указанных обстоятельств у нас вплоть до Новейших времен отсутствовало представление об идее как ценностно-смысловом комплексе некоторого числа объектов, взаимосвязанных между собой определенными своими свойствами. Отсутствие данного представления не позволило нам увидеть функциональной роли каждого из элементов идеи (объекта, свойства, взаимосвязи) как в осуществлении самого Бытия, так и становления (и существования) сущего. Но следует иметь в виду, что этому препятствовало также отсутствие понимания сути процесса поэтапного трехступенчатого продуктивного мышления. Знай мы об этом, у нас не было бы сомнения в том, что новизна сама по себе может сформироваться только в акте иррационального мышления. И это, вне всякого сомнения, способствовало бы более целенаправленному поиску ответов на поставленные метафизикой вопросы.
И, в-четвертых, тем, что мы не проявили ни желания, ни воли к тому, чтобы увидеть именно в объективной идее основы как Бытия самого по себе, так и становления сущего, то есть возникновения искомого сущего. Дело в том, что понятие об объективной идее, по крайней мере, могло бы появиться с началом Новейших времен, то есть с бурным ростом числа научных открытий и технических изобретений. Но этого, к сожалению, не произошло и вся последующая философия от Ницше до Хайдеггера, Сартра, Гартмана и Адорно по-прежнему обреталась в русле платоно-декартовских представлений о бытии и сущем. И даже более того: метафизика Новейшего времени углубилась в решении вопросов бытия в направлениях весьма далеких от того магистрального пути, на котором находится истинное решение в виде явления объективной интеллектуальной идеи-новизны из нашего бессознательного в сознание в иррациональных актах интуиции и инсайта.
8.3. Взгляд на то, как греки пришли к разработке метафизических понятий.
В этом разделе мы остановимся на вопросе происхождения основных метафизических понятий. Данное рассмотрение, – конечно, лишь в виде попытки реконструкции хода древнегреческого мышления – позволило бы нам приблизиться к самой сути той причины, почему метафизика и по сей день испытывает столь значительные затруднения как в определении и дифференциации своих понятий, так и в становлении самой себя как дисциплины, вызволяющей Бытие из «заточения» некогда случившегося забвения. Это во-первых. А во-вторых, прояснение данного вопроса позволило бы нам узнать, черезо что греки смогли прийти к своим понятиям, то есть, в чем заключалась сама «техника» разработки этих понятий, а именно, чем они руководствовались при их создании. Зная эту «технику», мы могли бы ближе подойти не только к самому основанию Бытия, но и к обоснованию источника возникновения бытийственных понятий: в чем и как это проявляется и каким образом нами воспринимается. И попытаемся мы в этом разобраться, опираясь, конечно же, на то, что в данном вопросе было достигнуто таким знатоком древнегреческой мысли, как Хайдеггер, который посредством своего герменевтического метода, в основном, уже осуществил эту реконструкцию, но осуществил, как нам представляется, не до конца. Так что, опираясь во всем на Хайдеггера, мы в то же время будем иметь в виду и наше, изложенное выше представление о Бытии как возникновении интеллектуальной новизны в виде идеи.
Начнем с того, что читатель наверное уже обратил внимание на следующий факт: вышеперечисленные в Разделе 8.1. «В чем заклятье метафизики?» пункты в той или иной степени касаются отсутствия должного понимания того, что из себя представляет интеллектуальная новизна и какие перипетии она претерпевает в процессе своего зарождения, становления и исчезновения. Из этого мы могли бы заключить: неурядицы метафизики обязаны своим возникновением неразработанности понятия объективной (иррациональной) идеи, отсюда – отсутствие четкого представления, каким образом она нами воспринимается и оформляется. Вот почему в последующем наша задача будет состоять, в основном, в том, чтобы, хотя бы в общих чертах, уловить главную суть взаимоотношений трех компонентов:
- во-первых, иррациональной идеи, то есть идеи, которая внезапно (заметно или незаметно) приходит в сознание творца;
- во-вторых, ее интеллектуально-соматического восприятия: в чем именно оно выражается;
- и в-третьих, тех метафизических понятий, что были выработаны, как мы полагаем, на основе данного восприятия.
Конечно, наивностью было бы полагать, что метафизические понятия каким-то чудесным образом свалились на головы гениальных греков. Вне всякого сомнения, они были выработаны ими в результате претерпевания и оформления (наименования) тех реально ими испытываемых ощущений и восприятий, что возникали в процессе спонтанного явления иррациональных идей из бессознательного в их сознание. В связи с чем, предварительно нам необходимо отметить два момента. Во-первых, ни в коем случае не надо выпускать из вида следующее обстоятельство: изначальные древнегреческие понятия имели зрительно-осязательный характер. То есть слова, их обозначающие, воспринимались греками как образы то ли какого-либо действия (возникновение, становление, возрастание, собирание), то ли какого-либо состояния (несокрытость, сокрытость, постоянство). Так, положим, в словах «вьюга», «сипуга» слышится и вьюжение и сипение метели. То есть понятие метели может быть нами воспринято в физически узнаваемых нами слово-образах. И в этом заключена «живучесть» подобных понятий, подкрепленных запоминаемыми и повседневно встречаемыми образами.
Так вот, именно потому, что изначальные древнегреческие понятия имели осязательный характер восприятия их и потому, что проникновение идеи в сознание сопровождалось не только пониманием ее смысла, но и спонтанным возникновением чувства удовольствия-удивления, именно поэтому понятия
- Истины как не-сокрытости,
- природы как само-восхождения и само-возрастания из самой себя,
- бытия как того, что является («есть») постоянным в своем самостоянии;
- и логоса как чего-то, собирающего в единое целое
были запечатлены в древнегреческой философии.
Но то, что случилось далее – и это было вскрыто Хайдеггером – кажется совсем невероятным: Истина превратилась в достоверность, природа – в окружающий нас мир флоры и фауны, бытие – в нечто постоянно ускользающее и изменяющее (у разных мыслителей) свой смысл и притом по разному трактуемое, а логос – в правила образования суждений и умозаключений. Но именно здесь, то есть в факте интеллектуального (понимание) и соматического (удовольствие-удивление) восприятия совершенно новой идеи, следует искать как истоки зарождения основных метафизических понятий, так и причины их последующего искажения.
Спрашивается, почему мы так полагаем. Да потому что:
- не возникновение ли идеи воспринимается нами как явление из тьмы небытия (сокрытости) чего-то для нас совершенно нового, удивительного, и вдруг ставшего несокрытым;
- не этот ли неизвестно откуда – как снег на голову – явившийся смысл воспринимается нами как нечто незыблемое, оче-видное, достоверное и постоянное;
- и не это ли вхождение в самостояние Истины из идеи (то есть развертывание последней как раскрытие почки в цветок) мы могли бы вместе с греками назвать и природой (фюсис), и становлением, и не-сокрытостью (а-летейей).
Думаю, кто хотя бы раз в жизни испытал инсайт (озарение, вдохновение и т. д.), вынужден будет согласиться с вышеизложенным. И греки с их непосредственностью восприятия окружающего мира и мира собственной души не были исключением в этом. Первоосновы продуктивного мышления и вызываемых им ощущений фундаментальны, будь то мышление человека каменного века, древнего грека или человека современного.
Итак, если мы правы в своей догадке о том, что древнегреческие понятия истины, природы, бытия и логоса берут свое начало и свой смысл в иррациональном характере являвшейся грекам интеллектуальной новизны в виде объективной идеи, то они, избравшие, положим, алетейю фундаментальным понятием философии, ориентировались в своем выборе, – хотя может быть и неосознанно – скорее всего, на тот вполне очевидный и нисколько неоспоримый факт, согласно которому интуиция – интуиция, положим, как инсайт, как озарение – никогда не ошибается, поскольку она выдает только то, что истинно, оче-видно и постоянно в своем самостоянии. Такова природа интуиции, как природой воды является ее текучесть. И вряд ли много можно было бы найти – или вообще найти – в истории развития нашей цивилизации озарений, прозрений, инсайтов, которые были бы ложными или являлись с целью нанести прямой урон человечеству. (Другое дело, как мы распоряжаемся результатами нашего иррационального мышления, то есть теми результатами, которые вытекают и оформляются из них).
Более того, отметим еще один дополнительный аргумент в пользу фундаментальности, природности, истинности результатов продуктивного мышления в иррациональной его части:
- спонтанность интуитивного прозрения как рождения нового смысла
- и чувство удовольствия-удивления, автоматически сопровождающее понимание данного смысла.
И то и другое – это двойная печать, которой наша физиология непременным образом удостоверяет ценность (оче-видность, истинность) того, что заложено в этом смысле. Иначе, зачем было природе подключать столь значимые факторы обнаружения данной ценности. Здесь, конечно, соматическая природа нашего организма пошла навстречу нашему интеллекту, снабдив человека этими указателями истинности и ценности иррациональных прозрений в едином процессе продуктивного мышления.
Итак, возвращаясь к началу данного раздела, мы должны сказать следующее. Метафизика только потому испытывает столь значительные трудности по определению и разделению основных своих понятий – то, что недостаточно четко определено, невозможно и четко разделить, – что до сих пор иррациональное (интуитивное) мышление не получило тот «должностной» статус, который ему на самом деле принадлежит в общей картине (цепочке) продуктивного мышления. А принадлежит он ему по праву, поскольку ни один процесс продуктивного мышления не обходится без иррациональной его части (диапазон 2-3-4, см. Рис. 1, Раздел 5.4. ««Двойная рефлексия» Г. Марселя……..»). Почему оно так и осталось на обочине теории познания, вот в чем вопрос. Скорее всего, потому, что мы в первую очередь «видим» одно только сущее – и об этом не уставал говорить Хайдеггер – и «видим» только потому, что учитываем лишь результат логического мышления, благодаря которому иррациональная идея сначала (посредством рефлексии-1) собирается в предполагаемую мысленную конструкцию, а затем, после возникновения этой идеи в бессознательном и проникновения ее в сознание, последняя посредством рефлексии-II раскрывается в Истину, из которой становятся видимыми проявленные из нее сущие. И видимы они только потому, что названы нами как объекты знакомые нашему сознанию. Итак, мы «видим» в основном только объекты-сущие, но мы не «видим» всего того, что случается между концом рефлексии-I и началом рефлексии-II.
А именно, не «видим» мы, а
