- инкубационной фазы, которая обычно наступает после интенсивной проработки комплекса сущих как предполагаемых участников будущей новой идеи;
- интуиций в виде инсайтов, прозрений, озарений, которые, порой, проходят у нас по «департаменту» мистики, а в лучшем случае эстетики (искусства), но никак не метафизики;
- допонятийной фазы мышления, которая непосредственно предшествует рефлексии-II и в процессе которой неизвестно каким образом осуществляется перекодировка нейрофизиологических процессов нашего мозга, положим, в словесно-знаковую информацию, «узнаваемую» нашим сознанием.
Получается парадоксальная вещь: все самое ценное, что происходит на бессознательном уровне и что спонтанно, то есть помимо нашей воли и нашего сознания нам является, выпадает из общей картины нашего видения, а следовательно и видения метафизики. Это все равно что мы видим звездное небо, но ничего не знаем ни о строении Вселенной, ни о тех процессах, что в ней происходили ранее и происходят сейчас.
Но, согласно определению Хайдеггера, метафизика – это выхождение за пределы сущего, это общий взгляд не только на само сущее, но и на то, благодаря чему и откуда сущее возникает и обнаруживает себя. А это как раз, хотя и воспринимается нами как уловление смысла идеи в виде испытания удовольствия-удивления от понимания смысла, но не учитывается и по сути дела выпадает из рассмотрения метафизики. То есть метафизика оказывается без того фундамента, на котором она должна стоять, как и любая другая дисциплина. Так, например, математика стоит на фундаменте аксиом, биология – на фундаменте генетики, а физика – на фундаменте законов микромира. Спрашивается, а на чем стоит метафизика? Не на «голой» же рефлексии (логике), а на чем-то том, что ей, хотя и незримо, но весьма существенно споспешествует. Так что же приходит на выручку нашей способности логически мыслить на уровне сознания? А приходят уже названные нами выше процессы в бессознательном. Логика лишь подготовляет их и оформляет результат последних. Не будь этих результатов, ей нечего было бы оформлять и представлять в готовом виде то, что на самом деле свершилось в бессознательном. И наше незнание того, что происходит в нашем же бессознательном и на грани между ним и сознанием является достаточно слабым оправданием того, что метафизика осталась без своего основания. Досократики заложили этот фундамент, но последующие времена, согласно Хайдеггеру, не только предали его забвению, но и соорудили на этом месте колосс на глиняных ногах, сохранив лишь наименования введенных греками понятий, но исказив при этом их смысл.
Спрашивается тогда: когда и почему был искажен сам смысл этих понятий, где то распутье, после которого метафизика изменила своему призванию. Остановимся на этом более подробно. Как мы уже установили, наше внутренне-осязательное восприятие явления интеллектуальной новизны послужило главным побудительным мотивом к зарождению метафизических понятий Истины, природы, бытия и логоса. Причем, обратим особое внимание на то, что эти понятия появились задолго (примерно, более чем за столетие) до того, как Платоном было дано, хотя и в зачаточном виде, философское понятие идеи. Вот и получается своеобразный «дым впереди паровоза»: сначала в метафизических понятиях было запечатлено восприятие (ощущение) от скрыто от сознания воздействующей силы проникающей в наше сознание иррациональной идеи, идеи, еще не оформленной в виде понятия и еще не названной в культуре ранней Античности. И лишь потом, спустя более чем столетие, Платоном было введено философское понятие идеи, понятие, которого хотя и не было у досократиков, но восприятием воздействия которого – от явления самой идеи – они руководствовались при разработке основ онтологии.
(В наиболее подробном виде данная ситуация нами изложена в Статье: «Бытие как возникновение новизны посредством создания идей». Раздел 3. «Подсказки Гераклита в «первом начале»: где надо искать «другое начало» (Хайдеггер)? Именно здесь на основе анализа фрагментов Гераклита – в переводе Хайдеггера – нами показано, что более чем за сто с лишним лет до Платона Гераклит уже оперировал понятиями, сопутствующими спонтанному возникновению идеи в нашем интеллекте, той идеи, этапы создания которой описаны нами выше и будут существенно дополнены в Разделах Части 111).
Так, наверное, внутреннее восприятие чувства собственной вины привело к рождению моральных понятий (совести, долга, справедливости и т. д.) до рождения идеи самой нравственности. Или другой, быть может более простой и более знакомый нам пример: внутреннее восприятие побуждающей силы собственного природного дарования к какому-либо роду деятельности буквально принуждает художника к созданию глубоко личностных произведений искусства и принуждает задолго до осознания своей миссии. Так творчество идет впереди осознания смысла (идеи) своего творения. И в этом весь смысл Бытия как творчества и творчества как Бытия.
Но, как мы уже знаем, одного восприятия недостаточно, поскольку оно само по себе «бессловесно». (И об этом мы уже говорили в самом начале, а именно, в Разделе 1.2. (««Бессловесность» потребности, чувства, идеи, мысли и языки их выражения»). Оно должно быть оформлено в какой-либо уже известной нам знаково-образной системе. Что же касается метафизики, то внешние образы, привлеченные греками – такие как несокрытость, восхождение, самовозрастание, становление, постоянство, собирание в единое целое и др. – всего лишь оформили в адекватной форме их собственные внутренние ощущения от самих фактов внезапно-спонтанного проникновения интеллектуальной новизны (в виде идеи) в их сознание. Но для того, чтобы и после досократиков данная адекватность сохранялась неизменной во времени, необходимо было наличие как минимум трех факторов:
- во-первых, чтобы у человека сохранялась сама способность генерировать интеллектуальную новизну, и генерировать ее именно в виде новых иррациональных идей, являющихся в акте инсайта, озарения, интуиции;
- во-вторых, чтобы неизменным оставалось и само интеллектуально-соматическое восприятие этой новизны, то есть, чтобы он (человек) воспринимал возникновение этих идей в виде конструкций новых смыслов, понимание которых сопровождается возникновением чувства удовольствия-удивления;
- и, в-третьих, чтобы сохранялась адекватность (соответствие) между воспринимаемыми ощущениями и формами их выражения (образы, знаки, символы и т. д.).
Что касается первых двух факторов, то у нас нет каких-либо сомнений в том, что с зарождением человека разумного (около 75 - 50 тыс. лет назад) данные факторы в принципе остались неизменными по настоящее время. То есть человек разумный сохранил за собой как способность продуктивно мыслить, так и способность неизменным образом воспринимать результаты подобного мышления. Но вот оформление адекватности – мы уже говорим о третьем факторе – в дальнейшем (то есть после досократиков) в какой-то момент изменило древнегреческому сценарию и пошло по наклонному пути соскальзывания с онтологического направления, что и было показано Хайдеггером, величайшая заслуга которого заключалась в том, что он обратил внимание на совсем, казалось бы, незначительное, произошедшее еще в Античности, изменение направления человеческого Духа, изменение, приведшее, в конце концов, к возможности осуществления неблагоприятных последствий. Но сам он, как это ни звучит странно, так и не увидел того, что причина подобного изменения состояла только в том, что ни в Античности, ни в последующие времена не было раскрыто понятие основополагающего концепта духовно-материального развития, а именно, не было раскрыто понятие интеллектуальной новизны в виде объективной, то есть совершенно новой идеи, идеи, имеющей рационально-иррациональное происхождение.
В связи с вопросом, какое понятие идеи было необходимо античной метафизике для того чтобы она не заблудилась и не исказилась в последующем своем развитии, снова вернемся к Платону. Как мы уже показали чуть выше, досократики, еще не имея представления, а вместе с ним и понятия о том, что такое идея, верно уловили и назвали «верными» терминами те воспринимаемые ими ощущения, которые они испытывали от периодически-спонтанного проникновения иррациональных идей в их сознание. И именно на этом фундаменте, фундаменте верных восприятий и ощущений они заложили начала философии в виде понятий Истины, природы, Бытия, логоса, сущего и т. д. Далее: Платон дал наименование тому, возникновение чего воспринималось и ощущалось досократиками как появление нового смысла, то есть как выхождение его из сокрытости в несокрытость. И таким наименованием стало слово «идея», обозначавшее до Платона всего лишь внешний вид вещи, а после него приобретшее свой философское звучание. То есть платоновское понятие идеи, как мы постарались показать ранее (см. Раздел. 1.1. «Платон как открыватель «технологии» интуитивного мышления»), имеет двойственный смысл.
И в то же время, с одной стороны, возникновение идеи,
- во-первых, характеризуется спонтанностью своего появления и легкозабываемостыо ее смысла (вспомним снова о дедаловых статуях из «Менона», которые, благодаря своему совершенству, могут самопроизвольно исчезать из поля зрения их создателя),
- а во-вторых, сопровождается непременным возникновением чувства удовольствия-удивления от понимания самой новизны смысла идеи и внезапности его явления. И это в некоторой степени роднит понимание того, что Платон назвал идеей со скрытым от сознания пониманием, которое ощущалось и воспринималось досократиками как возникновение нового смысла.
Но с другой стороны, платоновское понятие идеи заключает в себе представление о сущностном и притом предельном образце любого объекта (вещи) реально существующего мира. Обратимся снова к одному из определений Платоновой идеи, данному А. Ф. Лосевым.
«Идея Платона есть смысл, смысловая сущность и определение той или иной вещи, самый принцип ее осмысления, ее порождающая модель. Ведь всякая вещь, будучи сама собой, всегда нечто значит, то есть имеет свою собственную сущность, а платоновская идея как раз и является принципом конструирования этой сущности вещи и, следовательно, самой вещи, то есть смысловой моделью вещи. Поэтому понимание платоновской идеи как просто родовой сущности совершенно недостаточно и грубо. .... Лучше было бы говорить что... вещь есть функция идеи»78.
Имея в виду данное определение (и определение, данное под сноской 76), обратим особое внимание на то, что идеи Платона во втором своем (классическом) значении есть образцы отдельных вещей, но никак не комплексы взаимосвязанных между собой объектов, имеющие (комплексы) вполне определенную смысловую структуру. И это принципиально важный момент, поскольку смысловая сущность явленной нам вещи (и ее явления) связана с понятием сущего, в то время как смысловая сущность новой идеи (и ее возникновения) связана с понятием Бытия.
К сожалению, послеплатоновская философия взяла на вооружение второй вариант
