заболеванию – неопределенность, расплывчатость, а порою и многозначность метафизических понятий, что и позволяло достаточно вольно их интерпретировать.
У нас нет каких-либо оснований к тому, чтобы подозревать гениальных греков в том, что они сами плохо понимали, что такое Бытие. Скорее всего, они все это отлично понимали, а потому у них не было необходимости в том, чтобы разъяснять это понятие. Оно для них было самоочевидным, а самоочевидные вещи не требуют того, чтобы их растолковывали. Это и послужило тому, что дух греческого мышления не был передан во всей своей полноте. Да к тому же отдаленность времени, отрывочность источников и свидетельств сыграли свою роль в деконцентрации метафизических понятий. Вместо того чтобы сгруппироваться в своей сущностной основе, эти понятия «расползались» в различного рода интерпретациях и неопределенностях.
Из сферы естественно-научного знания нам известно следующее правило: чем меньше модель какого-либо аппарата или сооружения (положим, корабля, самолета, плотины), на которой проводятся испытания, тем большей может быть заложена ошибка в построении – в соответствии с этой моделью – данного объекта в натуральную величину. Любое понятие – это та же модель. И чем меньше оно определено не только в своих границах (свойствах), но и в своих взаимосвязях с той средой, в которой оно вынуждено будет «работать», тем больше вероятность образования во времени шлейфа непонимания самой сущности этого понятия. Это и случилось с метафизическими понятиями. Недостаточная четкость и полнота их определения на стадии зарождения и становления привели к достаточно значительным искажениям их изначальной сущности в последующие времена.
Но дело не только в том, чтобы определены были сами понятия, но еще и в том, чтобы они были должным образом соотнесены и состыкованы между собой в едином процессе бытийствования. Именно поэтому для того чтобы разобраться в каком-либо процессе, нам необходимо прежде всего определиться с теми понятиями, которые находятся в узловых точках этого процесса. (Так, положим, чтобы представить себе круговорот воды в природе, нам необходимо, по крайней мере, хотя бы знать, что такое конденсация и что такое испарение). Как узловые точки какого-либо процесса естественным образом должны быть между собою соединены, так и понятия, являющиеся узловыми точками процесса Бытия должны быть естественным образом между собою состыкованы. А для того чтобы эта естественность была понятной и представимой, первое что нужно – это знать, о чем ты говоришь, а чтобы знать это, надо иметь в своей душе образ того, о чем собираешься повествовать. Изложение содержания какой-либо Истины (понятия) – это описание образа со всеми его впадинами, закоулками и взаимосвязями со всем тем, что его окружает.
Вот почему и образ должен быть нами четко воспринимаем и осознаваем, и взаимосвязи его должны быть правдоподобны и непротиворечивы не только внутри себя, но и со своим окружением. Образ должен вписываться в действительность, а не быть, хотя и красивым, но инородным телом. Отсутствие взаимосвязей или надуманность их – это и есть отрыв от действительности. Инородность тем и отличается от естественности (природности), что образ может быть непривычным для нашего сознания; непривычными и даже неожиданными могут быть и взаимосвязи его с окружением, – а они и должны быть таковыми, поскольку обладают непривычной для нашего сознания новизной – но эти неожиданности должны естественным образом вписываться и дополнять окружающую нас реальность с той стороны, с какой она нам была неизвестна, или с какой она еще не показывала нам своего лица.
Так что если какое-либо понятие всегда непосредственно связано с тем образом, которым мы оперируем, то это понятие в первую очередь должно быть понятным и представимым нашим сознанием. Нет такого абстрактного понятия, которое невозможно было бы связать с тем или иным представимым нами образом. (Даже, положим, такое абстрактное понятие как интуиция взаимосвязано и с пониманием-возникновением смысла, и с чувством удовольствия от ее явления, и с внезапностью ее явления и т. д.). И в этом суть мышления человека, поскольку он – существо в первую очередь представляющее. Представление – фундаментальное свойство нашего мышления. Вне представления нет мышления.
И вряд ли можно согласиться с Хайдеггером в том, что представление повинно в забвении бытия, поскольку оно способно пред-ставлять лишь сущее71. Но зададимся вопросом: почему оно способно с такой легкостью представлять сущее (а не Бытие). Да потому, что любое сущее всегда связано с каким-либо легко представимым образом, образом, который, по сути дела, уже в готовом виде имеется в нашем сознании.
Мы его только изымаем из сознания, и здесь не нужно каких-либо особых усилий со стороны нашего интеллекта. Далее: спрашивается, а почему наше представление не способно с какой же легкостью представлять Бытие? Скорее всего только потому, что Бытие не является сущим и в нашем сознании нет какого-либо готового – или его вообще нет – образа, а потому к ясности осознания Бытия мы лишь можем – как по асимптоте – приближаться, проявляя в некоторой степени изощренность в изобретении тех нетривиальных для нашего сознания образов, которые могли хотя бы в некоторой степени приблизиться к пониманию Бытия самого по себе, а не того бытия, которое непосредственно связано с возникновением сущего. Вот здесь наше представление-мышление должно проявить достаточно интенсивное интеллектуальное усилие, чему в сильной степени препятствует наша обыкновенная умственная лень. (Кстати сказать, лень – еще один – и не из разряда плохих – неаутентичный зкзистенциал для характеристики хайдеггеровского Dasein*a).
И вообще, путь к пониманию Бытия и самого по себе и через сущее («бытие» сущего) возможен только в рамках рассмотрения Бытия как возникновения интеллектуальной новизны в форме объективной идеи. Да, мы согласны с тем, что не знаем самого начального момента осуществления Бытия (об этом более подробно в главах Части 111), но зато мы прекрасно себе представляем всю цепочку последующих его преобразований, вплоть до «разложения» Истины на сущие со всеми их свойствами и взаимосвязями и даже с возможной их «судьбой» в дальнейшей перспективе. Так что не представление повинно в «забвении бытия», повинна недостаточная его, представления, интенсивность и настойчивость в стремлении как можно ближе подступиться к пониманию Бытия самого по себе, которое зарождается и осуществляется на стыке взаимодействия того, что уже имеется в социуме с той новизной, что постоянно прибывает в его структуры.
Исходя из вышеизложенного, нам уже ясно, что основная наша задача состоит в том, чтобы разобраться в реперных точках бытийствования, то есть определиться с тем, что такое Бытие, красота, Истина, сущее и т. д., а уже потом думать, соответствуют ли эти понятия тем, которые были ранее выработаны, а также пытаться понять, что именно привело к тому, что они были искажены и к каким последствиям привели – или еще приведут – эти искажения. Ведь, положим, понятие «забвения бытия» предполагает, по крайней мере, во-первых, что мы знали, что такое бытие и к чему оно относится, а во-вторых, что мы знаем, в чем именно проявляется это забвение. И только зная это, мы уже можем рассуждать о негативных его, забвения, последствиях. Нам нужна твердая почва, от которой мы могли бы отталкиваться в ту или иную сторону. А если такой основы нет, то мы постоянно будем увязать в хлипкости тех понятий, на которые невозможно опереться и предпринять шаги вне зоны, казалось бы, нам известного, но такого обманчивого знания. Так, только оказавшись в болоте, мы понимаем, как трудно из него выбраться на твердую почву, которая находится от нас буквально в нескольких шагах.
Гений Хайдеггера в том и заключается, что поняв всю безнадежность ситуации, в которой оказалась метафизика (начиная с Платона и кончая Новыми временами), он принялся «восстанавливать» ее, но не на базе предшествующей философии, а на основе того, что еще только зарождалось у досократиков, но так и не «проклюнулось» (вспомним о бытии-природе как всхождении ростков из сокрытого в несокрытое) в последующей философии Античности, не говоря уже о Средневековье и Новых временах. То есть он начал «восстанавливать» – а вернее: создавать заново – метафизику на базе понятия Dasein, понятия, исконно присущего человеческой («оречевленной») форме жизни.
Вот почему каждое понятие (оно же Истина) в первую очередь должно быть понятным, даже если оно не совсем верное. А оно и не может быть верным на все времена, поскольку Истина по своей природе не то что относительна – она дополнительна, потому что любое «уточнение» какой-либо Истины связано с внесением в нее элемента, хотя и дополнительной, но принципиально важной новизны. В связи с чем «уточненная» Истина будет уже другой, то есть новой Истиной, даже если она касается все того же объекта, который «уточняется». Так ньютоновское понятие тяготения в теории относительности Эйнштейна претерпело принципиально важное и новое дополнение в форме искривления пространства-времени вблизи тяготеющей массы.
Так что каждому понятию (Истине) дано свое время жизни, по происшествии которого оно должно или «уточняться», то есть обновляться и становиться новым, или отвергаться, как это случилось, положим, с понятиями эфира, теплорода и т. д. «Верность» какой-либо Истины определяется уровнем развития представлений, свойственных данному времени. Изменилось время – изменилась и «верность» наших представлений о том или ином объекте или явлении. И не нужно думать, что мы умнее своих предшественников – «умнее» стало время нашего Бытия. Мы – лишь выразители той интеллектуальной новизны-Истины, которая созрела в процессе нашего существования для того чтобы однажды явиться в наш мир в процессе Бытия.
8.2. Забвение бытия и искажение наших представлений о нем.
Итак, из текста приведенного выше мы уже знаем хотя бы в общих чертах, что собой представляет идея, что такое Бытие и сущее и где пролегает граница их разделяющая. И знание этих вопросов даже в том объеме, который пока что нами представлен, дает некоторое основание для того, чтобы попытаться понять суть обеспокоенности Хайдеггера вопросом «забвения» (в дальнейшем без кавычек) бытия. Но прежде чем коснуться непосредственно сущности данного вопроса, нам необходимо сделать несколько предварительных замечаний относительно истории вопроса самого бытия. После этих замечаний нам станет более понятной суть самого вопроса забвения.
Первое наше замечание касается того (см. конец предыдущего раздела), что забвение бытия предполагает, что мы когда-то знали, что собой представляет бытие, а потом забыли это представление. Но можно ли сказать, что у досократиков (Парменид, Гераклит и др.) было достаточно четкое представление о бытии, если основополагающая категория бытия в виде идеи впервые была предложена и разработана только Платоном, да к тому же в такой интуитивной форме, которая требовала существенных
