчик звякнул. Мы не зря взяли под негласное наблюдение, всех кто был с «Аненербе» связан. В Восточной Германии с этим было проще, но и в западной зоне, на агентурном уровне, что могли, делали. Есть в Нижней Саксонии, такой Герберт Янкун. Он и сейчас жив и здоров, и в отличии от многих бывших нацистов, живет неплохо. Личность, Коля, примечательная и незаурядная, чем наше внимание к нему и продиктовано. Сам суди. Родился этот гад в 1905 году, учился истории, философии, уже в 25 лет защитил кандидатскую по истории. В 1932–1933 гг. в качестве стипендиата Германского археологического института объездил Балканы и Ближний Восток, принимал участие в раскопках в Египте. Участник раскопок в Хедебю. С этим особая история, нашли немцы там что-то интересное. Убежденный нацист! В 1933 году вступил в СА, В 1937 году перешел из СА в СС, тогда же вступил в НСДАП. С 1938 года — сотрудник «Аненербе», заместитель руководителя, с 1940 года — руководитель учебно-исследовательского отдела раскопок. Как раз наш профиль. Прям-таки мой путь, только у нас вырезали в 1937 году весь отдел, а они развивались. Дальше — больше. С 1938 года — директор Кильского музея отечественных древностей, с 1940 года — профессор Кильского университета. Представляешь, ему 35 лет, а он уже профессор и чуть ли не мировое научное светило. Когда началась война, выполнял какие-то задания в оккупированной Норвегии, а после начала войны с нами, организовывал специальную Зондеркоманду Янкун по работе «Аненербе» в СССР. Мне приходилось с ними пересекаться в Крыму в 1943 году. Серьезные бойцы! Но самое интересное, в 1942 году, по имеющейся информации, этот профессор и директор музея, казалось бы, хорошо и удобно сидящий в тылу, фашист, как ты думаешь, что сделал? Не ломай голову, не догадаешься! Он вступает добровольцем в боевые части СС, в дивизию Викинг. Участвовал в боевых действиях в качестве штабного офицера Четвертого танкового корпуса СС. Заслужил, паскуда Железный крест и в 1944 году перешел в Личный штаб рейсфюрера СС. То есть, набравшись боевого опыта, и уже будучи оберштурмбанфюрером СС, возглавил отдел обеспечения тайных операций «Аненербе». Иными словами — он это я, но у нацистов.
— Хм… поразительно, что я о нем ничего не слышал, — удивился Кожевников, слегка разведя руками.
— Ну не мудрено, он именно из тех, кто двигал весь процесс из тени, не выпячиваясь особо. У «Аненербе» так принято. Да и много ты, генерал, еще не знаешь. Но суть опять же не в этом. — Дубровин сделал небольшую паузу, чтобы отдышаться, проводил взглядом проносящиеся за окном, раскидистые кусты вдоль дороги.
— Его счастье, что в 1945 он оказался в английской зоне. Конечно, его арестовали, промурыжили немного, но в 1948 году, он уже на свободе, а уже в 1949 году правительство Шлезвига предложило Янкуну снова возглавить раскопки в Хедебю. Вокруг этих раскопок много было вопросов, формально там обычные находки, интересные разве что узколобым историкам, но у нас информация была, что еще до войны нашли там что-то очень важное, связанное чуть ли не с пантеоном Скандинавских Богов. Мы установили наблюдение за ним почти сразу после освобождения, даже стоял вопрос о его похищении и вывозе в СССР. Ты знаешь, тогда с этим было просто. Но Берия запретил. Слишком негативной могла быть реакция на Западе. В тридцатые, Кутепова с Миллером можно было, а теперь видишь ли, нельзя. В 52-ом он —  приглашенный профессор Кильского университета. С 56-го профессор Геттингенского университета, директор семинара древней и ранней истории. В 1960–1970 — член исследовательского общества древней и ранней истории Нижней Саксонии, затем Археологической комиссии Нижней Саксонии. Член Академии наук в Геттингене. Это в ту пору, когда другие бывшие нацисты и вояки из СС, разбегались в Патагонию и к арабам. Не говоря уже о том, что по таким как он, веревка плакала навзрыд с самого 1945 года. Этого явно какая-то серьезная сила прикрывала и, что характерно, в деньгах он также нужды не ведал.
В начале 1970 года, удалось поставить у него прослушку. Кстати, не с первой попытки. Старый хрыч, имел привычку жить в гостиницах, по неделе или по две. И в разных. В доме своем, в Геттингене, никаких дел серьезных обычно не вел. Музыку только слушал. Вагнера или марши. А для встреч с кем-либо, уезжал на несколько дней или неделю-другую в гостиницу. Но однажды записали интересный разговор. У этого Янкуна была женщина, по голосу молодая. Оба говорили по-немецки. По разговору было ясно что оба они знакомы. Обсуждали раскопки в Хедебю в тридцатые годы и артефакт найденный там. Янкун по распоряжению Гиммлера вывез его и спрятал в Норвегии в каком-то сакральном месте. Они называли это место Долиной смерти. Женщина сказала ему, что ей поручено забрать артефакт, и вывезти самого Янкуна, так как ему могла угрожать опасность. Старый фашист, благодарил, но уезжать отказывался, ссылаясь на серьезность работы, которую там закончить не удастся. Он так и сказал, «в вашем пространственно-временном слое, он был утрачен». По поводу артефакта вообще интересный разговор пошел. Его можно было забрать в строго определенное время, осенью, в Херге и только женщиной, после некоего обряда, когда ландвэттир позволит это сделать. Сам понимаешь, звучало это бестолково и пришлось подключать профильных специалистов по Скандинавии. Ну, это уже потом выяснили, что Херг, это не название города или деревни, а нечто типа религиозной постройки или алтаря. Ландвэттир, не фамилия какая-то, как первоначально подумали, а что-то вроде духова места. Как бы это необычно не звучало, но оба говорили совершенно серьезно. И самое главное, прощался Янкун со своей гостьей, словами «Хайль Гитлер» и она ему тем же ответила.
— Поразительно! — произнес генерал, изумленно покачав головой, — а дальше? Неужели взяли ее?
— Не торопись! Проблема была в том, что запись мы снимали раз в неделю. К тому времени, когда мои люди и я ее прослушали, от девицы и след простыл. Но это было уже делом техники. Наружка за ним теперь разве что в кабинку общественного туалета вместе не ходила. Была у него еще встреча с этой женщиной, удалось заснять ее. Примерно тридцати лет, худощавая, рост где-то164 см. У нее были длинные темные волосы, небольшое круглое лицо, карие глаза и маленькие уши. Красивая сучка! И в ноябре 1970 уже в Норвегии мы ее вычислили и взяли. Но тут накладка вышла. Вычислили ее по ориентировке нелегалы из КГБ, а брать, привлекли спецгруппа ГРУ, моих людей там не оказалось. Думали, что она еще в Германии, все вокруг профессора паслись.
Я сразу ей красный уровень установил по ориентировке, но эти мудаки то ли внимания не обратили, то ли повелись, что с виду просто баба, да еще красивая. Ну в общем, брали ее вечером в переулке у гостиницы. Эта красотка завалила одного нашего наглухо. А одного потом еле откачали, но и то, в последствии списали по инвалидности. Так вот, Коля, баба… двоих ГРУшников положила. Сгоряча потом помяли ее прилично. Поместили ее на конспиративной квартире, в Бергене. Несмотря на мой строжайший приказ дождаться меня, решили на опережение сработать. Ломать стали. Ты представляешь, как это с бабами делают. Пустили втроем по кругу, во все дыры. Она в себе и замкнулась.
Когда я приехал, чуть не перестрелял этих дебилов. Вижу, она уже грань перешла, и смерти не боится. Так бывает с людьми. Сначала и боли, и смерти боятся, а как эту грань переступят, уже страх проходит. Я решил по-другому. Вернул ей одежду, вернул даже драгоценности, которые были, извинился. Опыт свой горький хорошо запомнил. Чтобы как в Кенигсберге в сорок пятом, не получилось…  И одежду, и вещи перепроверили, чуть не с микроскопом, раз пять. Но вернули. Мол, ошибочка вышла… Немного стала выходить из угла, в который себя загнала. Вернее, эти блядь, придурки загнали. Отвечать мне начала, сначала односложно, а потом и заговорила. Но не просто так. Ничего конкретного, даже имени не назвала. А когда поняла, что я в