Во-первых, в самом этом тексте можно усмотреть некоторое противоречие: если «вторжение бытия» совершается «в одновременно появляющееся сущее», то совсем непонятно, как можно «мыслить само бытие», не обращаясь к сущему, которое появилось одновременно с бытием (то есть в процессе Бытия), и появилось, скорее всего, только для того, чтобы быть помысленным. Мышление только тем и занимается, что оперирует определенным комплексом сущих, взаимосвязывая их тем или иным образом то ли в идею, то ли в суждение, то ли в умозаключение. То есть сущее – это то пространство, в пределах которого мышление разыгрывает – как в шахматной партии – те или иные комбинации. И оно никак не может оперировать некими виртуальными образованиями, о которых наше сознание не имеет никакого представления. У мышления обязательно должен быть объект манипулирования. На то оно и мышление, чтобы сопоставлять, выбирать, взаимосвязывать, определять, группировать и разделять объекты-сущие.
Правда, мы можем здесь допустить, что в данном случае – имеется ввиду фраза «человек.... мыслит само бытие» – у Хайдеггера речь идет о том мышлении, которое мы назвали «допонятийным», когда еще не наступил этап развертывания идеи в мысль (то есть этап рефлексии-II), но происходит перекодировка вдруг проникших в сознание нервных возбуждений нашего мозга в то, что в дальнейшем превратится в слова, символы, знаки и т. д. А последнее, как нам известно, характеризует уже процесс «бытия» сущего, то есть формирования вида и сущности внове образуемого искомого сущего на этапе рефлексии-11. Но у Хайдеггера, как это ни странно, трудно определить понятие бытия сущего. Если Бытие само по себе все же обладает какими-то вполне определенными характеристиками: внезапность «вторжения», «скачкообразность», «чувственно-невоспринимаемость» и т. д., то «бытие» сущего вообще не обладает какими-либо характеристиками, кроме того, что сущее можно помыслить и за («спиной») его «есть» «провидеть» само бытие. Бытие у него не имеет истории, (причины) своего возникновения, не имеет оно и последовательности своего протекания. И это не удивительно, потому что сущее у него берется готовым, и единственно что мы можем с ним сделать, так это помыслить его. В то время как на самом-то деле так называемое «бытие» сущего заключается только в том, что мы формируем вид внове образуемого искомого сущего и его сущность по определенной методологии. А не так чтобы только помыслить его и вдруг каким-то чудесным образом «увидеть» то ли бытие этого сущего, то ли само Бытие. Вот почему то допущение, которое мы предположительно делаем, – а именно, допущение, что у Хайдеггера речь здесь идет о Бытии самом по себе – вряд ли обосновано с нашей стороны. Это у нас было, во-первых.
А во-вторых, – и это самое главное и принципиально важное – с чем мы никак не можем согласиться с Хайдеггером так это с тем, что опять же: на «вторжение бытия.... человек отвечает тем, что внезапно перестает обращаться к сущему, но мыслит само бытие». Не получается ли так, что, согласно данной формулировке, мышление самого бытия следует за предшествующим ему обращением к сущему? Не перепутана ли здесь временная (причинно-следственная) последовательность осуществления бытия и возникновения сущего? Не поставлена ли телега впереди лошади? И действительно, согласно Хайдеггеру, только помыслив сущее, только «увидев» его «есть», можно «увидеть» само бытие. В то время как должно быть все наоборот: только при возникновении идеи (то есть, при Бытии) возможно проявление того или иного сущего и его сущности. Как видим, сама основа метафизики поставлена с ног на голову. Сущее производно от Бытия, то есть производно от возникновения идеи, но никак не наоборот. Вся эта невнятица является результатом того, что в классической метафизике бытие – это какой-то отголосок, какой-то «реликтовый фон», который оставлен некогда образовавшимся – правда, неизвестно каким образом – сущим. И чтобы помыслить само бытие, мыслитель, по Хайдеггеру, почему-то сначала должен «пробудиться вблизи любого неприметного сущего» и лишь затем, за «спиной» этого сущего, за его «есть» «увидеть» само бытие. Но на самом-то деле мы «пробуждаемся» только тогда, когда у нас внезапно возникает идея. Вспомним снова пушкинские строки:
«Но лишь божественный глагол Душа поэта встрепенется,
До слуха чуткого коснется, Как пробудившийся орел...».
И только после возникновения идеи, раскрывая в процессе рефлексии-II ее смысл, мы обнаруживаем недостачу того сущего, вид и сущность которого мы должны сформировать, а уже потом, по «образу и подобию» последнего изготовить подручное средство. И мы вынуждены пойти на это потому, что на этапе рефлексии-1 этого искомого сущего еще не было: не было ни его эйдоса, ни сущности. Только смысл внове явленной идеи показал нам и недостачу этого главного сущего и то, в каком виде оно должно быть представлено, и какой сущностью должно обладать.
Так что Бытие никоим образом не может следовать за «любым неприметным сущим». В процессе рефлексии-I, которая предшествует инкубационной фазе и Бытию (возникновению идеи), нет еще того сущего, ради которого мы могли бы «пробудиться». Оно появляется только в процессе рефлексии-II, и появляется в совершенно новом виде: и форма его нова, нова и его сущность. Вот чему мы радуемся и вид чего нас изумляет. Радует и изумляет нас Новизна. И особенно Новизна интеллектуальная, возникновение которой и есть само Бытие.
Как нам представляется, вышеприведенные аргументы действительно говорят в пользу того, что греки, вводя метафизические понятия, методологически основывались на восприятии собственных ощущений-впечатлений от воздействия на их интеллект и чувства тех иррациональных идей, что спонтанно являлись им из сокрытого от нас же самих бессознательного в несокрытое сознание. А это стихийно настигающее нас (независимо от воли нашего сознания) испытываемое нами воздействие и есть Бытие, выражением которого – или даже можно сказать «побочным продуктом» – являются и новые смыслы, и «настроения» (Хайдеггер), и чувства (удовольствия-удивления). То есть получается опять же, казалось бы, парадоксальная вещь: разрабатывая бытийственные философские понятия, греки исходили из собственного Бытия. Иначе говоря, методологически они руководствовались восприятием тех воздействий, которые оказывали на них их собственное Бытие, то есть возникновение идеи в их интеллекте. Названные ими восприятия (образы) как раз и стали основными метафизическими понятиями: Истины, Природы, Бытия, Логоса и т. д. в их исконном древнегреческом значении.
8.4. Почему была забыта алетейя?
После того как в Разделе 6.1. «Где…прячется бытие?» (п.7) мы дали понятие Истины как новой мысленной конструкции, без посредничества которой было бы невозможным создание какой-либо новой и необходимой для нашего жизнеустроения функции, нам пришло время задаться следующим вопросом: почему античной философией было оставлено без внимания и без развития открытое досократиками понятие Истины как не-сокрытости (алетейи), которое, как мы полагаем, и есть вышеозначенная нами мысленная конструкция? (Следует попутно заметить, что в нашем понимании алетейи как не-сокрытости, мы будем следовать Хайдеггеру). Спрашивается, какие факторы способны были помешать разработке понятия алетейи, и почему Истина как не-сокрытость вдруг так неожиданно превратилась в истину как достоверность уже у Платона и Аристотеля, то есть спустя всего лишь 1,5 – 2 сотни лет после Парменида? Ведь были же какие-то достаточно веские основания к этому?
В дальнейшем, при выяснении данного вопроса, будем придерживаться следующего плана изложения. Сначала, в п. 1, по аналогии с другими приведенными нами примерами идей, изложим структурно-функциональный состав самой идеи алетейи. А заодно здесь же дадим сопоставление этой идеи с идеей бытия. И сделаем мы это с той целью, чтобы увидеть принципиальное различие категорий Бытия и Истины. Затем в п. 2 разберем вопрос, так в чем же все-таки заключается суть классического понятия истины как достоверности (соответствия, когерентности) и в каких взаимоотношениях это понятие находится с понятием алетейи. Здесь мы постараемся уяснить себе, какими факторами была обусловлена необходимость возникновения понятия истины как достоверности. И наконец, в п. 3 изложим нашу точку зрения на то, в чем именно заключена причина забвения понятия алетейи.
п. 1. Структурно-функциональный состав идеи алетейя
Для того чтобы высказать хотя бы некоторые соображения по вопросу забвения понятия алетейи как не-сокрытости, начнем с того, что разберем саму идею алетейи: в чем она заключается, каковы составляющие ее сущие, что находится в роли подручного средства, какова его сущность и какую функцию, соответственно, оно и она исполняют. Итак, основными элементами этой идеи – конечно, кроме человека и общества, в котором он живет – являются:
- во-первых, сама сокрытость – лета, то есть то, что еще находится в скрытом от нас состоянии и как бы в нашем забвении (неведении, Ничто), которое является исходной, фундаментальной позицией нашего существования;
- во-вторых, это не-сокрытость – алетейя, характерной особенностью которой является уже возникшее присутствие какой-то новизны пока что непонятного нам вида;
- и, в-третьих, – это сама Новизна.
Вопрос только в том и заключается, в какой форме перед нами возникает то, чего ранее не было ни в нашем представлении, ни в нашем владении. То есть, что является результатом «вычитания» сокрытости (леты) из не-сокрытости (а-летейи). Иными словами, что является содержимым привативной частицы «а». И, конечно же, вряд ли можно полагать, что греки были настолько примитивны, что могли бы связать алетейю, положим, с появлением из-за угла дома незнакомого им человека или с лицезрением какой-либо неизвестной вещи, перенесенной из темного угла дома к светлому окну. Скорее всего, третьим элементом данной идеи была для них сама Новизна, но такая Новизна, которая, как мы полагаем, способна исполнять какую-либо важную функцию, то есть она должна быть подручным средством. И естественным было бы предположить, что таким подручным средством является интеллектуальная Новизна в виде интуитивно–инсайтной идеи, той идеи, которая исполняет функцию повышения духовно-материального состояния сообщества и возникновение которой является наиболее запоминающимся событием нашей интеллектуально-духовной жизни. Ведь только благодаря тому, что возникновение новых идей запечатлевалось не только в нашем уме (сознании, памяти), но и в нашей душе (как эмоциональные проявления нашей психики), только поэтому в культуре была зафиксирована идея Истины как не-сокрытости (несмотря на последующее искажение и забвение этого понятия).
Итак, подручным средством в структуре самой идеи алетейи, как мы полагаем, является объективная идея, обладающая сущностным свойством (сущностью, «чтойностью», по Аристотелю)
