опять не получим из райкома такую же рекомендацию «поменьше о нём писать»?! Мол, ещё одна сволочь зажралась, хотя и была в детстве застенчивым пионером. Получается, мы просто выдёргиваем из народа нормальных людей и целенаправленно их развращаем. Иногда даже и лучших. Думаете, скажут нам спасибо за это наша партия и правительство?! Вы сами знаете, что не скажут.
Никто ничего не изрёк на это. Даже заместитель редактора. Наконец, сам редактор. Поскольку против лома нет приёма. Да и просто потому, что партия и правительство ещё никому и ни за что спасибо не говорили, один только тост за здоровье русского народа, и то бог знает когда. Но вышло красиво, спору нет.
- Курилов не такой! - Поспешно сказал я, пытаясь сгладить непривычную остроту. - Он хороший. Уж во всяком случае пить не бросит, не такая уж он и сволочь, на самом деле.
- Даже пусть Курилов и не свихнётся, останется человеком, - подхватил дальше Лёнька. - Допустим. А другие-то - те как?! На этой почве, материальных благ и почестей, обязательно свихнутся практически все. Свихиваются повально, как в эпидемию, как в чуму. Иммунитета нет ни у кого. Вы все не хуже меня это знаете. Такие, как Чащин, для многих действительно служат заразительным примером, но конечно не в труде, а прежде всего в устройстве своего благополучия, в непомерном раздувании своего личного имущества. Поупирайся для начала, только поубедительнее, подружись с кем надо, а потом годы пенку снимать будешь, пальцем не шевеля.
Наш великий Генералов слишком увлёкся материальным стимулированием и любой мало-мальский успех, даже едва в проекте заложенный, немедленно поощряет премиями, дополнительной оплатой, всяческими льготами на приобретение дефицитных товаров. Попробуй теперь, вывернись. Этот как кредит под передовика соцсоревнования. Взял? Будь добр отработать. Марш на правый фланг! Но и не каждому выпадает ещё честь получить его. Так что многие в колхозе давно привыкли к этому, почти все откровенно завидуют Чащину, раскрутившемуся на таком «кредите доверия». Вот, мол, настоящий хозяин, коли сумел так по жизни устроиться. Если в результате столько нахапал! Если устроил себе неподступный дзот на правом фланге. И по мере своих возможностей и способностей давно тянутся за ним. Мне кажется, стимулы Генералова, сознаёт он это или нет, способствуют массовому возрождению частнособственнических пережитков в сознании людей. Причём до такой степени, что они тех захлёстывают, да так, что и совесть и душу напрочь отшибают. Скоро целые армии шакалов по всей стране растащат всё, что только можно. Работать, как раньше, вообще никто не захочет! Да и вообще работать! «Не буди лихо, пока оно тихо!». Слышали?! Так вот, эти начальники наши, организаторы и вдохновители материальных стимулирований и прочих великих гонок, наверняка разбудят наше лихо, ой - разбудят! Ещё немного и от этой чумы всей стране амбец придёт! Вот увидите!
Лёнька вдоволь нашаманил, напоследок гадко и отважно накаркал, теперь вон нахально ухмылялся. Ну-ка, попробуйте сейчас – угонитесь за мной! Кишка тонка!
Никто не погнался, конечно. Дураков нет. Я так просто сразу подавил в себе это желание. По всему видать было, что на самом деле с наших ушей свисала излюбленная Лёнькина макаронина, потому что его не повязали, в милицию не сдали, а просто вразнобой поухмылялись. Мол, вот ты, старик, того - даешь опять дрозда! И охота космос греть?! Главное - для кого?! Кто сам не знает, что должен сказать!
- Так можно чёрт знает до чего договориться! - Лишь вновь возмутился не признающий никаких игр в демократию, даже социалистическую, заместитель редактора Иванов-Бусиловский.
Илью Михайловича совсем-совсем не терзала его двойственная натура. На передний план предельно рельефно выступило сокровенное - только его высокая социальная и политическая ответственность. Теперь-то мне понятно стало, почему и как поэта его повсюду охотно печатают. Потому что этот никогда не подведёт. Абсолютно предсказуем. Всегда можно положиться на столь надёжный тыл. Что угодно как надо зарифмует и отправит в массы любую идейную консерву! Его богатый внутренний мир всегда имеет очень точный, выверенный пеленг на мир внешний, фактически пытаясь сделать его своей проекцией. Конечно, очень многие испокон пытали себя на этом поприще и ничем хорошим ни для кого это не кончалось. Особенно для их внутреннего мира. Так что на самом деле для Ильи Михайловича в этом смысле ещё всё было впереди.
- Ты хоть понимаешь, против чего выступаешь? - Патетически вскричал Бусиловский, сам себя привычно подкачивая. - Даже когда вот так нахально утрируешь?! Твои гиперболы и преувеличения никого не пугают. Имей в виду. Я не говорю об их полнейшей бессодержательности и отрыве от генеральной линии нашего общества. Ты когда-нибудь слышал об этом великом принципе - от каждого по способностям, каждому по труду?! Ты что, против повышения материальной заинтересованности колхозников?! Ты против курса партии?! - И снова побагровел, хотя, казалось, дальше уж багроветь было некуда. Но обличительный пафос требовал соответствующей формы, иначе бы он потерял свою убедительность.
- Бог с вами, Илья Михайлович! - Смеясь, поднял руки Лёнька. - Сдаюсь! Партию я люблю. Как её можно не…
И закашлялся. Наверно, хотел повторить это слово, но всё же подавился. Заколдованное и всё тут.
Так на один лом во время нашей планёрки пришёлся лом другой. Потому в битве железных аргументов за и против светлого будущего наступил полный цугцванг. Склещились они таким образом не в первый раз. Но всё равно, если мы хотели спокойно дожить до вечера, надо было срочно прекращать столь безнадёжное дело, всю эту муть. Что очень тонко, как и положено настоящему руководству, почувствовало наше начальство. Сходу подхватило последние слова Ильи Михайловича.
- …Не только материальной! Но и моральной, должен вам сказать, заинтересованности. - Глянув на часы, добавил как вколотил наш редактор.
Тут все сразу облегчённо и благодарно вздохнули. Потому что надо же уметь выходить из всех споров! Особенно таких, изматывающе-тупых.
- Так, дорогие товарищи, - всё! На этом нашу дискуссию прекращаем. В отношении Курилова я отчасти согласен с отделом сельского хозяйства. В репортаже поставим всё же его фактическую выработку, а не ту, которую заслали в районный комитет и по району распространяли. Но с другой стороны - и сто двенадцать гектаров всё равно блестящее достижение и мы обязательно развернём вокруг него кампанию. Без таких ориентиров, должен вам сказать, Леонид Васильевич, мы не можем обойтись, пусть они даже и организованные, подготовленные, спланированные - как угодно. И никто никого не развратит. А страна только крепче станет. Такова генеральная установка! Наверху поумнее вас люди сидят! С этим-то вы согласны?! Вот и слава богу!
Кто бы спорил в самом деле!
- Всё! Разговоры окончены! Теперь замечания по другим отделам.
После летучки, в отделе, я поинтересовался у Лёньки состоянием вышестоящего мнения по поводу наших розыскных материалов и выводов по хищениям масла на молокозаводе. Каковы же тут - на самом-то деле - установки?! Вдруг мы и здесь загибаем?!
- Нормальное мнение. С горчицей пойдёт. - Хмуро ответил он. - Шеф не слишком охотно, но должен был всё-таки сказать, что согласен. Но сразу, правда, заявил, чтобы на многое мы не рассчитывали. От силы получим обычную отписку: мол, меры приняты, за качеством анализов усилен контроль, ну и так далее. Но пусть даже и так, или как-то иначе, а выступать всё равно будем. Зря, что ли, работали?! Текст я набросал, посмотри вот. Я пока с практикантками займусь, они вот-вот подойдут после инструктажа от Ильи Михайловича. Думаю вот это письмо им дать из колхоза Калинина. Помнишь?
- Не осилят. Там копаться и копаться.
- Девочек мы продублируем, я имею в виду по работе в колхозе. Пусть едут пока, начинают. Мы без них хоть поработаем в полную силу, по-человечески. А дня через два я или ты к ним подскочим, поможем.
- Чем сможем.
- А то.
В корреспонденции по молокозаводу - Лёнька, оказывается, сдал её в набор – в манере детективов Агаты Кристи, беззастенчиво-увлекательно описывалась вся наша замечательная операция «Сливки». В кульминации - жуткая, немая сцена с участием директора завода и лаборантов, когда после подписания актов по жирности продукта из молоковозов мы внезапно раскрываем перед сообществом уважаемых молочных дельцов, заражённых чумной палочкой материальной заинтересованности, свои карты. То есть, не карты - но акты подлинной жирности молока. Тем самым, мы как бы спрашивали всенародно, а чем, мол, объяснить разницу в среднем на одну десятую процента и куда деваются завидно солидные излишки масла. В то время как народ недоедает, где-то и что-то! Именно поэтому дьявольски конъюнктурным Лёнькой и был вынесен в заголовок вполне интригующий и даже провокационный вопрос - «Где же масло?». Любой чего-либо недоедающий рвать эту газету из рук будет, а прочитав, похолодеет. И сразу доест.
Пока я читал эту белиберду про масло, Лёнька в ускоренном темпе переговорил с практикантками, выписал им командировки, позвонил в колхоз имени Калинина Михаила Ивановича и договорился о гостинице. Обе наши сотрудницы, Саша и Лена, по всему видать, прижились, освоились немного - и в редакции и так вообще. Получив командировочные, девчонки отлучились, переоделись во всё джинсовое, на двоих взяли три чемодана. Причём, все в коричневую клеточку, как положено девочкам.
- Готовы? – С прежним, плохо скрываемым платоническим удовольствием оглядел их Лёнька, когда они перед самым отъездом вновь посетили нас в отделе, посидеть на дорожку.
- Что ж, долгие проводы - лишние слёзы. Целуйте, Витьку, можно и меня, так и быть, но только крепко, и в путь-дороженьку. Не забывайте нас, пишите, звоните. На танцы без нас не ходите, уведут сразу. Там орлы такие. Купаться тоже не делайте, буль-буль будет. А потом и оглы привалит. Причём сходу.
- Опять Леонид Васильевич на своём коньке. - Засмеялась Леночка, кося девичьим глазиком в пустой угол. - Вы мне там, на планёрке, больше понравились. Такой солидный, настоящий публицист! А тут не поймёшь, когда вы серьёзно говорите, когда шутите.
- Это он перед нами разряжается. - Предположила Сашенька-Шурочка, подкрашивая перед зеркальцем вытянутые губки. - Мне кажется, они оба нас всерьёз вообще не хотят принимать.
- Да ладно вам. - Примирительно сказал Лёнька. – Все всех уважают. Даже когда дерут на планёрке в хвост и гриву. Причём, тогда особенно. При этом, чем сильнее дерут, тем больше уважают! Хотя я и тут бы поспорил. Но вполне вероятно, что и нет…
Великий публицист как всегда затрепался.
В колхоз девчонки поехали к удовольствию Саньки Волкова на его бешеной полуторке, взгромоздились на неё со своими огромными чемоданами-баулами, отчего грузовичок даже немного просел. Однако прыти своей не поубавил. Летели прочь от писателей-бумагомарателей – только пыль столбом вилась. Когда мы выпроводили в путь-дороженьку беззаботно смеющихся практиканток, Лёнька признался, что пойдёт в милицию. С повинной.
- Надо, во-первых, сознаться в самовольном расследовании их дела чести. Успокоить, что куска не отнимаем. Менты очень не
